Кадзуо Исигуро - КОГДА МЫ БЫЛИ СИРОТАМИ
Поскольку два или три дня она по-прежнему не выказывала никаких признаков расстройства из-за потери, я решил, что должен с ней поговорить, и однажды после завтрака, заметив ее в саду, вышел к ней.
Утро выдалось солнечным и морозным. Сад мой невелик даже по городским меркам, но красиво распланирован и, несмотря ни на что, даст приятное ощущение уединения. Когда я вышел из дома, Дженнифер бродила по лужайке с игрушечной лошадкой в руке, изображая, будто та скачет по верхушкам кустов. Помню, я подумал, что роса может испортить лошадку, и хотел было предостеречь Дженнифер, но потом подошел и просто сказал:
— Не повезло нам с твоими вещами. Ты отнеслась к неприятности потрясающе спокойно, но, наверное, для тебя это было большим ударом.
— О!.. — воскликнула она, беззаботно продолжая играть с лошадкой. — Это действительно было немного неприятно. Но на деньги, которые выплатят, можно купить много других вещей. Мисс Гайвенс сказала, мы пойдем по магазинам во вторник.
— И все же я считаю тебя исключительно мужественной девочкой. Но знаешь, нет нужды делать вид, будто тебе все равно. Ты понимаешь, о чем я говорю? Если тебе хочется немного расслабиться и погоревать, не стесняйся этого. Ни я, ни, уверен, мисс Гайвенс тебя не выдадим.
— Да все в порядке. Я вовсе не расстроена. В конце концов, это ведь всего лишь вещи. Если теряешь маму и папу, разве стоит огорчаться из-за вещей? — Она коротко рассмеялась.
Насколько я помню, то был один из немногих случаев, когда Дженнифер говорила о родителях.
— Наверное, и впрямь не стоит, — согласился я и пошел обратно в дом, но на полпути обернулся и добавил: — Знаешь, Дженни, я все же не уверен, что это правильно. Ты могла сказать это кому угодно, и тебе поверили бы. Но я, видишь ли, знаю, что это не так. Когда я приехал из Шанхая, вещи, которые прибыли вместе со мной в моем сундуке, эти вещи были мне дороги по-особому. И остаются таковыми.
— Ты мне их покажешь?
— Показать их тебе? Но ведь для тебя они ничего не значат.
— Я люблю китайские вещички и хотела бы на них посмотреть!
— По большей части это, собственно, даже и не китайские вещички, — ответил я. — Понимаешь, я всего лишь хочу сказать, что для меня мой сундук был чем-то особенным. Если бы он пропал, мне было бы очень жаль.
Она пожала плечиками и прижала лошадку к щеке.
— Мне тоже было жаль. А теперь всё прошло. В жизни нужно смотреть только в будущее.
— Да. Кто бы это тебе ни сказал, он был в определенном смысле прав. Ладно, как хочешь. Забудь про свой сундук, но помни… — Я внезапно замолчал, не зная, что именно сказать.
— Что — помни?
— Да нет, ничего. Просто помни: если тебе захочется поделиться со мной чем-нибудь, что тебя тревожит, я всегда рядом.
Хорошо, — весело ответила она.
По дороге к дому я оглянулся и увидел, что она снова бродит по саду, заставляя лошадку совершать воображаемые прыжки в воздухе.
Дать Дженнифер подобное обещание отнюдь не было проявлением легкомыслия с моей стороны. В тот момент я был искренне готов исполнить его, к тому же со временем моя привязанность к Дженнифер только возросла. Но вот настал день, когда я собирался ее покинуть, и теперь даже не знаю, насколько долгой окажется наша разлука. Вполне вероятно, я преувеличиваю зависимость Дженнифер от меня. Более того, если все пойдет хорошо, я могу вернуться в Лондон еще до начала ее следующих школьных каникул, так что она не успеет толком заметить моего отсутствия. И тем не менее вынужден был сообщить мисс Гайвенс, когда она вчера вечером без всяких эмоций спросила меня об этом, что моя поездка может продлиться гораздо дольше. Эта неопределенность свидетельствует о моих жизненных предпочтениях, и, уверен, Дженнифер не замедлит сделать выводы. Какую бы бодрую гримаску она ни изобразила, я-то знаю, что она воспримет мое решение как предательство.
Нелегко объяснить, как я к этому пришел. Могу лишь сказать, что это началось несколько лет назад — задолго до появления в моем доме Дженнифер. Меня начало посещать смутное ощущение, будто некоторые люди осуждают меня, но я пытался побороть его. Забавно: эта мысль возникала у меня чаще всего в обществе тех, кто наверняка больше других ценил мои успехи. Скажем, беседуя за ужином с каким-нибудь государственным деятелем, полицейским чином или даже с клиентом, я бывал неприятно поражен холодностью рукопожатия, незначительной репликой, оброненной меж любезностей, вежливой глухотой собеседника именно в тот момент, когда я ожидал бурных изъявлений благодарности. Дошло до смешного: в подобных случаях я принимался лихорадочно вспоминать, не обидел ли когда-либо ненароком этого человека, но в конце концов пришел к выводу, что такая реакция связана с общим восприятием моей персоны.
То, о чем я толкую, довольно неопределенно, и трудно привести конкретные примеры для иллюстрации. Но думаю, все же можно сослаться на странный разговор, который состоялся у меня прошлой осенью в темной аллее неподалеку от деревушки Коринг, в Сомерсете, с инспектором полиции из Эксетера.
Я расследовал тогда одно из самых жестоких в моей практике преступлений. В деревню я прибыл лишь через четыре дня после того, как в этой самой аллее были обнаружены тела детей и непрекращающиеся дожди успели превратить канаву, в которой их нашли, в сплошной грязевой поток. Поиск каких бы то ни было достоверных улик был чрезвычайно затруднен. Тем не менее к тому моменту, когда я услышал за спиной шаги инспектора, у меня уже сложилось совершенно ясное представление о том, что здесь произошло.
— В высшей степени гнусное дело, — констатировал я, когда он приблизился.
— Мне дурно становится, когда я об этом думаю, мистер Бэнкс, — признался инспектор. — Просто дурно.
До этого я сидел на корточках, изучая кусты, но теперь поднялся, и мы стояли лицом друг к другу под нескончаемым моросящим дождем.
— Знаете, сэр, — сказал инспектор, — сейчас я сожалею, что не стал плотником, как хотел мой отец. Искренне сожалею. После того как увидел это, жалею по-настоящему.
— Согласен, это ужасно. Но нельзя отчаиваться. Мы обязаны позаботиться о том, чтобы справедливость восторжествовала.
Он сокрушенно вздохнул:
— Я пришел, чтобы спросить вас, сэр, составили ли вы уже представление об этом деле. Потому что, видите ли… — Подняв голову, он взглянул на сочащиеся дождевыми каплями кроны деревьев, потом продолжил с надрывом: — Видите ли, мое собственное расследование привело меня к определенному выводу. Выводу, который вызывает у меня отвращение.
Я угрюмо кивнул и сказал с горечью:
