Когда-то там были волки - Макконахи Шарлотта

— Не стоит. Ты была права насчет ее жизнестойкости. Извини, что поступил вопреки твоим рекомендациям, — отвечает он. — И за то, что назвал тебя робкой. Ты же знаешь, как глубоко я уважаю твой профессионализм. Никогда еще не встречал человека с таким исключительным пониманием животных.

Я смотрю на него с изумлением. А я и не подозревала, наоборот, думала, что раздражаю его.

— Спасибо, Нильс. Если честно, то, может, я и правда робкая. Не знаю, я просто не могу определить допустимый объем нашего вмешательства и потому начинаю сомневаться больше и больше. Когда наши действия излишни, а когда их недостаточно?

— В этом и заключается сложность работы с дикими животными, — соглашается он. — Я частораз-мышляю о том, что страх перед нами — неестественное для них состояние. Они с ним не рождаются, это приобретенная привычка, которой мы их научили. Когда я был маленьким, моя семья держала парк диких зверей, и там жила маленькая стая из трех волков.

Он никогда мне это не рассказывал. Я знаю, что Нильс вырос на самом севере Норвегии, за Полярным кругом, и однажды он делился воспоминаниями из восьмидесятых, когда дикие волки вернулись в Норвегию. В обществе тут же развернулась дискуссия о том, следует ли сохранять этих волков или отстреливать, чтобы защитить сельское хозяйство. Мнения разделились, разразились горячие споры, потому что волки, как сказал Нильс, обладают непревзойденной способностью будоражить чувства людей.

Теперь он говорит:

— Волки, которых мы держали, родились в нашем парке и привыкли к нашему присутствию, нашим прикосновениям. Большинство волков в других парках прячутся от посетителей, но эти трое подбегали к ограде и были так же очарованы людьми, как и люди ими. Когда посетители уезжали, они бежали за ними как можно дольше и ждали их возвращения. Ни у тех, ни у других не было страха, только взаимное любопытство.

Я улыбаюсь.

— А разве ты не слышала истории про счастливых мужчин и женщин, которые выращивали волков и отпускали их на свободу, а когда через несколько лет случайно сталкивались с ними в лесу, животные радовались встрече и выражали им свою любовь?

Я киваю, хотя никогда полностью не доверяла этим рассказам и подозревала, что бывшие хозяева волчат сочиняют их от тоски.

— Ты в это веришь? — спрашиваю я Нильса, ожидая от него уверенного и определенного, научно обоснованного ответа.

Но он говорит:

— Конечно. Многие животные способны на такие чувства, мы видим это сплошь и рядом. Я считаю, что по природе своей они более верные, чем мы, и что стремление к социальным связям сидит у них глубоко внутри, на уровне инстинкта. После исчезновения того человека среди здешних жителей закипает гнев, и есть те, кто будет добиваться уничтожения волков, и те, кто станет равнодушно смотреть на их уничтожение. Так что нам придется бороться за своих подопечных. Это всегда будет правильным курсом действий.

Его слова разбудили мой инстинкт защитника, укрепили мою уверенность.

«Всем божьим тварям известна любовь», — часто говорил отец. Всем.

Началось лето, и все живое обратилось лицом к солнцу, расцветая в его теплых лучах. Кроны деревьев и травяной покров зеленеют, сверкая новизной, вверху и внизу. Шотландский вереск разросся на полях и склонах холмов, покрыв землю блестяще-сиреневым и темно-красным ковром. Но небо, кажется, не замечает наступления лета: оно все еще серо-белое, почти каждый день идут дожди, и повсюду лежит призрачный туман. Это напоминает мне, как Дункан видит этот край, просторный, способный внушить тебе чувство своей малости и настолько красивый и глухой, что можно сойти с ума, если ты для него не предназначен. Я чувствую, как это ощущение вползает и мне в душу.

Охотиться стало труднее, поскольку олени окрепли, у них больше еды, а потому они вырастают сильными и проворными, конкурируя с волками не только в скорости, но и в выносливости.

Каждый день я надеюсь, что исчезновение Стюарта померкнет в памяти. Надеюсь, что пересуды о его смерти прекратятся. Прошло уже два месяца. Но с каждым подслушанным обрывком разговора, с каждым косым взглядом в супермаркете я понимаю, что ничего не закончилось и что Нильс прав: тревога только растет.

