Евгений Богданов - Високосный год: Повести
Машина чуть покачнулась, будто осела задом в мягкую, вязкую почву. Или это Лисицыну показалось? Он быстро полез в кабину, завел мотор, дал скорость. «Может, на кротовую нору наехал?» — подумал он.
Уезжать отсюда не хотелось. Странное дело: эти запущенные поля с кустами под низким сереньким небом очаровали его своей первозданной красотой. Хотелось стоять и бел конца глядеть в холодные, прозрачные дали, слушать тихий шелест листьев, дышать запахами трав и цветов…
Но красота красотой, а дело делом. Степан Артемьевич, хоть и поздновато — раньше до него не дошло, — принял еще одно решение: «Надо послать сюда косцов из отделения Сибирцева и взять эту траву. Всю, до единой травинки. Зимой все сгодится. Они тут косили, да мало».
В Прохоровке он остановился возле фермы. В скотном дворе было пусто, коровы находились на пастбище. В кормозапарочной у отопительной системы стукал-брякал гаечными ключами механик. Лисицын поинтересовался, что он тут делает.
— Готовимся к зиме, — ответил механик. — Надо на стыках труб сменить прокладки, болты подтянуть. Котлы заработают, так чтоб было все исправно.
— Есть тут кто-нибудь из животноводов?
— Только дежурные. Две доярки.
Степан Артемьевич прошел по вычищенной бетонной дорожке между стайками и разыскал доярок в молокоприемной. Они мыли под кранами молочные фляги, слышались плеск воды, звонкие голоса.
Визит директора явился для женщин неожиданностью, и они посмотрели на него с любопытством, чуть настороженно.
— Вот уж не ожидали вас, Степан Артемьевич. Правду говорят, вы всегда появляетесь, когда вас не ждут…
— Надо ждать, — в лад шутливому тону доярки ответил Лисицын, взял вымытую флягу и опрокинул ее, как положено, на стеллаж у стены.
Доярки одобрительно переглянулись. Лисицын вспомнил их фамилии: «Та, что повыше, чернявая, строгая с виду — Пискунова, а маленькая, полная, как кубышка, и голубоглазая — Рудакова».
Пискунова вытерла досуха руки полотенцем и повесила его на деревянный штырек, вбитый в стену.
— Как тут у вас дела? — спросил Лисицын.
— На душе спокойно, работа спорится. Дома порядок. Мужики трезвехоньки. Не пьют, не дерутся, — затараторила Рудакова.
— А что, разве дрались?
— Пусть-ко попробуют! Мы сами отделаем их под первый номер, как лен на мялке.
— Кстати, в прежние годы здесь сеяли лен? — спросил он.
— А как же, — сдержанно улыбнулась Пискунова одними глазами, черными, как угольки, в узких щелках век.
— И хорошие были урожаи?
— Были. В единоличном хозяйстве, на палах.
— На палах?
— Ну, сожгут лес и сеют по золе лен. Высокий родился.
— А в колхозах?
— И в колхозах сеяли. Небольшие площади.
— А что, хотите завести посевы льна? — спросила Рудакова.
— Пока не знаю. Для нас главное — молочко, — ответил Лисицын. — А где ваша третья подружка. — Попова?
— Сегодня она отдыхает. Только на дойку приходит.
— Полотенца вам дают?
— Дают, Степан Артемьевич. У нас управляющий — исправный парень. Как сказали — сделал.
— Ничего себе парень, — рассмеялась Пискунова. — Ему уж под шестьдесят.
— А все — парень. Волосики кудрявятся, бегает шустро, — расхваливала Сибирцева Рудакова. — Мы его любим еще с колхоза. Был председателем, так не сидел на месте, бегал как живчик. И, глядя на него, все шевелились…
— Шевелились? — улыбнулся в свою очередь Лисицын.
— Дела шли живым порядком.
— А теперь?
— Тоже шевелимся.
— Ох, бабоньки, шустры на язык! Вкручиваете мне мозги. У вас ведь и так бывает: рюмку на стол — и ферму побоку.
Женщины чуточку смутились. Паскунова с преувеличенным старанием принялась вытирать блестящий бок оцинкованной фляги, а Рудакова сказала:
— Это вы про тот случай с Софронием? Кто старое вспомянет, тому глаз вон!
— Знаю эту поговорочку, — ответил Лисицын. — Но почему вы избрали такую форму протеста? Почему не обратились в дирекцию?
— Да не было никакого протеста! Подвернулся праздник, выпили по рюмочке. Теперь каемся, да уж поздно. Парторг нас на собрании прорабатывал. Задал перцу. Серьезный мужик, — продолжала Рудакова.
— Вы не считайте, товарищ директор, что мы уж вовсе несознательные. Ну, случилось так. Конь о четырех ногах, да и то спотыкается, — лицо Пискуновой было серьезным, а в уголках глаз таилась смешинка.
— Ну ладно. Чтоб такое было в первый и последний раз. Премии лишать вовсе будем, — строго сказал Лисицын.
