Люси Кларк - Навстречу мечте
Не совсем понимая, что она делает, Лана вышла в коридор и направилась к каюте Генриха, которую он делил с Жозефом. В пустой комнате было немного прохладнее, пахло одновременно потом и дезодорантом.
Спальный мешок Жозефа все еще лежал на верхней койке, сверху валялся холщовый рюкзак. Лана поднялась и схватила рюкзак – жесткий, покрывшийся солью. Расстегивая его и засовывая внутрь руку, она чувствовала себя преступницей.
Как ни странно, вещей в рюкзаке было очень мало. Когда во время прощания на Филиппинах Жозеф забросил рюкзак на плечи, Лане показалось, что тот едва не трещит по швам, а сейчас она обнаружила там лишь две синие рубашки, черные шорты и три пары трусов. Да еще походный несессер: бритва, пена для бритья, кусок мыла, средство от насекомых, зубная паста и щетка.
На дне рюкзака Лана нашла книгу: «Вьетнамский шпион». На обтрепавшейся обложке был изображен мускулистый мужчина, сидящий на корточках среди джунглей с винтовкой на плече. Похоже на какой-то мальчишеский роман – наверняка в нем полно сражений, взрывов и жутких сцен войны. Лана думала, что Жозеф читает что-то более серьезное, и вид этой тонкой потрепанной книжки напомнил ей, как он был молод. Как много лет у Жозефа было впереди.
Солнечные очки, три ручки, паспорт… Лана открыла документ. Полное имя: Жозеф Пьер Мелина. Странно, что до сих пор Лана этого не знала.
В боковом кармане лежал кожаный бумажник, внутри – пятьсот долларов. А ведь Аарон утверждал, что Жозеф покинул яхту, потому что у него кончились деньги. Вот оно, доказательство лжи. Сумма пусть и небольшая, но этого хватило бы как минимум еще на три недели на «Лазурной». А если дело не в деньгах, то почему Аарон так настаивал на уходе Жозефа?
В рюкзаке остались только четыре одинаковые записные книжки в черной обложке, перевязанные резинкой. Почему-то Лана удивилась их количеству, хотя логично предположить: если Жозеф любил сочинять стихи, за время путешествия он должен был исписать не один блокнот – сосредоточенно согнувшись над страницами в свете налобного фонарика…
Лана взяла записные книжки в руку. Вряд ли у нее есть право копаться в личных вещах Жозефа. Но вдруг в книжках есть ответы, которые помогут понять, что произошло?
Она вытащила первую книжку…
Лана внимательно всматривалась в наклонный почерк Жозефа, пытаясь разобрать французские слова, и не сразу поняла, что по всей странице повторяется лишь одно слово.
Désolé.
«Сожалею».
Лана перевернула страницу – то же самое. Перелистнула дальше… Вся записная книжка была усыпана тысячами извинений. Лана достала следующий блокнот и открыла наугад.
Désolé. Désolé. Désolé.
Боже, четыре записные книжки Жозефа были усеяны словами сожаления. О чем же ты жалел, Жозеф?
– Лана?
Она резко повернулась: в дверях каюты стоял Генрих. Он сердито посмотрел на нее, затем удивленно взглянул на вещи Жозефа.
– Что ты тут делаешь?
Лана покраснела.
– Просто заглянула в вещи Жозефа.
– Зачем?
– Я… я не знаю… До сих пор в голове не укладывается. – Генрих молчал, не сводя с Ланы взгляда. – Не могу поверить, что его больше нет, что все это реально. Так грустно.
– Да, грустно, – неискренне протянул Генрих.
Лана быстро сложила вещи Жозефа обратно в рюкзак.
– Прости, что вошла сюда без разрешения.
Генрих глянул на свой рюкзак, закрепленный под койкой.
– Нашла что-нибудь интересное?
Можно было бы рассказать ему о записных книжках, старательно исписанных извинениями, но Лана подумала, что это слишком личное, а Генрих так и не поладил с Жозефом.
– Не особо.
Оба напряженно думали, что сказать друг другу; молчание затянулось.
– Как там Шелл? – наконец спросила Лана.
– Нормально, – выпрямился Генрих. – А что?
– Я ее почти не вижу. Она в последние дни сама не своя.
Генрих пожал плечами.
– Всем сейчас нелегко… из-за Жозефа.
– Да, – согласилась Лана.
Генрих отошел от двери, выпуская Лану из каюты.
Весь день Лана держалась в стороне от остальных. Читать или рисовать при такой качке было невозможно, так что она просто наблюдала в иллюминатор за бушующим океаном.
Около восьми вечера Лана надела штормовку и поднялась на палубу – настала их с Шелл очередь дежурить. Смеркалось, а дождь все не заканчивался; его крупные капли били по лицу, попадали в глаза.
Они сменяли Денни: он сообщил им текущие параметры курса и ветра и велел пристегнуться ремнями. Дождался, пока Лана зацепит ремень за штурвал, затем кивнул и молча скрылся под палубой, – волосы у него успели намокнуть и прилипли к лицу.
Шелл взялась за штурвал, Лана стояла рядом, широко расставив ноги. Парус натянулся силой ветра, по корпусу яхты хлестали волны, белая вспененная вода заливала палубу. Они будто оседлали брыкающегося зверя, который поигрывает мускулами и обдает их соленым дыханием. Кожа под штормовкой, липкая от пота и соли, горела. Хотелось снять с себя одежду и спасательный жилет и смыть все это под дождем.
Раньше тихими ночами Жозеф устраивался на краю яхты с записной книжкой и болтал ногами в воде… Как это было давно! Сегодня там никого не увидишь.
Désolé. Каждую ночь он писал одно и то же, снова и снова. Неужели Жозеф и правда хотел со всем покончить? Лана представила, как в темноте он стоит на краю «Лазурной», вглядывается в темные воды – и падает. Если это было самоубийство, то море, пожалуй, действительно лучший вариант: не надо прыгать с высоты, завязывать петлю или покупать пистолет. Только море и аккуратный шаг вперед – и вот ты плывешь, глядя на удаляющиеся огни яхты, где никто не знает о случившемся. Решение принято, тебя не найдут. Лежишь на спине, смотришь на звезды и ждешь.
Но вдруг все было не так? Вдруг это не самоубийство? Что, если Жозеф просто поскользнулся и упал за борт, а потом отчаянно звал на помощь и плыл за яхтой, однако из-за ветра и волн пьяные члены команды его не услышали?
По воде прошелся резкий порыв ветра, и Шелл крепче схватила штурвал. Лана, держась за приборную панель, напрягла ноги. Ванты мачт издали мучительный стон. К яхте подобралась волна, подняла судно, и «Лазурная» скользнула по ее склону, задевая носом еще одну волну впереди. Палубу залило водой.
– Ты как? – крикнула Шелл.
– Нормально! – ответила Лана. Сердце бешено стучало. Хорошо, что они на дежурстве вдвоем. Не хотелось бы в такую ночь оставаться на палубе одной.
После дежурства Лана сошла вниз, радуясь возможности побыть вдали от дождя и ветра. В салоне было влажно и жарко. Бананы пропали, кожура покрылась коричневыми пятнами, и камбуз наполнился их тошнотворно-приторным запахом. Надо бы выбросить их за борт, но тащиться обратно на палубу, придерживая одной рукой бананы, а другой держась за переборку, ступеньки, люк, тросы, за что угодно, лишь бы не упасть, – нет, на это не было сил.
