Лариса Васильева - Темные воды
Сашке не хотелось никуда выходить, лучше всего было бы завалиться на кровать, но тут ведь все равно поспать не дадут, в общежитии в это время только начиналась жизнь. Она влезла в свои тяжелые бутсы.
— Ну и кто мне будет шнурки завязывать, долго мне так стоять? — спросила она.
Саня тут же кинулся было к ее ногам, но потом вдруг смутился и начал хохмить: так, не вставая, снизу, залаял на нее. Сашка испуганно шарахнулась, он — за ней с лаем, на четвереньках. Сашка так натурально пугалась, что все расхохотались. Она бросилась убегать, а Саня догонял и хватал зубами ее джинсы. Вышло так смешно, что все в комнате лежали от хохота. Сашка влезла в ботинках на стул, а Саня, устав бегать на четвереньках за ней, завязал ее шнурки.
— Стас, давай ее куртку.
Они вдвоем, как маленького ребенка, одели смеющуюся Сашку. От смеха она ослабла и не могла сопротивляться. Так и вышли. На улице она совсем проснулась и уже веселая и бодрая побежала с ними на вокзал. Билеты взяли в плацкартный вагон, места достались боковые: туда — два внизу, один наверху, а назад наоборот — два наверху, один внизу, но тоже боковые. На следующий день, абсолютно без всякого багажа, они отправились в путешествие.
У нужного вагона толпились несколько человек, проводница проверяла билеты. Сашка стояла у самого края платформы, Стас заботливо отодвинул ее:
— Не надо тут изображать Анну Каренину.
— Да у меня и не получится, масла с собой нет, нечего лить на рельсы…
— Толстой обошелся без масла, это Булгакову смазка потребовалась… — Стас говорил абсолютно серьезно, без улыбки, ждал, когда Сашка сама сообразит, что сморозила глупость.
— Вы о чем? — вмешался Саня.
— Да вот вспоминаем, куда Аннушка масло разлила…
— Вы трамвай спутали с поездом…
Еще не сев на свое место, Стас запел:
— Я не буду, я не буду целовать
Холодных рук.
В этой осени никто не виноват, не виноват.
Ты уехал, ты уехал в Петербург,
А приехал в Ленинград.
И когда закончил, ему дружно зааплодировали все пассажиры. Стас не был избалован, такого успеха он еще не знал, и потому воспользовался случаем и пел от души для благодарной публики все, что знал и не знал. В ответ от попутчиков они получили обширнейшую информацию: что где находится, что можно увидеть, где обязательно надо побывать, иначе визит в Петербург будет считаться недействительным.
Весь день бродили по Петербургу, заходили только пару раз в дешевые кафе перекусить и чуть-чуть посидеть, отдохнуть. Прошлись по Невскому, побывали в Эрмитаже и в Исаакиевском соборе, на Васильевском острове, в Кунсткамере и в Летнем саду. Зашли в недавно отреставрированный собор Спаса — на — крови, напомнивший Сашке Собор Василия Блаженного в Москве, а к вечеру, усталые, сели на речной трамвайчик и прокатились по каналам… День прошел просто изумительно, им было так весело втроем, люди с улыбками смотрели на веселящуюся молодежь.
В вагоне Сашка решила сразу завалиться спать, она устала не только ходить, но и смеяться, аж скулы сводило. Ребята еще сидели, разговаривали, а она влезла на верхнюю полку. Там отвернулась к стене, чтобы в глаза не бил свет от дежурной лампочки, всю ночь горящей у купе проводника, и тут же крепко-крепко заснула.
— Вот мы и встретились, Сашенька, — услышала вдруг за спиной голос Лидии.
Как она могла забыть о ней! Вся мгновенно покрывшись холодным потом от ужаса, поспешно проверяя свой «стаканчик» и готовясь дать отпор, Сашка резко повернулась к ней и… всем телом, плашмя, не успев даже протянуть руки, упала с верхней полки. Очнулась ото сна уже на полу. Разумеется, Лидии рядом не было. В первый миг девушка не почувствовала никакой боли. Несколько секунд она лежала не шевелясь, просыпаясь, освобождаясь от ночного кошмара, приходя в себя. Дальше все было похоже на дурной сон наяву. Из носа хлестала кровь, ребята кинулись к ней, подняли и положили на нижнюю полку. Вскочили соседние пассажиры, которые еще не спали, на шум прибежала проводница. Кровь из носа текла, не переставая. Все вокруг — и наволочка, и футболка, и полотенца уже были перепачканы кровью. Нос, по-видимому, был сломан, пульсирующая боль отдавалась в висках, болели и грудь, и колени, и шея, как будто она повредила шейный позвонок. Сашку вырвало, она явно получила сильное сотрясение мозга.
— Да сколько раз у меня алкаши летали на пол, ни у одного даже кровь из носа ни разу не потекла, никто не разбивался, а девчонка вся покалечилась! — переживала проводница.
