А.Дж. Беттс - Зак и Мия
Мама звонит на работу.
– Прости, Донна, у меня тут критическая ситуация… Нет, Мия в порядке. Она здорова, – Мама улыбается, и я вдруг понимаю, что для нее это огромное облегчение – что можно произносить эти два слова. – Да, все хорошо. Волосы отросли по плечи… Нет, тут другая история. Меня не будет несколько дней, ладно?
Потом она отменяет очередное свидание с тем человеком, приславшим розы. Его зовут Росс. Вопросы на том конце трубки – те же самые.
– Нет, с ней все в порядке. С дочкой все в порядке.
Так странно, что люди, которых я даже не видела, автоматически решают, что беда у меня. Выходит, мама делилась с ними страхами, о которых я не знала.
Я иду за ней следом в гараж, где она доливает в машину масла и проверяет запаску. Я никогда не видела маму испуганной. Раздосадованной разве что. Она могла быть назойливой, напористой, она скандалила и пыталась все контролировать. Но я никогда не думала, что она боится меня потерять.
А я так рвалась к тому, чтобы потеряться.
Она хватает чемодан. Мы бросаем в него одежду, потом обыскиваем шкафы в поисках бутылок с водой и какой-нибудь еды. В багажник она кидает полотенца и одеяла. Жанр быстрых сборов знаком ей не хуже, чем мне.
Она открывает дверцу и заводит машину.
– Мия?
Но я стою как вкопанная.
– Ми я, залезай.
Зак не хочет меня видеть. Он просто хочет тихо выйти из игры, и я не могу его в этом винить. Будь я на его месте, я бы мечтала сорваться на Золотое Побережье и помереть там с шиком: танцевать на всех вечеринках, жрать все наркотики, до каких дотянусь, спать с незнакомцами в гостиничных номерах. К черту мир с его несправедливостью, к черту капельницы и болеутоляющие, к черту интернет с его статистикой, где все обезличено, и нет ни капли тебя, с твоей настоящей жизнью.
– Так что, едем?
– Он не поправится от того что мы приедем.
– Знаю.
– Не получится приехать и все своим приездом починить.
– Да. Но можно приехать просто так. Держи-ка, будешь штурманом.
Она протягивает мне старый атлас, и я на время могу сосредоточиться на дороге, выстраивая зигзаги от одного района к другому, выбирая лучший путь до поворота на Олбани. Здесь машине приходится поднапрячься, потому что дорога идет в гору. Город тает вдали в зеркале заднего вида.
– Я не хочу туда ехать.
– Понимаю.
Я откладываю атлас. Мы не свернем с этой дороги еще часа четыре.
– Выходит, она вернулась? Лейкемия?
Мама кивает.
– Когда его положат в больницу? – эгоистичный вопрос, но если его опять отправят в Перт, то я смогу навещать его, когда захочу.
Мама не сводит глаз с дороги.
– Не факт, что его положат.
На скорости чувствуются все неровности дороги. Окраины шоссе перетекают в заросли кустарников, а кустарники превращаются в отчаянно зеленые пастбища с овечками. Мы проносимся мимо яркожелтых полей, засеянных рапсом. Из окон машины мир выглядит идиллией, набором слащавых планов для календаря.
Но кое-где из безупречных деревьев выпархивают темные птицы. И я знаю, что даже среди красоты есть, чего бояться.
Приближаясь к городу, мы снижаем скорость со 110 до 90, до 60. Мы минуем несколько домов с прилавками, где продают фрукты, агентство недвижимости и фаст-фуд. Место кажется знакомым, но я вспоминаю его, только когда мы подкатываем к зоне заправки. Здесь я сказала парню на кассе, что на меня напала акула. Здесь мы с Заком покупали роллы с курицей.
Мама заправляет машину.
– Ты когда-нибудь пробовала ролл с курицей? – спрашиваю я.
– Еще бы. Я раньше здесь работала.
– Здесь?
Я оглядываюсь. Вокруг – ничего, кроме заправки с четырьмя колонками. По соседству – кирпичный завод, через дорогу – посадки.
– Здесь раньше не было самообслуживания. Машины заправляли сотрудники.
– А как вышло, что ты работала на заправке?
– Она принадлежала моим родителям.
– Вот эта самая заправка?
– Я выросла здесь. Наш дом был прямо за углом.
– Ты никогда мне не рассказывала.
– Я рассказывала.
Если и рассказывала, я правда могла не запомнить. Биографии меня раньше никогда не интересовали.
Насос пыхтит, и мама смотрит на цифры, которые отсчитывают тик-тик-тик. Сколько раз она вот так наблюдала за мелькающими столбиками, прислонившись к машинам?
– Здесь я встретила твоего отца.
