Ирина Муравьева - Холод черемухи
От Дины пахло духами, и нога её в шёлковом чулке, положенная на другую – тоже в шёлковом чулке – ногу, начала непроизвольно постукивать по полу.
– О, не стучи ты! – сжимая руками виски, простонала Алиса Юльевна.
Дина сверкнула на неё глазами, но стучать перестала.
– Я не думаю. – Доктор Лотосов поднял красные, опухшие от бессонницы глаза. – Я надеюсь. Рассудок её, я надеюсь, в порядке. У нас есть кипяток? – вдруг сердито оборотился он к вошедшей из кухни няне.
– А как же… – испуганно отозвалась та.
– Вы, может быть, чаю хотите? – торопливо спросила Алиса Юльевна. – Так я вам налью.
– И чай тоже есть? – Он искоса, быстро взглянул на Дину.
– И чай тоже есть, – громко ответила она. – И есть молоко. Для вашего внука. И мёд есть для Таты.
– За что я тебе благодарен, – хмуро ответил он. – Я всё оценил, и давно. И рад отплатить бы, да нечем.
Дина открыла рот, но ничего не сказала, только сильно, до корней волос покраснела.
– На Востоке, – продолжал доктор Лотосов, – когда человек перестаёт чувствовать, то есть ему всё становится безразличным, считают, что это хорошо, потому что такой человек ближе к просветлению и, как они говорят: слиянию с Богом. Не так давно немцы ввели в медицину термин De’personalisation, то есть потеря собственного «я», и этот психический феномен достаточно хорошо изучен. Началось, правда, не с немцев, а с французов, они, как известно, самые въедливые и самые изысканные…
– О чём мы сейчас говорим! – прошептала Дина. – Какие французы, какие открытия!
– К святому угоднику надо, – шамкая ртом, заплакала няня. – А кроме него, и никто не поможет. Теперь по церквам-то такое творится! Туда не зайдёшь! А к угоднику надо.
– Дайте вы мне закончить! – дёрнул щекой отец. – Я надеюсь и буду надеяться. Она бы, может, и не заболела вовсе, если бы не сильнейшее нервное потрясение. Мы знаем, о чём идет речь. И ты, Дина, знаешь. И вы, дорогая Алиса, поскольку вы ей и сказали…
Из круглых и выпуклых глаз Алисы Юльевны хлынули слёзы.
– Я виновата в том, что она стала как сумасшедшая? А разве, когда мне сказали, и я к ней пришла, и она мне сказала: «Ну что?» – разве я бы могла…
Дина вскочила со стула и обеими ладонями зажала ей рот.
– Алиса, вы здесь ни при чём! Папа! Алиса Юльевна не могла скрыть от Таты, что у этого… что у её…
– Я знаю! Да знаю я всё! – Доктор Лотосов резко отодвинул от себя чашку. Лицо его стало несчастным. – У Веденяпина забрали сына в ЧК, ему не до Таты. Он даже не знает, я полагаю, что она у нас тут чуть не померла!
Махнул рукой и закашлялся.
– И что же теперь? – тихо спросила Дина. – Теперь-то что будет?
– Я советовался со своими коллегами, в частности с доктором Лернером, психоневрологом. Он умный человек и врач первоклассный. Доктор Лернер считает, что эти симптомы должны постепенно пройти. Она увидит ребёнка, возьмёт его на руки… С ней нужно постоянно разговаривать, не оставлять её одну. Короче: я очень надеюсь.
– Я могу позвонить Веденяпину, – пробормотала Дина и посмотрела исподлобья. – Я попрошу его…
– Не смей! – крикнул доктор Лотосов и весь затрясся. – Я тебе запрещаю! Он ей и так всю жизнь искалечил, чёрт бы его побрал! Без него справимся! Ты слышала? Я тебе запрещаю!
