Светлана Викарий - Вот моя деревня
Вика прекрасно понимала, что в пьянку Лешка бросается, пытаясь выбраться из ломки — и тогда в ход идет все — Чибисовский самогон, «Партос», водка неизвестного происхождения, доставаемая из-под прилавка. Клин клином вышивается.
А через день он валялся возле магазина, в зюзю пьян. Односельчане бережно обходили его — что поделаешь? Пропьется, отблюется, проспится, вымоется, оденется и сядет на новый скутер, который достался ему, считай, задарма, от глупой бабы. И глядя на его прямую посадку, на серое, но свежевыбритое лицо, и нагло глядящие глаза, никто не скажет, что недавно он валялся обоссаный в прилюдном месте. Да и разве он один?
Домик напротив
Как раз напротив Натальи Сидоровой, окна в окна уж третий год пустовал низенький финский домик. Опять же русские немцы из казахстанских купили его для своей матери. Сама же хозяйка посещала пустующий дом редко. Она работала в городе, и больше не рассчитывала на своих детей. В Германии жили они внапряг, постоянно меняли работу и не испытывали никакого удовлетворения от того, что стали гражданами Германии. Но мать после приезда из Казахстана осталась без жилья, надо было ей помогать. И они помогали, как могли. Сама же она, работая посудомойкой в городе в престижном ресторане «Кловер», принадлежащем мэру Калининграда, снимала обшарпанную комнату, и копила денежки на ремонт домика в деревне. Экономила она на транспорте, убеждая себя в том, что ходьба пешком чрезвычайно полезна для здоровья, а это сотня в день. Экономила на вещах, которые покупала теперь только в сэкенд хенде. Ей давно хотелось покоя, но до него рукой достать было ей невмоготу, несмотря на пенсионный возраст и имеющуюся в наличии жалкую пенсию.
Летом, в отпуск, она обнесла участок сеткой — рабицей, залила цементом полы, вырыла траншею под сантехнику. С помощью того же Ваки, Рыжего и пацанов, что покрепче. Потом отдала контрольный ключ Наталье, поручила приглядывать за домиком, и уехала.
Вот Наде и пришла идея — поселить Вовушку в этом домике. Как на зло, в квартиру, которую снимал Вовка, перед тем, как переехать с Настей в Калининград, вернулся из мест не столь отдаленных хозяин. Хозяин этот с дружками Вовушку споил, съел в один присест все Надины припасы-заготовки. Перетрясли и его сумки, лишив теплой одежды, не только Вовушку, но и Надю, сосредоточившую всю собственность поближе к отъезду в этой самой нехорошей квартирке.
На свой страх и риск Наталья дала Наде ключи. А Надя пообещала, что возьмет все на себя, если вдруг хозяйка объявится.
Овсянка, сэр…
Теперь, свое нынешнее существование после продажи дома она стала называть «немецким пленом». Но два месяца надеялась выдержать. Только бы хозяйка домика напротив не объявилась. Деньги — материнский капитал за проданный Людкой дом должны были придти перед Новым годом. Надя ждала их с нетерпеньем.
Жили они с Викой мирно. Утром, отправив ребятишек в школу, пекли пироги и на досуге осваивали кое-какие кулинарные рецепты из книг. Надя накалывала дубовых лучинок, — они через секунду разгорались ярым огнем, печь ласково, удовлетворенно вздыхала и начинала потихоньку трещать, возвещая о том, что процесс жизни продолжен.
Потом Надя уходила к Вовушке, чтобы приготовить ему кашу.
— Овсянка, сэр…
Сэр Вовушка очень любил овсянку, она не только помогала его стареющему желудочно-кишечному тракту. Всю жизнь он употреблял ее, а наесться никак не мог. А Надя любила гречку. Из-за этого они частенько ссорились. Потом Надя по поручению Али Хромовой ходила в магазин. Самой дойти до магазина Але было трудновато, а ее Саня-обходчик вооруженный термоском с горячим чаем и щедрой пайкой, шагал в это время где-то по шпалам. Погода стояла дрянная, дождь моросил, вьюга набрасывала на деревенские просторы свой белый чистый платок, а на другой день плюсовая температура и снова грязь, лужи… Но Надя забегала на почту, купить брату сканвордов и газет, возвращалась к Вике попить чаю, пересказать новости, и снова исчезала до вечера. Частенько Аля звонила Наде, вспомнив, что сегодня надо помянуть кого-то из родни и сердобольная Надя шла потрошить уток, готовить, печь свои знаменитые пироги. Возвращалась уже навеселе. Успевала и о Вовушке позаботиться. То купит ему бутылку пива, то дешевенького «Партоса».