Я отрываюсь от машины, чтобы получше разглядеть эту бензоколонку с ее грязью, вонью и внезапной исторической значимостью. Неужели так выглядит точка отсчета всей моей жизни? Колонка номер два, неэтилированный бензин?
– Я его тут только встретила, – уточняет мама. – Зачали мы тебя километров за двадцать отсюда. Несколько недель спустя. У реки.
– Это уже слегка перебор с деталями.
– Ты сама спросила.
– Ничего подобного. А кем он был?
– Я же рассказывала.
– Расскажи еще раз.
– Его звали Крис. Он работал в Перте продавцом. Приехал в «Магне», попросил заправить на двадцать баксов. Когда он опустил стекло, в машине играли Silverchair, и он заметил, что я им подпеваю, пока я протирала ему лобовое. Он даже оставил мне доллар на чай.
– Ты даже помнишь, какого цвета была машина?
– Красная.
– А какого он был роста?
– Почему ты спрашиваешь?
– Просто я выше тебя. Он был высокий?
– Не особо. Пожалуй, нет.
– А дальше? Он попросил твой номер мобильного?
– У нас не было мобильных. Он вернулся через неделю и заправился здесь, – она кивает в сторону колонки номер три. – В тот раз он слушал Pow-derfinger.
– А потом?
– Потом он приехал еще раз. И еще.
– Он тебе нравился?
Мама отпускает рычаг, и тиканье замирает. Она вешает его на крючок, закручивает крышку и медленно оглядывает колонку, как будто это он, все восемнадцать лет назад.
– Я думала, что он мой счастливый билет.
– А что оказалось?
– А оказалось, что счастливый билет – это ты.
Мы покидаем заправку и проезжаем по главной улице города. Минуем забегаловку с бургерами, супермаркет, мясную лавку, газетный киоск и парк. Знаки, указывающие на школу и больницу. Ряд домов у шоссе. Не хотелось бы мне тут жить.
Я пытаюсь представить маму в школьные годы, как она веселится с подружками в парке, рассказывает про парня на «Магне» – крутая тачка по местным меркам. Пытаюсь представить, как она выглядела. В короткой форме, пьет колу через трубочку, произносит слово «крутая».
Здесь каждый угол – призрак ее прошлого. Мама ведет неспеша, будто тоже их видит и разглядывает.
Она еще замедляет ход и останавливается у булочной. Я иду следом за ней по тротуару и ныряю за пластиковые полоски, которые служат вместо двери. Стоит сильный запах дрожжей.
– Да ну, все поменяли, – говорит она разочарованно. – Здесь раньше раскладывали пончики с джемом на подносах.
Пончики теперь лежат на витрине: маленькие, с глазурью и цветной присыпкой. Я бы от такого не отказалась, но мама заказывает какой-то тортик с миндалем.
– Мы каждый день его заказывали после школы, – рассказывает она.
– И что, никто не растолстел?
– Бонни всегда была худющая, как щепка, а вот у Клэр были внушительные формы.
Я несу пирожные и айс-кофе за столик и стряхиваю крошки с клеенчатой скатерти.
– Можем взять все в машину, – предлагает мама. Но я качаю головой. Спешить некуда. Во сколько бы мы ни приехали к Заку, итог будет один. Если честно, я вообще жалею, что мы едем.
Мама открывает упаковку.
– Даже тортик не такой, как раньше.
– А ты сама какой была раньше?
– Я была… самой обычной.
– Это ты-то обычная? – я смеюсь, вспоминая слова Шаи. – Тебе нравилось в школе?
– Больше, чем на заправке.
– А какой у тебя был любимый предмет?
– Биология.
– Ничего себе. А в чем ты была на выпускном?
Почему-то мне рисуется синий бархат и огромный цветок в волосах.
– Я не попала на выпускной, потому что уехала рожать тебя.
Значит, не было синего бархата, а была только беременная девочка в родительской машине. Они втроем поехали в Перт, чтобы никто не знал о позоре. Чтобы начать в другом городе с чистого листа. И вот так появилась я.
– А что стало с Крисом из «Магны»?
– Я десять раз тебе рассказывала.
– Значит, я не помню. Расскажи опять.
Она ковыряет тортик вилкой и не смотрит на меня.
– Он обещал, что увезет меня с собой. Но сам просто уехал и больше не возвращался.
Представляю ее, юную, на заправке, как она стоит и ждет. С секретом, который меняет ее тело. С разбитым сердцем и чувством беспомощности. Стоит, смотрит на дорогу и рассыпается на части.
– А Бонни и Клэр тебя не поддерживали?
– Они ничего не знали. Я даже перед отъездом ничего не сказала.
– Почему?
