Валя Стиблова - Скальпель, пожалуйста!
— По-твоему, этот твой мальчик действительно такая неразрешимая проблема?
— Битва, заранее обреченная на проигрыш! Ватерлоо — в оценке экспертов. Только неспециалисты мне верят. Говорят то, что и ты, и еще прибавляют: «У вас золотые руки!..» — и тому подобное.
— И все-таки представь, что вдруг удастся…
— Ох, и не говори! Мальчишка уже влез мне в душу. Я не могу к нему относиться как к чужому.
— А это очень мешает?
— Мешает. Недавно оперировал тяжелый случай у товарища по интернату. И это стоило мне нервов.
— А почему ты не дал соперировать кому-нибудь другому?
Я посмотрел на сына и присвистнул. Вспомнил, как мы когда-то с Иткой устраивали взаимные обсуждения всех членов нашей семьи. Как убеждали каждого говорить о себе только правду.
— Почему? — заговорил я наконец. — А потому, что никто не сделал бы этого лучше меня.
Вот так. Ни малейшей иронии. Лишь легкая, хорошо скрытая вспышка уважительного изумления. И чуть сдавленное:
— Так… почему ты тогда, собственно, колеблешься, папа?
Я засмеялся.
— А я откуда знаю? Ладно, больше не буду. Но скажи все-таки, что побудило тебя прийти? Ведь не желание слушать мои рассказы о клинике?..
— Ну, это долго объяснять… У тебя, я вижу, много работы.
— Нет, Ондра, нет, — закрыл я журнал и потянулся. — Без перерыва все равно нельзя. Ты ужинал?
— Что-нибудь легкое я бы…
— Не продолжай! Идем на кухню и посмотрим, что у нас в холодильнике. Можешь мне в это время рассказывать.
Это вышло удачно. Ондра был явно не в своей тарелке — не знал, с чего начать. Пока он доставал приборы и накрывал на стол, не надо было по крайней мере смотреть друг другу в глаза.
— Не знаю, что делать, — вдруг произнес он. — Увяз по уши, и ни туда ни сюда… Словно ехал на лодке и подземной рекой попал в пещеру. Внутри красиво — но становится жутко, потому что не знаешь, как выбраться.
Я поставил на стол бутылку пива и два стакана.
— Ты, я смотрю, поэтом заделался, мальчик!
Он сел и попытался улыбнуться, но получилось лишь слабое, кривенькое подобие улыбки. Примерно такое, с каким накануне смотрела на меня Итка, сокрушаясь, что Ондра несчастлив. Мне стало его жаль.
— Если речь идет о той молодой даме, то мне об этом кое-что уже известно.
Он зарумянился.
— Я так и думал. Мама со мной разговаривает, как с очарованным принцем, попавшим в гнездо сирен. Наверно, вас информировала та учительница, которая ездит к Вискочилу?
Я был слегка задет.
— Сплетни меня отнюдь не занимают, как ты знаешь, — бросил я. — Если не нравится, снимем с повестки эту тему.
— Ну, папа, — испугался он, что меня обидел, — просто я хотел сказать, что все кому не лень болтают…
— А, это безусловно. Тут уж приходится смириться, если, так сказать, предоставляешь повод…
Черт! — мысленно одернул я себя. — Он с тобой откровенно, а ты берешь менторский тон. Так ведь и отпугнуть недолго.
Нет, я его не отпугнул. Должно быть, у него давно уж наболело, а поделиться было не с кем.
— Знаю, — вяло согласился он, следя отсутствующим взглядом, как я накладываю ему в тарелку ломти ветчины и сыра.
Потом заметил это:
— Куда ты, папа, разве я столько съем!
Я добродушно ухмыльнулся:
— Страдания молодого Вертера! Не ешь, не спишь, увядаешь, как лилия.
— Раз ты обо мне все знаешь, посоветуй, как быть. Она меня любит настолько, что даже страшно. Ее муж теперь в полном порядке — во всяком случае, внешне никаких нарушений нет. Только он по сравнению с прежним стал каким-то… заторможенным. Кто не знал его, ничего заметить не может. Смеется, разговаривает, даже пошел работать. Но в чем-то он изменился характером. Был человеком очень тонким, а теперь — шумен и как-то отталкивающе жизнелюбив. Даже внешне погрубел.
— И это той даме не нравится.
— Говорит, она его иногда боится.
— Ей бы радоваться, что он в такой форме.
— Понимаешь, эта операция совершенно выбила ее из колеи. Он для нее был всем. А потом в ней что-то надломилось. У вас ей сказали, что опухоль совсем убрать не удалось и она, видимо, будет расти дальше. Что через год-другой его состояние ухудшится…
— Между тем он продолжает жить и даже процветает — это нарушило ее расчеты, — не мог я удержаться от иронии.
Ондра нахмурился:
— Ты к ней несправедлив. Она его любит. Во всяком случае, любила…
— Пока не появился ты.
