Андрей Кивинов - Петербург - нуар. Рассказы
На набережную канала выскочила черная машина с шашечками такси, протиснулась сквозь припаркованные как попало автомобили и с визгом затормозила под нависающей буквой «У». Водитель затребовал сто долларов. Ему вежливо напомнили, что договор шел о сумме вполовину меньше. Он стоял на своем, пока не получил зеленую бумажку. Но поднести вещи отказался, заявив, что это не его работа. Обдав засохшей пылью, такси скрылось в тумане. На тротуаре осталась молодая женщина с рюкзаком и огромным чемоданом, к которому тут же пристроилась девчушка лет двенадцати, собираясь спать на ходу.
Женщина посмотрела по сторонам. Набережную, ближайшие перекрестки и видимый кусок Сенной площади изучала так внимательно, как будто сверяла с картой. Разбудив сонного ребенка, закинула на плечо рюкзак, подхватила чемодан и с легкостью одолела ступеньки.
В темном холле она разбудила мальчишку-студента, дремавшего на клавиатуре ноутбука. Не выразив гостям дежурной радости, портье зевнул, почесал футболку, на которой мыши распивали пиво, и сказал, что номеров нет. Женщина назвала код бронирования. Портье постукал ногтем по клавиатуре, опять зевнул и потребовал документы. Из американского паспорта переписал русскую фамилию, отказался прокатывать «American Express», принял «Visa», швырнул на стойку ключ, такой же древний, как сам дом, и потерял к гостям всякий интерес. Подхватив багаж, а другой рукой — засыпающую спутницу, женщина поднялась на этаж.
Сайт бронирования обещал очаровательный уголок в самом сердце Петербурга, «где каждый камень помнит о богатой истории», а также комфорт, уют, разумные цены и чудесный вид из окна. Открылась узкая комнатенка, пропитанная ароматом грязных носков. Окна, выходившие на глухой дворик с помойкой, кое-как закрывал дырявый тюль. К стенам приткнулись раздельные кровати, застланные серыми одеялами. Постельное белье, застиранное до грязно-желтого цвета, сложено стопкой на подоконнике. Дверца платяного шкафа, держась на одной петле, жалобно попискивала. Над краном горячей воды скотчем приделано объявление: «Отключено до сентября». Но уют не вызвал в обеих леди ожидаемого ужаса. Ребенок еле доплелся до кровати и упал, не раздеваясь. А женщине был нужен именно этот отель.
Не тронув багаж, она присела на краешек матраца. Десятичасовой перелет из Чикаго с жесткой турбулентностью над Балтийским морем одолела, не заметив. Но сейчас надо было еще раз убедиться: обратного пути нет, ты должна идти до конца. Иначе всю оставшуюся жизнь не простишь себе.
Сняв наручные часы, она дала себе ровно сто двадцать секунд тишины и покоя. Чтобы придержать обороты нервного напряжения, все более овладевавшего ею. Она стала медленно дышать, как научили, стараясь вычистить из головы все мысли.
Ее звали Кэт. При рождении ее нарекли Екатериной Ивановной, но, сколько себя помнила, всегда была Кэт. Так она захотела. В Америку попала в годовалом возрасте, куда родители спаслись из-под обломков Советского Союза. И смогла вырасти обычной американкой. Только язык сохранила. Дома с ней говорили по-русски и заставляли читать русских классиков. Кэт всегда считала это блажью стариков: знать трудный славянский язык в современном мире бесполезно. Но внезапно язык пригодился. Иначе она бы не решилась.
Время вышло. Стараясь шумом не разбудить Ани, Кэт раскрыла чемодан. Переоделась в удобные джинсы и прочные кроссовки, надела плотную футболку, на нее спортивную куртку, потрогала левый рукав, словно в нем что-то было, натянула бейсболку и превратилась в обычную девушку из толпы, каких тысячи. Лучший камуфляж для города, как ей наглядно объясняли. Дверь номера закрыла на все обороты, но ключ оставила у себя.
К Сенной площади вел горбатый мостик, перекинутый через канал Грибоедова. Кэт шла медленно, оглядываясь. Возвращение в город, в котором родилась, не вызвало эмоций. Восторгов умиления тоже. Все ее чувства были отданы другому, более нужному делу: Кэт привязывала реальные улицы к тем, что изучала по снимкам в Google Earth.
Площадь пустовала Редкие машины прорезали асфальтовое пространство, не замечая светофоров. Кэт остановилась на углу Сенной и закрыла глаза, чтобы ничто не отвлекало. Она ждала сигнала, который был той ниточкой, что привела сюда. Тайный голосок заставил ждать, но все же ответил. Слабо, еле слышно, но четко. Хороший знак за долгие недели ожидания.
Она разжала веки.
