Ричард Бирд - Дамаск
Именно поэтому она хочет стать врачом или юристом. Она должна быть дисциплинированной и вести себя по-взрослому.
– Пора жить в реальном мире, – говорит она Риверу Фениксу, говорит она своему личному Риверу Фениксу, который здесь на исправительных работах. Наверняка он действительно совершил преступление и уж точно ходил не в частную школу. Такая жизнь все равно кажется ей более настоящей, чем ее собственная. Вот он просит ее представить себе параллельный мир, где у нее всегда есть возможность выбора, и все всегда возможно. Она может оказаться, где захочет, и делать, что захочет.
– Нет, не могу. Знаешь, есть такое понятие – реальность.
– Спорим, ты научилась этому у своей матери?
Да как он смеет? Хейзл еле сдерживает гнев. Реальность существует, и не важно, нравится это тебе или нет. Она есть, и ты можешь осязать и обонять ее, запомнить, даже забрать ее частички домой и положить в коробку. В реальности есть неповторимое мгновенье, и это мгновенье называется «сейчас». Вот они сидят у бассейна, в баре играет музыка, работает телевизор, реальность есть, и они могут менять ее форму на свой вкус. Она не станет поддаваться и будет настаивать на своем. И все эти «если бы да кабы» не имеют для нее ровным счетом никакого значения. Реальность существует и всё, и нам надо жить с ней, учиться справляться с ней, расти в ней. Но именно она не позволит нам быть, где мы хотим, и делать все, что мы хотим. Поэтому надо становиться врачом или юристом, с полной страховкой, на все случаи жизни. Потому что такие случаи бывают. Только благодаря им мы знаем, что жизнь реальна.
– Но мечтать-то можно, ведь так?
– Разумеется, можно.
– Или ты боишься мечтать, потому что мама тебя этому тоже научила?
– При чем здесь моя мать? И потом, вовсе не обязательно становиться врачом или юристом.
– Но ты им станешь, могу спорить.
Он откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди, уверенный в победе. Хейзл его ненавидела.
– Все вы одинаковые.
– Что!
– В конце концов, ты превратишься в свою мать.
– Да что ты можешь знать об этом?
– Ты уверена, что мы раньше не встречались?
– Только в твоих грезах.
1/11/93 понедельник 14:12
– Свежий воздух еще никому не вредил, – сказал Уильям, и Генри не мог с этим спорить, поскольку здесь ему было лучше, чем в доме. Они с Уильямом Уэлби, который явно разделял любовь своего брата Федерико к бурлеску, стояли на террасе, облокотясь на балюстраду, под которой – полукруглая клумба. Хотя небо все еще было затянуто облаками, местами уже проглядывали слабые лучики солнца. Грэйс аккуратно поставила вазу с рыбкой на балюстраду. Она потянула Генри за свитер.
– Ну, отгадай.
– Мистер Путаник, – предположил Генри. – Угадал?
– А вот и нет. Давай снова.
– Ты же сказала, у твоей рыбы лошадиное имя.
– Ну да.
Именно таким поведением дети раздражали Генри. В их присутствии он вспоминал все те вопросы, на которые не знал ответа.
– Однажды у меня был конь, – сказал Генри. – Его звали Бенджамин.
Мысль о том, что мисс Бернс знает, что ему придется уехать из страны, не давала ему покоя. Она знает все – наверняка знает и это. Он никак не мог увязать это обстоятельство со своим представлением об уготовленной ему судьбе, ему нужен был кто-нибудь крайний, кого можно было бы наказать. В это мгновение в саду запела птица, Уильям по-дирижерски вскинул руки, будто останавливая время.
– Это Георгий Марков, – сказал Уильям. – Сомневаюсь, что вы слышали его раньше. Он – сибирский дрозд.
Знания. В тяжелые минуты Генри всегда мог призвать на помощь свои знания.
– Вообще-то, это не дрозд, – сказал он. – Это краснобокая синехвостка.
– Вы уверены! – спросил Уильям и прислушался.
– Tarsiger cyanurus, – произнес Генри. – «Георгий Марков» – странное имя для птицы.
– Мне понравилось, – сказал Уильям рассеянно, ожидая продолжения птичьей песни. – Хоть какая-то связь с Сибирью.
– Георгий Марков был болгарином.
Стало ли ему лучше от этих фактов? Похоже, нет. Да и Уильяма Уэлсби такая информация тоже не очень обрадовала.
– Я знаю, – сказал он, – конечно же, болгарином.
Пока Уильям недовольно смотрел в сторону тутового дерева, Генри попытался завести разговор с ребенком. Мисс Бернс может наблюдать за ним сверху из окна. Известно, что внимание к детям производит на женщин впечатление.
– Ну, как проходит твой день рождения?