Я знал, что говорю ему колкости, но я был искренен.
Он проглотил это.
— Да, пока не появился я. Нельзя поставить это ей в вину. Мы были едва знакомы. Но ты не представляешь себе, до чего она была сокрушена, когда узнала, что с ним! Поэтому-то я и обещал оказать ей протекцию у тебя в клинике. А когда потом муж ее там остался…
— Ты, говоря короче, принял на себя роль благородного рыцаря.
— Папа, не надо все время над этим смеяться…
— Вовсе я не смеюсь. Остался у нас в клинике. И что же дальше?
Ондра сидел, прикусив губу. Потом опять заговорил:
— Она была тут совершенно одна. А у меня как раз были кое-какие дела в Праге, по работе. Мне ее было жалко. Я старался ее убедить, что все кончится хорошо. Не думай, что я воспользовался ее положением. И, собственно, единственное, что мы делали, — это прогуливались каждый вечер по набережной…
— Надеюсь, ее это немного успокоило?
Он не заметил, что я его высмеиваю.
— Не успокоило. Она была совершенно убита. Все повторяла, что, если он не переживет эту операцию, она что-нибудь с собой сделает. Не хотела уезжать домой, пока все не разрешится.
Комментариев уже не требовалось. Это была банальная завязка романа.
— После операции ей сказали, что его должны облучать. Она забрала себе в голову, что опухоль злокачественная.
— Видишь, а он взял да и выкарабкался!
— Она стала ездить к нему в Прагу, потому что облучение продолжалось долго. Возвращалась страшно подавленная. Говорила мне, что это уже не он — совсем другой человек…
Я хмыкнул.
— Прежде это была изумительная пара. Он всегда был такой веселый, остроумный. Я чуть ли не завидовал им — так они чудесно жили.
— Я думаю! После такой передряги присмиреет любой светский лев. Для этого иногда достаточно лишиться гривы!
— Понимаешь, она очень красива и культурна…
— К тому же молода. А около нее теперь человек с сомнительными перспективами, — дополнил я.
— Она прилагала столько усилий, чтобы любить его, как прежде. Но, увы, не смогла.
— Я пытаюсь представить себе, как стал бы рассуждать в подобной ситуации. Если бы, скажем, твою маму в молодости постигло нечто подобное.
— Ну, это же несравнимо, папа! — накинулся он на меня. Вы — медики. С вами этого, наверно, и не могло бы случиться. Вы привыкли смотреть таким вещам в корень.
Я сдержанно покачал головой:
— Нет, Ондра. В такой момент не оставляют другого.
— Мне кажется, ты чересчур строг, папа. Не знаешь, что должен переживать человек, не имеющий отношения к медицине. Когда ее муж возвратился домой, она целые недели жила в страхе, что у него опять появятся эти симптомы. Все спрашивала, не болит ли голова, что чувствует. Вдобавок она еще была в положении.
Я замер.
— В положении? А ты…
— Нет, папа, это от него. Тогда мы с ней еще встречались как друзья. О той беременности она мне вскользь сама сказала. Объяснила этим свою повышенную впечатлительность.
Я отодвинул тарелку. Есть как-то вдруг расхотелось.
— Потом решила, что ее прервет, — продолжал он.
— Ну, тут уж я совсем не понимаю! Надеюсь, это не из-за тебя?
— Нет, — произнес он неуверенно. — Во всяком случае, не думаю… Я знаю, что она даже советовалась в клинике, правильно ли они поступят, если сейчас будут иметь детей. Кто-то из врачей сказал, что лучше подождать.
Я уже был по горло сыт этим романом. Итка права — я не психолог и не настолько долготерпелив, чтобы вникать во всякие эмоциональные перипетии. И Митя укорял меня, что я не в состоянии понять всей сложности человеческих отношений. Я сделал над собой усилие. Митя-то потому и отдалился от меня в студенческие годы. А тут мой сын. Он ждет, что я ему помогу советом. Выглядит как после болезни — бледный, похудевший.
Я постарался говорить спокойно:
— Как далеко это у вас зашло, когда она решила прервать беременность?
— Не было между нами ничего, уверяю тебя. Только потом, много позднее, когда муж окончательно пришел в норму. Он уезжал время от времени в Прагу — на освидетельствования.
Я ничего не мог с собой поделать, мною опять овладевало бешенство.
— Понятно, такую возможность грех было бы упустить, — сказал я. — Только меня не занимает, переспал ли ты с ней к тому времени. Я хочу знать: существовали тогда уже эти ваши взаимные чувства?..
— Пожалуй, — согласился он. — Хотя мы еще не открылись друг другу. Это однажды налетело на нас, как лавина; но тогда у нее с этим давно уже было в порядке. Она призналась, что ее тянуло ко мне с первых дней знакомства. Боролась с собой, но чем дальше, тем это было сильней. Тут только я понял, что со мной происходило то же.