В коридоре резко зазвонил телефон. Дина, как кошка, мягко, почти не касаясь пола, выбежала из столовой. Няня посмотрела ей вслед мокрыми глазами, из которых слёзы не выкатывались, а так и стояли, как будто не знали, куда им деваться.
– И Динку к угоднику… – прошамкала няня. – Ох, сглазили девок…
Через двадцать минут Дина Форгерер в лёгкой шубке, с лицом молодым, бархатистым от пудры, ещё сильнее пахнущая духами, заглянула в столовую, где Алиса Юльевна кормила румяного и пухлого Илюшу.
– Я на репетицию, Алиса Юльевна, – быстро сказала Дина и взмахнула ресницами. – Вернусь очень поздно.
Алиса Юльевна сердито и покорно посмотрела ей вслед.
– Какие сейчас репетиции? – пробормотала она и погрозила залезшему рукою в тарелку Илюше. – А ты не шали! У нас мама болеет!
Машина с потушенными фарами ждала Дину у той самой церкви, где много лет назад влюблённый, снимая и вновь надевая пенсне на шнурочке, Антон Палыч Чехов смотрел на свою черноглазую Книппер, как кролики смотрят на сытых удавов. «Согласен взять в жёны?» – «Согласен, согласен».
Но это и впрямь было очень давно. «Кто старое, – как говорится, – помянет…» А вот в ту минуту, как Дина спешила к погасшей машине, сама Ольга Книппер, весьма постаревшая, с седыми нитями в своих всё ещё густых, мелко вьющихся волосах, в тяжёлом весеннем пальто, подъезжала к Берлину, где труппа мечтала остаться навеки, но не получилось: вернулись обратно.
В Берлине же в эту минуту, в том самом большом ресторане «Медведь», где пели и шумно плясали цыгане, ел карпа в сметане муж Дины, и Соня, цыганка, с увядшею розой, большая, вся в огненном бисере пота, сидела, смеясь, на коленях артиста и розой его щекотала по горлу.
А так и бывает: всё в ту же минуту, и в ту же секунду, и в то же мгновенье. И главное: вечно. Пока ещё живы.
За рулём сидел плотный, смуглый даже в полутьме, со слегка опухшим лицом человек, белая рубашка которого, видная в до конца расстёгнутом пальто, казалась мраморной: столь жёстко была накрахмалена.
– Давно меня ждёте? – открывая дверцу, спросила Дина.
– Нет, только подъехал. Садитесь.
– Куда мы сегодня? – нахмурясь, спросила она.
– Хотите, я вас кое с кем познакомлю? Весьма любопытная дама. К тому же красива.
– Куда же мы едем?
– Мы едем в гостиницу. Сейчас она называется «Красный флот», а в прежние времена называлась «Лоскутная». Здесь недалеко, в Лоскутном переулке.
– Зачем она мне, ваша дама? – так же хмуро спросила Дина Форгерер.
– А вы познакомьтесь сперва и поймёте.
Бывшая «Лоскутная» даже внешне поражала своею грязью и запущенностью. Швейцара давно упразднили, и вместо швейцара у подъезда стояла группа молодых матросов, нетрезвых, в широких брюках-раструбах, и лузгала семечки. Рядом с ними на уже освободившемся от снега асфальте валялись пустые бутылки из-под коньяка «Мартель» и сильно пахло спиртным.
– Куда вы, товарищи? – Матросы заслонили вход.
– К товарищу Рейснер, – ответил спутник Дины Форгерер.
– Документ ваш, товарищ, – осипшим и злым голосом сказал один из матросов.
Динин спутник достал из кармана документы. Матрос долго изучал и наконец вернул с некоторым недоумением.
– У товарища Рейснер сейчас посетители. Товарищи писатели и товарищи поэты. Ей сообщили о вашем приходе?
– Можете проверить, – равнодушно ответил Динин спутник.
– И женщина с вами?
– И женщина со мной. Дина Ивановна, покажите товарищам свои документы.
