Мюррей Бейл - Ностальгия
— Нет!
— Ужас какой!
— Я про такие читал. Дайте глянуть.
— Гвен, покажите-ка поближе. Где вы ее раздобыли? Дорогая?
— Осторожнее с ней, пожалуйста. Ради бога, осторожнее.
Гвен не сводила с покупки глаз. Остальные поворачивали ее так и этак, рассматривая со всех сторон. Опасливо ощупывали кончиками пальцев.
— Бедолага! Могу себе вообразить.
— А ноздри-то какие миниатюрные.
Возраст определить так и не удалось, сколько ни приглядывайся.
— Ради бога, уберите эту пакость со стола! — завопила миссис Каткарт. — Меня сейчас стошнит.
И тут Шейла, к вящему изумлению едва ли не всех присутствующих, внезапно расхохоталась. Мало того что неожиданно — так у нее еще и глаза засверкали. Смех поднимался откуда-то из глубин ее горла, бил бурлящим ключом. Может, это все от смущения? В смехе этом было столько неуверенности, что многие даже оглянулись.
— Высушенная голова; такие называются tsantsa, — без запинки отбарабанил Кэддок. — Военный трофей индейцев-дживаро, охотников за головами с верховьев Амазонки.
— Вот это я называю «сложить голову», — подхватил Борелли.
— Что?! Ох, не могу, насмешили! — хохотала Саша.
Все повеселились от души.
Норт вернул голову Гвен.
— Вот вам пожалуйста — зримое подтверждение опасностей психоанализа.
Борелли покатился со смеху, но Шейла уже не хохотала, а вновь глядела во все глаза, открыв рот. Джеральд наклонился поближе.
— В наши дни их делают из козьих шкур и конского волоса. Очередная приманка для туристов.
— Что?! — Дуг резко развернулся.
Джеральд покачал головой.
— Да какая, в сущности, разница?
— Всего за сто тридцать сукре, — рассказывала Гвен.
— А в чем, собственно, дело? — осведомилась миссис Каткарт.
— Не нравится мне этот город, — возвестил Дуг. Он заерзал на стуле. — Местные — они либо психи, либо норовят обобрать тебя как липку. Я ж не дурак.
Наверное, все дело в этом недвижном безмолвии: в нездешней задумчивости, что нависла над миром. И эти тоскливые местные, распевающие на улице яраби…[83] Их даже из бара порою слышно. Что за атмосфера — нереальная, неестественная, даже внутри, в помещении. Шероховатая, рваная. Люди то и дело ушибались плечами — без всякой на то причины. Тьма окутала сдвинутые вместе кубики домов, заполнила пустоты и впадины, слившиеся с горами, что обычно находились слева, изничтожила всю перспективу и чувство направления; даже источники звуков утратили определенность. Лишь несколько отверстий зияли во тьме, некоторые — размытыми скоплениями, как Млечный Путь. Земля стала небом.
Любопытно, что бармен с его скользящим, влажно-ореховым взглядом взмок насквозь ниже линии волос: лоб переливался и поблескивал хрусталиками пота, пока тот не утерся. А ведь здесь, на экваторе, на самом деле не жарко. Климат-то мягкий. Кроме того, из этого парня слова не вытянешь, даже gracias не скажет. На нулевой широте утвердилась всеохватывающая, недвижная тишина. Поры и пульс ширились и нарастали, убывали и сокращались. Почти все легли спать, мучаясь зудом.
В баре Гэрри Атлас расплескал содержимое стакана на чьи-то ботинки из крокодиловой кожи. Да это ж южноамериканский гонщик, Рикардо Монсан!
— А ведь я вас знаю. — Гэрри засунул в зубы сигарету. — Иисусе, вы присаживайтесь! Надо же, как оно бывает. Эй, Хэммерсли! — окликнул он. — Иди-ка сюда. Познакомься с великим Рикардо Монсаном.
Монсан щеголял в традиционном тонком облегающем комбинезоне (огнеупорном), излюбленной одежде международных звезд. На груди его с одной стороны красовалась вышивка: «ФАЙРСТОУН». Сам — лысоватый, фигура на грушу смахивает.
— Иисусе, это ж надо…
Монсан протестующее поднял руку.
— Прошу прощения: дело в том, что моего отца и брата зовут Хесус. Отец живет в Буэнос-Айресе.
Ага, стало быть, звезда по-английски разговаривает!
Монсан кивнул бармену.
— Кстати, вот этого моего хорошего друга тоже зовут Хесус.
Гэрри подмигнул Фрэнку Хэммерсли.
— Да ладно, ладно!
— Помнится, Джек Брэбэм[84] всыпал вам по первое число… минутку, это когда ж было-то? — встрял Хэммерсли. — Ах, ну да! Гран-при США. Как вам это понравилось?
— Этот южноафриканец…
— Брэбэм — австралиец! Он — чемпион мира!