– Отлично. Мне подарили золотую рыбку, а дядя Спенсер приготовит мне специальный праздничный торт.
– А кто-нибудь еще придет в гости?
– Я позвала бабушку, но ее пригласили на ланч. Ты дождешься торта? Дядя Спенсер не будет возражать. Он никогда не возражает.
Генри не знал, что сказать. Опять этот несчастный Спенсер. Спенсер Келли, неизлечимо больной менингитом, болезнью Паркинсона или раком толстой кишки, умер на операционном столе. Генри посмотрел вниз, на мокрый газон под балюстрадой, потом на тропинку, петляющую меж кустов, между ветвистым тутовым деревом и зарослями грабов. Как он может сопротивляться всему этому? Что он может предложить? Хейзл знает названия полевых цветов и имена английских живописцев, различает трели птиц, она знает имена всех королев и королей по порядку, и, естественно, она знает, что он должен уезжать. Она знает все. Возможно, она даже знает, как приготовить яд рицин. Благодаря доктору Осаве, Генри научился придумывать людям жизнь, а ведь это, наверное, не сложнее, чем отнимать ее у них. Спенсер Келли – никто, ничтожество. Он убьет их всех, не оставив мисс Бернс возможность выбора.
Пожалуй, ему не хватает лишь автоматического оружия – тем более, в это время года. Вчера был Хэллоуин, а до 5 ноября осталось всего пять дней.[17] Люди за стеной подумают, что это салют, и он выйдет сухим из воды. Прохожие будут проходить мимо, делая вид, что они ничего не слышат, их это не касается. Какое им дело до эмоциональных расстройств других людей, даже если они и стали свидетелями массового убийства и чудовищного кровопролития. Проще поверить в то, что это салют, и пройти мимо.
– Кажется, вас знобит, – сказал Уильям.
– Ничего-ничего. Все нормально. – Вот все его мысли. До их воплощения дело, может быть, и не дойдет. – Ничего, просто небольшой приступ страха.
– Да, я про это многое могу рассказать, – сказал Уильям. – Нужно просто уметь не замечать определенных вещей.
– Мне нужно увидеть мисс Бернс.
– Отличная мысль, – сказал Уильям, – мне она тоже помогла.
– Я не вполне понимаю, чего ты от меня хочешь, – сказал Спенсер. – Он твой друг. Ты его сюда пригласила. И я намереваюсь вести себя прилично, пока он не уйдет, если у тебя, конечно, нет других соображений на этот счет.
– Можешь приготовить суп.
Хейзл бросила несколько пакетиков с супом на кухонный стол, где Спенсер раскладывал печенье со свечками в форме улыбающегося лица. После того, как он забыл купить Грэйс подарок, он пробовал сымпровизировать праздничный торт. Надеялся, что Грэйс оценит его идею с десятью печеньями вместо одного торта. Утро выдалось бурным, поэтому сейчас для Спенсера главной задачей стало поддержание видимости того, что сегодня особенный день для Грэйс. Поэтому студент Хейзл – ее личная проблема.
Не дожидаясь приглашения, Генри Мицуи сам нашел дорогу на кухню. Встал в дверном проеме и заявил, что должен поговорить с Хейзл, называя ее «мисс Бернс». Естественно, наедине. Да, это очень важно, и он не хочет, чтобы Спенсер слышал их разговор. Хейзл бесстрашно сняла фартук Спенсера («Если не нравится, пишите Королеве») и повела Генри в столовую – туда, куда знала дорогу. Перед тем, как начать разговор, она ловко оказалась по другую сторону стола от Генри.
– Вот мы и встретились, – сказала Хейзл, – вы, кажется, этого хотели.
– Я просто хотел познакомиться с вами.
– Я была вашим преподавателем по заочному обучению. И не более того. Просто голосом в телефонной трубке.
– Вы все знаете.
– Что я знаю?
– Вы знаете имена всех королей и королев. Вы знаете названия птиц и деревьев.
– Я просто умею пользоваться справочниками. Этому легко научиться. Только запомнить трудно.
– У меня есть деньги, – сказал Генри. – У меня, правда, нет такого дома, но я умею играть на фортепьяно. Я путешествовал. Я хочу сделать вас счастливой.
– Послушайте меня, Генри. Послушайте внимательно. Весь смысл работы преподавателя при заочном обучении заключается в том, чтобы находиться на значительном расстоянии от своих студентов. Именно так я и хочу работать. Проще говоря, я была бы вам признательна, если бы вас здесь не было.
– Но я есть.
И здесь – сама мисс Бернс, в этой комнате, вместе с ним. Пришло время произнести самые важные, волшебные слова, которые меняют жизнь. Я люблю вас. И если им суждено быть вместе, к чему нерешительность?