— Пусть порадуется. Засиделся, бедолага, одна радость в окно поглядеть, как старушонки по улице в медпункт волочатся…
Эх, если б Вовушке знать, что наилучший наставник — это родная кровь, с которой он вышел на поле брани. Но Вовушка с молодости драку путал с боем. В драках он участвовал, а вот до боя не допустили смотрители небесные. Слаб был Вовушко духовно. Уподобился к старости комару, сосущему кровь ближнего.
Его сестра честно делила свой мир с ним и с ближними людьми. Она трудилась аки пчела и воодушевляла ближних своих. Ибо она звалась Надеждой. Вовушка же злился и ненавидел свою убогость, жаждал сострадания и не верил искренности сестры. Что же было до других! И уставшему надзирателю своему Ангелу, склонявшему крыло в ночной тиши его пристанища он не верил… Ангел стремился доказать ему, что он уязвим и беззащитен без родной крови, без надежды… Вовушка бросался в него стаканом. Бессилен был ангел, и замкнул он грешные уста, неспособные высказать свою боль.
Теперь уже в следующей жизни.
Несправедливо
К Студенихиным на целый месяц приехала из Германии дочь, она и развлекала родителей. Но Надя и туда захаживала — она везде была желанной гостьей. Студениха очухалась, благодаря приезду дочки и снова запела свои длинные песни. Приходила и фельдшерица Татьяна. Выглядела она грустной. Деревня осудила ее, не разобравшись. Месяц она ходила, уставя глаза в землю, на душе кошки скребли. Да, она виновата, да, она побила Кристинку-воровку, за дело побила, потому что пришлось ей уволить из ФАПа свою санитарку, лишить ее куска хлеба, ее и ее детей. Обвинила в краже общественных денег, которые собирала на лекарства для страждущих и оставляла на работе. Вот Кристинка и повадилась таскать оттуда. Оттого и рука тяжелая поднялась у нее.
А мамаша, тоже хороша!.. Зачем было поднимать девчонок спозаранку пасти гусей, провались они пропадом! Покоя себе хотелось, а во что это вылилось? Татьяна сожалела. Ладно, она виновата перед Кристинкой, но за Аньку надо было побороться. Анька по своей внутренней организации была другим человечком, совсем другим. Застенчивой, робкой, покладистой. Будоражила ее Кристина.
Несмотря на каждодневную суету, жизнь Нади превратилась в тягостное бытие: никакая мысль не удерживалась в ее умной голове, никакого заветного желания не возникало в сердце. Все в ней, кроме желания скорее получить деньги и уехать в родную Анжерку, будто замерло и окоченело. Она была воспитана в деятельности и деятельность в ее жизни имела огромное значение. В этом душевном окоченении, она оказалась еще и потому что, сынок, Вовка стал отдаляться от нее. Из Калининграда, где он учил немецкий для сдачи на сертификат, звонил редко, говорил торопливо, только по делу. А иной раз отключал телефон. Все она понимала, — свет застила ему Дюймовочка, и рада была она этому и одновременно печалилась. Почему так несправедливо? Почему сын не разделяет с ней тяготы этой, как никогда тяжелой жизни? Почему все бросил на нее? Как ни добра была к ней Вика, Надя ощущала себя приблудной, бездомной. Хоть и понимала, что это временно, а душе от этого не легче.
Каждый день ей надо было выпить хоть немного, вроде как разгорячить кровь. Тогда и окоченение сердца на время забудется. Вовушка же чувствовал все по-другому. Он смертельно устал от однообразия и сиденья на одном месте. Кровь в нем наоборот, кипела от гнева. Стал бить тарелки, хватит стулом об пол, заревет песню, потом упадет лицом в ладони — плачет. И она вместе с ним. И думалось ей: «А что было бы с нами, если б Вика не приютила меня? Да не стоял бы без хозяйки этот домик? По всей деревне не нашлось дома, куда бы их пригласили. А она ведь и деньги предлагала. Со всеми пили, ели четыре года, что-то обсуждали, горевали и радовались, жили… Оказывается, не жили…»
Маленькое чудовище…
А Вика каждодневно по нескольку часов занималась с Димкой. За каникулы он напрочь забыл полученную в школе грамоту, и сейчас она просто изнемогала от пустых усилий. Кроме всего, учительница настаивала на переводе на восьмой вид. И всем будет хорошо, убеждала она Вику.
— Вы же всего-навсего приемная мать. Вам труднее и труднее будет с ним заниматься. Вам это надо?
Здесь, конечно, не поспоришь. Юлия Алексеевна будет ставить Димке автоматические тройки, и он автоматически будет переходить из класса в класс. А ей не надо напрягаться при каждом приготовлении уроков. Хорошо бы. И все же согласиться на это пока Вике было нелегко.