Читая с отвращением Достоевского, Кэт запомнила, что на этой площади убийца Раскольников падал на колени и просил у народа прощения. Теперь это ему вряд ли удалось бы. Свободные места заняли автостоянки. Но куда сильнее поражала нереальность вида. В дальнем конце Сенной возвышался айсберг ртутного стекла торгового центра. Сразу за ним виднелись красные руины кирпичных стен. Другой конец площади подпирал римский особняк с колоннами из классической эпохи. Чуть ближе выползало многоэтажное чудище начала прошлого века. Напротив него торчал пятиэтажник с башенкой, как на бульварах Парижа. А под ними — торговые павильоны с покатыми металлическими крышами, как век назад, когда здесь кипел рынок и стояли телеги с сеном. Как будто на этой площади прорвались дыры времени разных столетий.
Впечатление было сильным и враждебным. Лично для нее. Чем именно? Кэт не могла понять. Какая-то чужая сила пряталась за каждым углом и наблюдала за ней — незваной. Она поежилась, словно разыгрался утренний холодок.
Время около семи, но народу не слишком прибавилось. Лишь старик, закутанный в обрывки, толкал тележку, набитую грязными свертками. У него под ногами прошмыгнула тень. Кэт не сразу поняла, что это такое. Она не боялась ни мышей, ни хомячков, но увидеть в центре европейского города живую крысу было дико. Серый зверек прижался к порогу мясного магазина, понюхал воздух и неторопливо отправился по своим делам.
Обойдя Сенную по кругу, Кэт поборола робость перед незнакомым пространством. Вернувшись к набережной канала Грибоедова, она набрала заветный номер. На звонок долго не отвечали. Наконец гудок сорвался, послышался кашель и хрипящий мужской голос спросил, «чего надо». Кэт назвала пароль. На том конце провода долго и натужно закашлялись, потом долетели звуки жадных глотков, словно горло с трудом принимало жидкость, потом все стихло и совсем другой интонацией ей назначили встречу. Лишних вопросов не было. Они узнают друг друга.
Пройдясь по окрестностям, Кэт была на месте заранее. В кофейне, работавшей круглые сутки, выбрала дальний столик. Кроме нее, оказалось четыре посетителя, занятых своими кружками. Вместо запаха свежего кофе и сливок пахло химическими ароматами, словно отбивавшими запахи гнили. Из динамиков бил техно-поп, заставляя проснуться. Официант с волосатой бородавкой на губе долго писал заказ, но сразу вернулся с большим эспрессо и стаканом воды. К чашечке с раскаленной бурдой Кэт не прикоснулась: следила за дверью. Но его появление пропустила. Он уже давно был в кафе, наблюдал и оценивал. И быстро пересел с другого столика.
Порфирий выглядел, как его описывали: недельная небритость, больные, красные глаза и стойкий запах крепко пьющего человека. Даже летом — в меховой куртке, под которой торчит засаленная рубаха. Бродяга, опустившийся и никчемный. Но друзья по «Facebook» советовали именно его. Говорили, что этот неприятный человек, похожий на старого хорька, мог решить любую проблему в этом городе. И справиться с любой бедой. Даже такой, как у Кэт.
— Как нашла? — спросил он и хлебнул ее кофе.
— Вы помогли моим знакомым… — Кэт назвала несколько имен.
Объяснение было принято коротким кивком. Порфирий уставился, не мигая. Словно проверял крепость характера. Кэт выдержала и сказала:
— У меня проблема.
— С радостями мне давно не звонят.
— Пропала сестра.
— Когда?
Не так давно ее родители загорелись идеей показать младшей дочери Соне, родившейся в Америке и ни слова не говорившей по-русски, историческую родину. Что-то вроде подарка на двенадцать лет. Получив визу, они приехали в Петербург месяц назад.
— Как это случилось?
Соня просто исчезла. По сбивчивым рассказам родителей, дочь попросила разрешения подышать свежим воздухом рядом с отелем и не вернулась. Родители спохватились, когда ее не было три часа. Вызванная милиция отказалась принимать заявление: должно пройти не менее недели. Дав денег, отец уговорил лейтенанта начать поиск немедленно. Офицер вернулся на следующий день и сказал, что ничего нельзя сделать: Соня пропала.
Кэт перечислила еще много деталей, но главного не рассказала. Как только родители сообщили новость, она поняла, кто должен спасти Соню. Это было как озарение. Кэт бросилась в российское посольство, но, несмотря на русскую фамилию, слезы, уговоры и конверт с взяткой, ей обещали дать визу только через месяц. Тогда она решила использовать отпущенное время не для молитв, а на подготовку: ушла из адвокатской конторы и наняла инструктора, бывшего морского пехотинца, чтобы научиться тому, что может пригодиться при спасении человека. Особенно убивать. Она тренировалась отчаянно. Теперь могла прикончить чайной ложкой сидящего перед ней хилого мужчину. Только показывать это нельзя. Инструктор учил: враг не должен знать твою истинную силу. А на друга Порфирий смахивал мало.
