Канта Ибрагимов - Дом проблем
— Вот наглядная агитация! — позируя, она стала перед Мастаевым, в каком-то полупрозрачном облегающем ее по-девичьи стройное тело платье. — А я — ненаглядная пропаганда! Будешь изучать? Наливай, ха-ха-ха!
Наутро сквозь больную голову Ваха отчего-то с угрызением совести вспомнил Марию.
В тот день он впервые опоздал на занятия. Хотел сесть в сторонке, а его попросили на свое место, в первый ряд, и тут же Деревяко. Ваха думал, что вся аудитория и все общежитие знают о ночном приключении и теперь смотрят только на них. Ему стыдно, он готов голову сунуть под парту. А каково ей? Он не раз подолгу глядел на Деревяко. Она даже не взглянула: невозмутимая, свежая, с присущим только ей задором, она живо участвует в диспуте. И почему-то Ваха вспомнил, как она всю ночь твердила: «Как ты прекрасен! Я с первого взгляда в тебя влюбилась! Ты такой.»
Оказывается, он не такой, он больной, слабый, хочет спать и не может записывать лекцию, да его отрезвил голос преподавателя.
— Товарищ Деревяко, — спрашивает лектор, — скажите, пожалуйста, что является наивысшим благом для советского трудящегося.
— Высшим благом, — уверенно отвечает она, — является свободный от эксплуатации труд на благо общества, страны и партии!
— Браво, Деревяко! Отлично!.. А вот слушатель Мастаев в контрольной написал: «Благо для советского трудящегося — зарплата, премия и собственное жилье», — смешок в зале. — Вот посмотрите, что за мещанское, даже мелкобуржуазное мнение. Подтянитесь, Мастаев, подтянитесь. А пока опять двоечка.
Из-за дефекта речи Ваха всегда старался мало говорить, а тут вытерпеть не мог, руку поднял, но в это время звонок, большая перемена. Он пошел на улицу курить и на свою больную голову подумал, что это им лектор читает всякие утопии, навязывает мистику и брехню. «Надо ему хотя бы один на один правду сказать, что он сам дурак или лжец». С этим твердо-правдивым мнением Ваха пошел в преподавательскую. В первой комнате никого нет, какой-то шум во второй. Он слегка приоткрыл дверь, просто обмер — преподаватель и Деревяко.
— Надо хотя бы стучаться! — донеслось вслед.
Более Ваха учиться не мог. Как ему преподавали — высшим благом для него было улететь в Грозный. Чтобы купить билет, он поехал в центр Москвы. Дабы убить время, весь день гулял по городу и удивлялся, как можно так много врать и так грандиозно строить? Видимо, благодаря свободному от эксплуатации труду.
Рано утром у него был рейс, и только очень поздно Мастаев пришел в общежитие. И чтобы никто не заметил, он шел почти на цыпочках и уже был у своей комнаты, как неожиданно раскрылась дверь Деревяко и перед ним — Кныш, слегка смутился:
— Ой, Мастаев, ждал-ждал тебя, не дождался, — разит от него перегаром. — Вот, хорошо, соседка у тебя гостеприимная, — он хотел было уйти, но что-то вспомнил. — Мастаев, больше занятия не пропускай. Это как дезертирство. И вообще, как сказал Ленин, дело молодежи — учиться, учиться и учиться! ПСС, том. — что-то еще бормоча, слегка покачиваясь, Кныш исчез во мраке коридора.
Ваха уже открывал свою дверь, как заметил — Кныш не прикрыл за собой дверь в комнату Деревяко. Можно было просто закрыть, да забота — вдруг что не так — заставила Ваху войти.
Пустые бутылки, много окурков и она — густым волнистым веером на подушке ее темно-русые волосы, рука запрокинута за голову, спит. На мгновение он подумал, что за эту красоту можно было бы все ей простить. Да тут такой смрад, бардак. Сплюнув, он с облегчением пошел к себе спать.
Утром Ваха уже протянул паспорт с билетом на регистрацию, как милиционер отдал ему честь. Очень вежливо, чуть ли не с эскортом, его доставили обратно в академию, прямо в лекторскую.
Ваха никогда в суде не был, а тут показалось, что именно суд: много важных персон и Кныш здесь.
— Да, так оно и есть, это — суд, — вдруг выдал лектор.
— Да, мы за вас думаем, трудимся, воюем, а вы!
— Это саботаж, вредительство, дезертирство, — чуть ли не хором.
— Так он не учится, — его преподаватель. — Задание — законспектировать и выучить «Очередные задачи Советской власти» вождя. Так он все наоборот понимает либо вовсе не учит.
— А там Лениным сказано: «Роль суда: и устрашение, и воспитание».
— ПСС, том 36, страница 549, — это Кныш.
— Митрофан Аполлонович, — вновь лектор, — не надо страницы зубрить, надо смену воспитывать. И что на той же 549-й странице — «убеждать, завоевывать, управлять!»
— Да, все сделаем, — оправдывается Кныш. — Ссуду — дали, жилье в лучшем «Образцовом доме» — дали, работу — дали.
— Бесплатное образование, — кто-то подсказал.
— И сам вроде бы пролетарий, наш.
— И в Афгане — молодцом.
— И красавица Деревяко — под боком.
— Ну, что еще надо, Мастаев? Вы будете учиться?
— А ведь времена грядут сложные, без знаний, как сказал Ленин, мы не победим.
— Вы оправдаете наше доверие или вновь убежите с поля сражения?
— Д-да.
— Что «да»? Оправдаете или убежите?
— И деду ссудой помогли, — напомнил Кныш.
— О-о-оправдаю.
— Пусть учит классиков. Ведь неплохой парень. Вот только не пьет.
— Но-но-но! Вот этому не учите. Хоть один должен быть трезвым, нам с мусульманским миром надо дружить.
В тот же вечер в дверь Вахи постучала Деревяко. Он, явно стесняясь, попытался преградить ей вход, а она виновато-манящим, хрустальным голосом говорила:
— Какой ты ревнивый. Ведь нас учат удовлетворять потребности трудящихся, тем более сослуживцев и учителей.
Даже Кныш не знает, проявил ли Мастаев пролетарскую твердость, зрелость и бдительность, но при защите диплома ему досталась трудная тема: «Борьба Ленина — Сталина с голодом в первые годы Советской власти». Вот сжатый конспект:
24.10.1917 г. «Изо всех сил убеждаю товарищей, — теперь все висит на волоске, что на очереди стоят вопросы, которые решаются не совещаниями, не съездами, а исключительно народами, массами, борьбой вооруженных масс. Надо во что бы то ни стало сегодня вечером, сегодня ночью арестовать правительство. Правительство колеблется. Надо добить его. Промедление смерти подобно»».[39]
25.10.1917 г. «Дело, за которое боролся народ: немедленное предложение демократического мира, отмена помещичьей собственности на землю, рабочий контроль над производством, создание Советского правительства, это дело обеспечено.
Да здравствует революция рабочих, солдат и крестьян!»[40]30.10.1917 г. «Предъявитель сего, тов. Косиор,[41] является представителем Военно-революционного комитета и пользуется правом реквизиции всех предметов, необходимых для нужд армии и Ревкомитета.