— Вам строгость не идет, — рассмеялась Рудакова. — Вы у нас вежливый, культурный директор…
— Спасибо и на том. Покажите мне ваш красный уголок.
В красном уголке стоял длинный стол, покрытый полотняной скатертью, на нем стеклянная банка с полевыми цветами. С ромашек на скатерть опало несколько белых лепестков. Поздние цветы. Лисицын посмотрел на них, на полочку с брошюрками, на Почетную грамоту в рамке, на телевизор в простенке на тумбочке.
— Чисто тут у вас, аккуратно. Признайтесь честно: что есть, чего не хватает? Претензии ко мне имеете?
— Плана хватает, а зарплаты иной раз и нет, — посмеиваясь, ответила Рудакова. — Но ведь вы ее не прибавите.
— У вас же прогрессивка. Премии и прочее. Должно хватать. Фонд зарплаты не резиновый, не растянешь больше того, что можно и нужно.
— Да напрасно ты, Глаша, так-то, — возразила Пискунова. — Заработки все же приличные. Больше мужиков иной раз получаем. Деньги есть, но в лавочке скудновато. С продуктами вот… Все больше рыбные консервы…
— Верно, — подхватила Рудакова. — Называются «Завтрак туриста». Туристам-то, может, и в охотку. Побродят по дорогам, промнутся и очистят банку за банкой. А мне дак не по вкусу, — Рудакова все улыбалась, ямочки на ее щеках углублялись, и Лисицын невольно залюбовался ею.
— По вашему виду нельзя сказать, чтобы вы плохо пиались.
— В деревне жить, да без продуктов — это уж ни в какие ворота, — Пискунова собрала со стола ромашковые лепестки себе в ладонь.
— Вот и подошли к главному, — серьезно сказал Лисицын. — Надо скота держать побольше. Корову, овец, поросят.
— А корма? — сразу отозвалась Рудакова.
— Корма надо заготовлять. Концентраты теперь бывают в продаже.
— Я держу двух поросят, — сказала Рудакова. — А коров и на ферме хватает. Евстолья вот держит, — она кивнула на подругу.
— Ну и как?
— Да ничего. Успеваю обряжаться. На ферме нынче не как прежде, занята не целый день. Механизация нынче. Молоко у меня теперь свое.
— Вот вы и убеждайте своих соседок, чтобы заводили они коров. Тогда и «Завтрак туриста» будет не нужен.
Рудакова опять перевела разговор на магазин:
— Вчера нам ковры привозили красивые. Я купила. Хочется уюта в избе. У меня дома на стене сколько лет висела баба с голыми грудями да с лебедями в пруду… Такая безвкусица! Давно хотела содрать со стены, да мужик не давал. Люблю, говорит, по утрам на нее (на бабу-то) смотреть. Настроение поднимается.
Женщины всплеснули руками, захохотали, Лисицын — тоже.
— А я ему говорю: чего тебе на стенку смотреть, когда это самое рядом есть, живое? А он говорит: там завлекательнее. На тебя, говорит, посмотрю, так ты сразу закрываешься, а она не закрывается, любуйся сколько хошь… Ну, мужик, он мужик и есть, ему все хочется на сторонке прихватить, будто там слаще. Ну, повесили ковер — шибко дородно-порато.[1] Сразу изба расцвела…
— Ну, вы даете! — хохотал Лисицын, вспомнив слова Яшиной о женском домострое в Прохоровке. — Бойки на язычок-то. Муж-то у вас чем нынче занят?
— Зябь пашет. Он у меня работяга.
— А вы что, специально с нами поговорить ехали? — спросила Пискунова.
— Попутно. Ездил в Залесье. Земли смотрел.
— Будем те земли обрабатывать?
— Непременно. Ну что же, спасибо за приятную беседу. Как говорится, приятная беседа лучше всякого обеда. Желаю вам успехов.
Доярки вышли проводить его. Рудакова, чуть помявшись, сказала:
— Ваша жена Лизавета привозит нам книжки. Спасибо ей. Только пусть она больше не ездит. Надо вам, Степан Артемьевич, поберечь женку, она беременная. Трястись в машине по худым дорогам ей совсем ни к чему.
— Да, конечно, — смутился Лисицын. — Спасибо за совет.
6Степан Артемьевич и Яшина съездили в Чеканово, получили в райсельхозуправлении добро на разработку залежи и строительство, дали заявки на мелиорацию и на проект коровника. Из райцентра уезжали не очень довольные: мелиоративные работы обещали начать только в конце сентября.
Привычный деловой кругооборот захватил целиком Лисицына: то не упусти, не прозевай, то выправи, то другим помоги, то сам попроси помощи. А то и отчитайся. Да и отчитываться ему вскоре пришлось на партийном собрании о подготовке ферм к зиме. Новинцев — друг другом, а заставил его намотать на ус многое. Управляющие отделениями слишком долго раскачиваются, чересчур уж спокойно заявили на собрании. «Зима еще где-то, а у нас на очереди картошка». А кто виноват в таком благодушии? Конечно, директор. Он вовремя не спросил.