Осушив стакан, Монсан отставил его на стойку.
— Это всем и каждому известно, — настаивал Хэммерсли (аж вены вздулись на шее). — Вы давно ездите-то?
Монсан всем своим видом демонстрировал невозмутимое спокойствие и компетентность, типичные для гонщиков: сперва скользнул взглядом по прочим любителям бурбона, а затем снизу вверх по стене, где углядел вертикальную трещину в форме крокодила.
Но загорелая рука, лежащая подле стакана, заметно дрожала.
Приходится держаться; а что делать?
Гэрри почесал шею — в той самой точке, что обычно бывала зарезервирована для проблем.
— Вы сюда на гонки приехали, или как?
Монсан заморгал.
— Или по пути задержались? Или отдохнуть ненадолго вырвались?
Южноамериканец указал на опустевшие стаканы. Это сколько-то расположило к нему собеседников, хотя понять не помогло.
— Ладненько, лохом побуду я, — отозвался Хэммерсли, изящно меняя тему. — Еще пива, пожалуйста.
— Слушай, — Гэрри, воспользовавшись возможностью, обернулся к нему, — я как раз собирался спросить: а чем ты на жизнь зарабатываешь?
Хэммерсли извлек из бумажника визитку размером со спичечный коробок:
— Да это по большей части пиар, — объяснил Хэммерсли. — Живу на гребаных чемоданах. Путешествую по свету.
Гэрри кивнул. Он уже сложил в уме два и два.
— Стремительно развивающиеся регионы. Демографический взрыв, увеличение времени. Мяч — у наших ног, главное — понять это. Мы продаем тонны и тонны чертовых теннисных ракеток и суспензориев. Только что выпустили защитный шлем нового типа. Я бы рассказал Монсану, да только парень, похоже, не вспомнит, какой сегодня день. — Хэммерсли рассмеялся. — Налился по самые жабры, ты только глянь.
Монсан удерживал в руках заказанные напитки, но при этом атлетического вида латиноамериканец крепко сжимал его локоть. Монсан высвободился, когда тот с помощью влажного носового платка изобразил эффектный выпад тореадора.
— Это мой старый друг, — объяснил Монсан. — Синоптики предсказывают: оно неизбежно. Прогноз подтвержден. Да будет так.
Гэрри оглянулся на Хэммерсли.
— Вон те, в углу, — все они матадоры. Некоторые здорово сдали. Утратили былую форму. Они, как и я, уже немолоды. Вон и бармен тоже. Вы о великом Порфино Пасе слыхали?
Нет, о великом Порфино Пасе они в жизни не слышали.
— Нервы у него совсем разболтались — ни к черту не годятся. Последняя коррида прошла хуже некуда. — Монсан пронзительно, пьяно рассмеялся. — Для всех нас сезон выдался непростой. И легче не становится. Ну вот мы и стоим прямо у него на пути. Самая легкая вибрация меня в ужас вгоняет — с самого детства. Но ожидание придаст мне сил. Мы — группа. Тринадцать человек. Это испытание. Подобная подготовка необходима для грядущего сезона.
Должно быть, в лице Гэрри отразилось недоумение.
— А, так вы до сих пор землетрясения на себе не испытывали? А я-то подумал, что и вы за тем же самым приехали.
— Иисусе! — выдохнул Гэрри.
Было уже поздно.
Присмотревшись к гладкому лицу Монсана повнимательнее, собеседник поневоле замечал, что нос гонщика повлажнел от пота, а темные клочья волос, торчащие из ушей, увядают и поникают, точно мятлики в пампасах. Верхняя губа легонько подрагивала; движением языка дрожь эту удавалось унять, но она тут же начиналась снова.
— И вы, значит, здесь только ради землетрясения?
— Шокотерапия такая, — подтвердил Монсан.
— Вы с ума сошли!
— А вы кто, собственно, такой? Чего вы испытали-то? Ровным счетом ничего! Ясно? Ни-че-го! Можете считать, что вам повезло. Que suerte?[85] Страдаешь через природу и боль. Становишься сильнее.
— У нас бывают лесные пожары, — попытался втолковать Хэммерсли.
— Живите опасно! Вырывайтесь за пределы! — Монсан топнул привыкшей к тормозу ногой по половице. — Мы находимся аккурат над сейсмическим поясом. Он прямо под нашими ногами проходит. Земля как разверзнется! Просто стоять здесь — и то почти невыносимо. Кто провалится в бездну?
— Только не я, — пробормотал Гэрри, нахмурившись.
До поры до времени вулканы были напрочь позабыты. Пусть себе извергаются в другой раз как-нибудь, на следующий год. Благодарение Господу, есть одна статуя, стратегически расположенная близ Кито. — Пресвятая Дева Кинчская, заступница, ограждающая от землетрясений.
Хэммерсли рыгнул.
— А вот на Австралию всем плевать.
