Степан Чепмэн - Тройка
А поскольку работал, то это использовали. Сначала еще были опасения, не засосут ли изгибающиеся лучи всю солнечную систему в искусственную черную дыру. Но оказалось, это полная чушь. Поэтому с помощью этих лучей продырявили добрую половину земной коры, которая превратилась в результате в застывшую лаву. Конечно, это создало большие неудобства для гражданских жителей, но большинство солдат к тому времени уже переправилось в район Северного полюса.
А туда их переправили потому, что мазерные бумеранги могли сжигать все только в направлении с магнитного севера на магнитный юг. И для победы над врагом нужно было занять позиции севернее неприятеля. Вот почему все самые тяжелые бои велись в Северном Ледовитом океане. Это была самая выгодная стратегическая область. Оттуда можно было зажарить что угодно в любой точке земного шара. А Антарктида оказалась наименее выгодным местом, потому нас и сослали сюда, на юг.
Но ты бы только посмотрел, Алекс, во что они выряжались в этих боях за Северным полярным кругом! Они облачились в амфибоподобные мегаскелеты. Прямо ходячие крепости. Им было нипочем все, кроме прямого попадания атомной бомбы. Но если только ты попадал внутрь «амфибии», то уже навсегда. Выйти оттуда было все равно что оказаться в положении краба, лишившегося панциря. Камешек в твой огород, Алекс.
Когда я не летала по небу, то занималась мытьем грязной посуды в столовке, или отжималась в гимнастическом зале, или просто сидела в общей комнате и слушала радио.
Меня занимал вопрос о тайных целях тех, кто затеял весь этот погром. Они что, действительно надеялись при этом выжить? Или я что-то не поняла? Или они, напротив, задумали сжечь себя, а нас всех просто заодно? Забрать с собой, как рабов, погребаемых вместе с мумиями фараонов? Но зачем? Чтобы доказать, что они владеют целым миром? В принципе, конечно, можно считать так: «для того, чтобы что-то уничтожить, этим надо сначала овладеть». Тогда это может сойти за объяснение столь сложного плана самоубийства.
Но у меня было другое предположение. Я подумала, что эти шишки наверху просто чем-то напуганы. Мне показалось, что они испугались Чего-то, что может случиться в 2000 году. Настолько испугались, что с того момента жили с постоянно приставленным к виску пистолетом. На случай, если курок придется нажимать в большой спешке. Ну, как шпионы, которые всегда хранят во рту капсулу с цианидом. На тот случай, если произойдет что-то ужасное.
Я думаю, что они испугались ангелов, которые возвращались на Землю. Потому что это были Земные Ангелы, и они могли вытурить их из песочниц Власти и отобрать привычные игрушки. Вот что заставило их просыпаться в поту от страха. Но конечно, я могу и ошибаться.
Или могу фантазировать, как обычно. На самом деле это, конечно же, моя фантазия. Я не была в женской тюрьме, Алекс. Я просто не знала, где я.
Какие-то военные из высших чинов привязали меня к стулу в пустой белой комнате. Меня допрашивали. Большое военное начальство было мной очень недовольно. Они сказали, что у меня очень и очень серьезные неприятности. Что у меня очень большие неприятности. Я гнусно, подло удрала со своего поста и посмела съесть двух мирных граждан. И то, что я сожалею об этом, ничего не меняет.
Там я писала тебе любовное письмо, мысленно, потому что мне не давали бумаги. Они не давали мне также и одежды. И не включали свет. От сидения голой в темноте я заболевала и становилась покорной. Они сказали, что дадут мне одеться, только когда я признаю свою вину.
Но я призналась! Еще в 1990 году! Да я признавалась миллион раз! Они что, не слушали?
— Я сдаюсь! — сказала я. — Я все скажу! Все, что вы хотите услышать!
Это не привело ни к чему хорошему.
— Я далее свидетельствую, что делаю заявление о признании вины добровольно, а не по принуждению, полностью сознавая свои юридические права и законные последствия этих показаний, — говорила я им. — Я также осведомлена, что все эти биометрические показания и схемы могут и будут использоваться против меня этим законно созванным военным судом ублюдочных дегенератов-марсиан, которые собрались, чтобы выжечь мне глаза и поджарить на газу мою задницу. Но я поклянусь во все этом, если вы, ублюдки, уберете кляп из моего рта!
— Давайте! — говорила я им. — Ну, давайте, жгите мне руку паяльной лампой! По крайней мере, я увижу ваши уродские морды.
Но они не дали мне их увидеть. Я не видела также и себя. Это, вероятно, было мудро. Учитывая мою предшествующую историю, я могла быть практически кем угодно.
