Алексей Иванов - Ненастье
— Мужики, они же вас имеют! — кричали с балкона дозорные. — Мужики, щас выбрасывать вас придём!..
Милиция пикетчиков не охраняла. «Афганцы» и вправду выбрасывали гостей, несколько раз побили, а по вечерам смотрели в новостях сюжеты про то, что они — зверьё. Это действительно угнетало. Становилось ясно, что город относится к «афганцам» плохо. И вовсе не из‑за войны в Афгане, не из‑за каких‑то там преступлений в далёкой и неизвестной стране.
Серёга однажды пришёл в «блиндаж» выпить с парнями пива.
— А хрена ли вы хотите, бойцы? — спросил он. — Мы же не терпилы, вот этого нам и не прощают. Херовый расклад, ясен пень, но куда деваться? В Древнем Риме солдаты воевали по принципу: делай, что должен, и будь, что будет. Так что, бойцы, держим оборону. Пошли они все нах, онанимы.
— А я, Серый, кому‑нибудь в следующий раз точно челюсть сверну, — признался Саня Ковылкин. — Чего бы и нет? Мы же убийцы.
«Здесь живут убийцы», «Здесь живут насильники» — большими буквами было написано на стенах «афганских» высоток с фасадной стороны. Надписи появились ночью и были сделаны прочной масляной краской.
Но в целом в «блиндаже» было круто. Немцу нравилось, что парни всегда рядом, хотя и сложно было уединиться с Людой, с которой в те дни он едва‑едва начал встречаться. Однако товарищество казалось Немцу важнее перепихона: оно порождало дивное ощущение полноты бытия. Хотя вот пили они тогда, конечно, слишком много. По причине молодости, здоровья и неистребимой радости жизни они считали, что непременно надо напиваться в хлам, соревнуясь, кто больше выжрет; надо орать и совершать подвиги. С обоих домов парни повадились бегать в «блиндаж» без всяких дежурств. Все они были ещё мальчишками, им хотелось в весёлую компанию, а не в семью. И если мучила совесть, что бросают жён и детей ради побухальника, то они вспоминали Афган: Афган словно бы оправдывал безобразия на гражданке.
— Да его, понимаешь, рядом со мной завалили! — рассказывал и плакал на кухне «блиндажа» пьяный Джон Борисов. — Мы, дембеля, уже с базы выезжали, фургоны надели, значки начистили, полезли на танк фоткаться. Старлей фотик навёл, кричит: «Улыбочку!» Я Андрияна так вот обнял… — Джон Борисов показывал руками, как он обнял товарища, — а он раз — и упал! Пуля прямо в сердце! Снайпер с горы лупанул! На моей фотке он за секунду до смерти стоит — улыбается, а его пуля, наверное, уже подлетает к нему!..
Конечно, надо было выпить с Джоном Борисовым (и не только с ним), а жена Джона (и не только его жена) и разные вредные соседки по подъезду потом жаловались Серёге на буйный «блиндаж». Серёга серьёзно отвечал:
— Понял, понял, красавицы. Мы их всех обязательно расстреляем.
Впрочем, стрельба случилась совсем другая.
* * *Ближе к осени, когда начались дожди, пикеты потихоньку прекратились. Серёга ходил в приподнятом настроении: он ожидал, что горсовет соберётся после отпусков и обяжет горисполком выдать «Коминтерну» ордера. В «блиндаже» тоже расслабились, и Герман сказал Людке, что скоро квартира освободится, и они попробуют пожить вместе.
Ненастной сентябрьской ночью по окну «блиндажа» полоснули из автомата. Стекло осыпалось, через потолок пробежали огни пулевых ударов, звонко щелкнули рикошеты. Герман, Димарик Патаркин и Птуха выскочили из кухни, где ужинали, — в комнате зиял чернотой разбитый оконный проём, и в нём искрились падающие дождевые капли. Этой очередью «афганцам» сообщили: противостояние переходит в горячую фазу.
Серёга догадался, что противник подобрал новое оружие, посерьёзнее, чем пикеты и репортёры, но невозможно было угадать, с какой стороны атакуют в следующий раз. Через пару недель всё прояснилось.
Дверь «блиндажа» не запирали; Настёна Флёрова вбежала в квартиру, в плаще и сапогах промчалась в комнату и рухнула на диван Германа.
— Мандюки! — закричала она парням. — Меня чуть не убили!..
Настя приехала из центра на троллейбусе, а от остановки до дома надо было идти по дорожке мимо заброшенного котлована со сваями на дне. Края котлована заросли кустами. В кустах и прятались эти уроды. Они выскочили и напали на Настёну — наверное, хотели ограбить и столкнуть в котлован.
— Вы тут бухаете, засранцы, а нам проходу не дают! — яростно кричала Настя. — А кто мне помогать должен? Если я Сашке своему пожалуюсь, он же сразу побежит на котлован этим козлам морды бить! Вы же его знаете! Его там и уроют совсем, одноногого, а всё из‑за вас, мудозвонов!
В тот день командиром дозора был Рафаэль Исраиделов, Рафик.
— Не надо дёргаться! — остановил парней Рафик.
Они обзвонили знакомых и поняли, что на жён «афганцев» открыта настоящая охота. Их подкарауливают около гастронома и на дорожке от остановки. Чаще пугают, иногда отбирают сумки. Город вообще как вшами был заражён уличной преступностью, и поэтому «Коминтерн» не осознал сразу, что женские слёзы в прихожих и сломанные каблуки — это наезд.
Штаб распорядился: в гастроном девчонкам ходить только группами.
Серёга позвонил в управление общественного транспорта и попросил перенести остановку троллейбуса на квартал, чтобы пассажиры выгружались прямо напротив заезда во двор «на Сцепу», под окном «блиндажа».
— Вы слишком много себе позволяете, молодой человек, — ответили ему.
Следующим вечером на остановке «Улица Сцепщиков» перед мордой троллейбуса из темноты в свет фар вышел человек в спецназовской маске, в камуфляже и с автоматом в руках. Пожилая тётка‑водитель окостенела от ужаса. Человек в балаклаве приподнял автомат и точной короткой очередью в клочья распорол левое переднее колесо троллейбуса. Машина клюнула носом, в салоне и на остановке завизжали. Стрелок приблизился к окошку водителя, постучал стволом в стекло и глухо сказал тётке:
— Передай начальству, чтобы перенесли остановку.
Остановку перенесли, но вскоре во дворе «афганских» высоток взорвали машину Жоры Готыняна — здоровенный расхлябанный «крайслер» нелепого оливкового цвета. Этот рыдван тогда всем казался крутым и шикарным авто.
Взрыв грохнул в час ночи. Жорка, партнёр Гайдаржи, борзый бизнесмен, парковал машину на детской площадке. Теперь «крайслер» пылал среди качелей и горок. Жорка в плаще, трусах и сапогах бегал вокруг и матерился.
В эту ночь Серёга был в своей квартире с Алевтинкой, а не с Танюшей в «Юбиле». Серёга спустился во двор, похлопал Жорку по плечу и поднялся в «блиндаж». Вместе с Немцем они смотрели, как догорает автомобиль.
— Что‑то тут не то, — задумчиво сказал Серёга. — Не исполком же пугает баб и взрывает тачки. А кто нас выживает? По теории, Лямичев должен был дать указание Свиягину, но полкан не полезет в драку… Или он сам не полез, но спустил на нас бандосов? Того же Бобона, например… А, Немец?