И со мной всегда моя малышка. Вишенка, как показывает мне Эгги. Потом — слива. Время тикает. Мое тело изменяется. Внутренние органы смещаются. Я чувствую себя инопланетянкой, но не совершаю никаких попыток осуществить свое изначальное решение.

Наверно, где-то в глубине души я надеюсь, что все просто рассосется.

Но чаще всего я вообще об этом не думаю. Не могу себе позволить.

Думаю я о Дункане. И хотя при мысли о том, что ему пришлось пережить, я ощущаю невыносимую боль за него, я также понимаю, как насилие влияет на человека, какие пробуждает инстинкты, и знаю, что мне нужно выяснить правду во что бы то ни стало.

Этим вечером я, как и каждый день в последнее время, сбегаю с базы пораньше и жду в машине недалеко от полицейского участка, чтобы проследить за Дунканом. После работы он никогда не направляется сразу домой, а покупает еду или инструменты и навещает кого-нибудь. Сегодня он едет проведать старую миссис Дойл, которая работает в аптеке и живет одна. Ей семьдесят шесть лет, она страдает от артрита, но отказывается уходить на покой. Они пьют чай на застекленной террасе, а потом Дункан помогает ей по хозяйству; вчера он чистил водосточные желоба, сегодня выпалывает сорняки на грядках. Потом он отвозит еду одинокой матери с пятью детьми — хлеб, молоко и мясо из лавки — и пинает вместе с ее мальчишками мячик во дворе. Затем я еду следом за ним к дому Ферпоса и с дальнего конца улицы наблюдаю, как на закате они пьют пиво в саду. Я следила за ним уже достаточно и знаю, что к этим людям он ездит регулярно, но наведывается и к другим — тем, кому нужна помощь или, возможно, просто компания. Он заботится о своих земляках, из этой заботы, собственно, и состоит его жизнь здесь. Думаю, скорее всего, он хороший человек. Но люди обычно не бывают только хорошими или только плохими.

Я провожаю его домой, и задние фары его пикапа в темноте смотрят прямо на меня. Зачем я это делаю? Зачем вечер за вечером слежу за ним? Что, если я вижу то, что мне хочется? Единственное, что я способна распознать, — это инстинкт выживания, который всегда чувствовала во время охоты. Ты наблюдаешь, чтобы изучить объект наблюдения.

Я ожидаю, что он свернет к дому, а я поеду дальше к своему маленькому коттеджу, закончив слежку на сегодня. Но он не сворачивает, а продолжает путь по нашей общей улице, и я думаю: «Черт, уж не ко мне ли он собрался?» Значит ли для меня что-нибудь, если он направляется к моему дому? Почему-то да. Но я вижу стоп-сигнал, он съезжает на обочину и идет в лес пешком. Я оставляю машину на своей подъездной дорожке, возвращаюсь и, дойдя до его машины, ныряю в лес.

В небе вспыхивает молния, и темнота на мгновение озаряется. Тропы во мраке не видно, но я иду тихо, крадучись и вскоре слышу, как его шаги хрустят по подлеску. Потом замечаю свет мобильника и вижу, как он ищет что-то. Нет, просто прохаживается, обследует землю.

Он ищет Стюарта. Я знаю это. И подошел уже чертовски близко к нему.

Я преграждаю ему дорогу, и он с перепугу подпрыгивает.

— Елы-палы, Инти! Что ты здесь делаешь?

— Нет, что ты здесь делаешь?

— Ты снова следишь за мной? — спрашивает Дункан.

Я вспыхиваю. Ужасно стыдно. Вместо того чтобы отрицать, я киваю.

— Зачем?

— Пытаюсь изучить тебя.

— С какой целью? Я думал, ты хочешь закончить наши отношения.

Я не этого хочу.

Но…

— Я подозреваю, что ты убил Стюарта.

Он молчит.

— Это так? — спрашиваю я.

Вспыхивает молния, и в ее свете он замечает что-то у меня в лице. И говорит:

— У тебя кровь.

— Что?

Он светит мобильником мне в глаза, и я морщусь.