— Ну, сделайте хоть что-то! Вы, цыплячья отрыжка! Развяжите ремни! Вытащите кляп! Снимите эти дурацкие бахилы с моих ног. Вы еще пожалеете, вы, дерьмо с четырьмя звездочками! Я растерзаю вас собственными зубами! Выпустите меня отсюда! Куда вы спрятали Алекса?!
— Признаю. Не бейте меня! Я признаюсь! Не бейте! Я признаюсь. Не давите! Я сломалась. Я раздавлена.
— Что? Правильно, сэр. Я прошла сквозь стену.
— Я устала, сэр. Мне нужен отдых.
— Все правильно, сэр. Я встретила их в боулинге.
— Потому что так получилось. Я не могла сдержать себя. У меня путались мысли.
— Нет, нет! Это было не так. Я знаю, что поступила неправильно, сэр, но я не была нормальной личностью. Я провела двадцать лет в заморозке!
Обвинители разражаются слезами. Адвокат обращается к суду.
— Судьи! — начинает он. — Я прошу вас только представить себе, в каком умственном состоянии могла находиться чувствительная молодая женщина, погруженная в жидкий нитроген. Представьте себе человеческую нервную систему, которая поджаривается в тесной кастрюле под чесночным соусом. Представьте, если можете, бешено извивающийся спинной мозг, наиболее крупную связку нервов. Они стиснуты стенками кастрюли, и их спасение только в том, чтобы реорганизовать самих себя. Кто может сомневаться в том, что обвиняемая и так настрадалась? Я прошу у суда разрешения показать ряд слайдов. (Свет, пожалуйста!) Вот, смотрите, здесь изображены обвиняемая и жертвы в момент ареста.
Звуки рвоты в рядах зрителей. Нарастающий шум шагов по направлению к выходу из зала.
Неправда, Алекс. Все это опять мои выдумки. Я никогда не видела во сне суда. Ты не хочешь узнать, кем я, по правде, себя воображала?
Я воображала себя маленькой девочкой, провалившейся под лед на замерзшем пруду, где она каталась на коньках. Ты помнишь про нее? Про девочку, что пыталась синими кулачками расколотить лед?
Длинные зеленые водоросли поднялись с грязного илистого дна и схватили ее за ноги. Они потащили ее вниз за собой на дно, в темноту. Они окунули ее головой в грязный ил. И все это время они кричали во весь голос.
— Аплодисменты! Громкие аплодисменты в честь наших солдат-патриотов! И еще раз аплодисменты! Поприветствуем наших девушек, замороженных в контейнерах!
И тут появились те самые контейнеры. Прошагали по грязи по дну пруда. Целый взвод контейнеров! С начищенными до блеска ножками-трубами и с хромированными окошками-глазами. Они промаршировали мимо водорослей, осыпаемые белым конфетти из кульков. Растаптывая по пути все, что попадалось им под ноги.
Разве они не великолепны? Им только дай попутный ветер, и они промаршируют до самого края земли. Сквозь снег и град, под щелканье счетчика Гейгера…
Но, Алекс, как они могли так идти? Раздетыми, по снегу? И куда они смогли дойти? И где были остановлены? Где они стали белыми, а снег под ними — багровым?
Они шли по кругу, вот как. Кружились и падали, один за другим. Как тают разные снежинки на духовом шкафу. И все они были тоже разные.
Но та девочка, что утонула в пруду, она сумела придумать, как убежать.
У нее на ногах были коньки. И она перепилила коньками водоросли, которые ее схватили, и опять всплыла к ледяной поверхности пруда. И там она перевернулась и встала на лед вверх ногами. И покатилась по льду под водой.
Она катилась все быстрей и быстрей, ноги ее мелькали, как ножницы, что режут тесто. И вот она добралась до красивой перевернутой деревушки, построенной из сладостей.
Дома там были из имбирного печенья, крыши — из сливочных тянучек. А улицы вымощены сладким драже. Кудрявые леденцовые овцы паслись на холмах из лимонного шербета. В отдалении были видны леденцовые горы со снежными шапками из взбитых сливок.
Маленькая утонувшая девочка почувствовала, что у нее начинает кружиться голова. Она подошла к шоколадному домику и постучала в дверь. И вдруг на крыше из глазури приоткрылась небольшая щелка. И оттуда на мирные улицы посыпался град из мармеладных пуль. А кудрявые белые овечки рухнули замертво, истекая клубничным сиропом.
Ложь! Все ложь! Я никогда не была этой маленькой девочкой. Ты позволишь мне показать свое настоящее лицо?