К утру нос распух, глаза затекли, почти не открывались, белки были красными. Поезд прибыл в Москву, ребята помогли девушке выйти из вагона и, пока Саня поддерживал ее, Стас побежал ловить такси. Проводница сокрушенно покачивала головой, глядя на них из тамбура. Пассажиры, выходя из вагона, все как один, оглядывались на Сашку: теперь каждый расскажет дома о таком запоминающемся событии — о том, как у них в вагоне девушка упала с верхней полки и как она разбилась.
Ребята не только отвезли ее домой, они даже совершили практически невозможное — вызвали врача в общежитие. Тот прощупал нос и решил, что тут скорее всего трещина, с шеей тоже вроде было все в порядке, но сотрясение Сашка получила серьезное. Врач хотел отправить ее в больницу, но она отказалась. Тогда он выписал направление на рентген и совсем непоследовательно, на ее взгляд, велел две недели не вставать, дал освобождение от физкультуры до конца семестра и удалился.
Ей никого не хотелось видеть, даже своих друзей. Она чувствовала себя глупо: упасть с полки мог бы только маленький ребенок или пьяница.
Сашка попробовала полечить себя сама, но из этого ничего не вышло, вся ее энергия, тайная сила исчезли, сейчас она никому бы не смогла помочь. Лежала целые дни одна. Девчонки с утра убегали на занятия. Читать было нельзя, и ей оставалось только бороться с жалостью к самой себе, слезы так и наворачивались на глаза. К вечеру становилось веселей, возвращались по очереди студенты, к ней, несмотря на ее категорический запрет, бесцеремонно заглядывали все подряд, каждый раз ужасались ее виду, сочувствовали.
Первую неделю Сашка почти все время спала. Как-то проснувшись, обнаружила на своем одеяле роскошную голландскую розу на длинном стебле. Она лежала наискось, как на могиле.
— И кто это почтил мою память? — спросила Саша у Майки.
— Саня.
— Что же он не написал «Спи спокойно, дорогой друг!»
— О! А это идея! — Майка заинтересованно повернулась: — Что, если нам и в самом деле спокойно поспать?
— Здорово! Как тебе это пришло в голову? — Сашка что-то бормотала, а сама уже снова засыпала.
Но… не получилось. Почти без стука ввалились Саня и Стас. Стас с гитарой, мгновенно оценив ситуацию, он пропел:
— Этим вечером осенним,
Распахнув все настежь двери,
Ты лежишь и смотришь в потолок…
— он оборвал песню.
— Не смотрю я в потолок, я уже сон смотрела. Стас, а ты хотя бы одну песню знаешь до конца? Саня, спасибо за розу. Получил наследство или ограбил банкомат? А может, просто свистнул розу у цветочницы?
— Обижаешь. Мы со Стасом пахали три дня, а ты и не заметила нашего отсутствия, бессердечная…
— Я вам вообще запретила приходить, пока лицо у меня не примет нормальный вид, но вам плевать на мои слова…
— Да, плевать, — согласился Саня, — все равно будем приходить, мы тебя и не такую видели. То, что было непосредственно после полета, забыть невозможно!
— Саня, я тебя убью, как только встану!
Стас забренчал на гитаре, тихонько напевая: «Я буду долго гнать велосипед, в глухих лугах его остановлю, нарву цветов и подарю букет, той девушке…», — и снова оборвал песню, опять забыл слова…
Приезжал Антон, Сашка не хотела, чтобы он видел ее такой и запретила пускать его в комнату, но всегда вежливый Антон впервые отодвинул Свету и все же проник в комнату. Он откровенно испугался, увидев ее лицо, кинулся к ней. Когда же девушка рассказала ему о поездке в Петербург с ребятами, обиженно скривился. «Могла бы и со мной туда съездить», — только и произнес он и быстро ушел. На следующий день принес пакет с фруктами, Сашка опять стала его прогонять, получилось совсем грубо. Сашка тут же пожалела об этом: сейчас-то она к нему пошла бы, несмотря на тайные мысли о Рено. Пошла бы, потому что ей было очень страшно. Лидия поймала такой момент, когда и «стаканчик» не помог, а сколько бывает таких ситуаций, особенно, если к их исполнению привлечь ничего не подозревающих людей, — все будет выглядеть, как несчастный случай… Сашка не задумываясь могла бы назвать десяток таких возможностей: упасть в лестничный пролет, с моста, под поезд, под машину, вылить на себя кипящий суп или чайник, уронить в ванну включенный электроприбор. Или кто-то, ничего не подозревая, под руководством Лидии толкнул бы ее, облил или утопил… И вообще, гораздо приятнее болеть у Антона, окруженной заботой, чувствовать его внимание, а не валяться здесь целый день одной, иногда голодной. Но Антон оскорбился и ушел, к себе больше звать не стал. Неужели его так обидела эта поездка в Петербург?
