Джеффри Арчер - Воровская честь
Обзор книги Джеффри Арчер - Воровская честь
Джеффри Арчер
Воровская честь
Джеффри и Барбаре
Часть первая
«Когда в ходе истории человечества…»
Глава I
Нью-Йорк, 15 февраля 1993 года
Антонио Кавалли пристально посмотрел на араба, который, по его мнению, был слишком молод для заместителя главы миссии.
— Сто миллионов долларов, — медленно проговорил Кавалли с нарочитым уважением к каждому слову.
Чётки в тщательно ухоженной руке Хамида Аль-Обайди издали щелчок, заставивший Кавалли поморщиться.
— Сто миллионов вполне приемлемая цена, — в заученной английской манере ответил дипломат.
Кавалли кивнул. В этой сделке его беспокоило только то, что Аль-Обайди даже не пытался торговаться. Тем более, что предложенная американцем сумма была вдвое выше той, которую он надеялся получить. Горький опыт научил Кавалли не доверять тем, кто не торгуется. Это неизменно означало, что они изначально не собирались платить по счетам.
— Если цифра согласована, — сказал он, — нам остаётся только обсудить, где и когда будут произведены платежи.
Араб издал очередной щелчок чётками, прежде чем кивнуть в знак согласия.
— Десять миллионов долларов должны быть выплачены наличными немедленно, — сказал Кавалли, — остальные девяносто миллионов — помещены на счёт в швейцарском банке сразу же после выполнения контракта.
— А что я получу за свои первые десять миллионов? — спросил Аль-Обайди, не отрывая глаз от человека, чьё происхождение было так же трудно скрыть, как и его собственное.
— Ничего, — ответил Кавалли, прекрасно понимая, что араб имеет все основания для такого вопроса. В конце концов, если он, Кавалли, не выполнит свою часть сделки, заместитель главы миссии потеряет значительно больше, чем только деньги своего правительства.
Аль-Обайди ещё раз щёлкнул чётками: он знал, что выбирать ему не приходится. Чтобы только встретиться с Антонио Кавалли, он потратил целых два года. Тем временем в Белом доме обосновался президент Клинтон, а его собственный лидер все сильнее сгорал от нетерпения отомстить. Аль-Обайди знал, что если он не примет условия Кавалли, ему никогда не найти другого, кто был бы способен выполнить задание до четвёртого июля.
Кавалли взглянул на огромный портрет Саддама Хусейна над столом дипломата. Его первый контакт с Аль-Обайди произошёл вскоре после окончания войны[1]. Тогда американец отказался иметь дело с арабом, поскольку не верил, что его лидер доживёт до того времени, когда может состояться их предварительная встреча. Однако проходил месяц за месяцем, и Кавалли стало ясно, что его потенциальный клиент протянет дольше, чем президент Буш. Поэтому американец согласился на пробную встречу с арабом.
Местом встречи был выбран офис заместителя главы миссии на 79-й Восточной улице Нью-Йорка. И хотя это место было слишком людным, на взгляд Кавалли, выбор его служил подтверждением серьёзности намерений стороны, изъявившей готовность вложить сотню миллионов долларов в такое отчаянное мероприятие.
— Как вы хотите, чтобы были выплачены первые десять миллионов? — поинтересовался Аль-Обайди, словно спрашивал риелтора о первом взносе за небольшой домишко на не самой престижной стороне Бруклинского моста.
— Вся сумма в старых некрапленых стодолларовых купюрах должна быть помещена в нашем банке в Ньюарке, штата Нью-Джерси, — сказал американец. — И, господин Аль-Обайди, — глаза Кавалли стали похожи на две узенькие щёлки, — не буду напоминать вам, что у нас есть машины, способные проверять…
— Вам не надо беспокоиться по поводу соблюдения нами своей части сделки, — перебил Аль-Обайди. — Эти деньги, как говорят у вас на Западе, всего лишь капля в море. Единственную озабоченность у меня вызывает сейчас только ваша способность выполнить своё обязательство по контракту.
— Вы не стали бы так настаивать на этой встрече, не будь вы уверены в нашей способности провернуть это дело, — парировал Кавалли. — А вот могу ли я быть уверенным в вашей способности собрать столь значительную сумму в столь короткие сроки?
— Вам, наверное, будет интересно узнать, господин Кавалли, что деньги уже лежат в сейфе подвала здания Объединённых Наций. В конце концов, вряд ли кому-нибудь придёт в голову искать такую огромную сумму денег в хранилище такой нищей организации.
Улыбка на лице Аль-Обайди указывала, несмотря на отсутствие реакции собеседника, что он был доволен своим остроумием.
— Десять миллионов будут доставлены в ваш банк завтра к полудню, — продолжал Аль-Обайди, вставая из-за стола и давая понять, что считает встречу завершённой.
Заместитель посла протянул руку, и его посетитель неохотно пожал её.
Кавалли ещё раз посмотрел на портрет Саддама Хусейна, повернулся и быстро вышел из кабинета.
При появлении Скотта Брэдли аудитория оживилась и тут же притихла.
Он разложил на столе перед собой конспекты и обвёл взглядом зал, переполненный жаждущими знаний первокурсниками с ручками наизготовку.
— Меня зовут Скотт Брэдли, — сказал самый молодой профессор на юридическом факультете, — и сейчас я вам прочту первую из четырнадцати лекций по конституционному праву.
Семьдесят четыре пары глаз уставились на высокого и несколько взъерошенного человека, который этим утром, очевидно, не заметил отсутствующей пуговицы на воротнике рубашки и не мог решить, на какую сторону ему зачесать свой чуб.
— Мне бы хотелось начать нашу первую лекцию с лирического вступления. — Некоторые ручки и карандаши вернулись в исходное положение. — Существует много причин для занятий юридической практикой в нашей стране, — начал он, — но только одна из них достойна вас и, безусловно, только одна из них интересует меня. Она имеет отношение к любому аспекту права, которое может заинтересовать вас, и она, как нельзя лучше, отражена в окончательном варианте рукописи Единогласной декларации тринадцати Соединённых Штатов Америки.
«Мы исходим из той очевидной истины, что все люди созданы равными и наделены их Создателем определёнными неотъемлемыми правами, к числу которых относятся право на жизнь, свободу и стремление к счастью».
Одно только это предложение выделяет Америку среди всех других стран на земле.
С 1776 года наша нация резко продвигалась вперёд на одних направлениях, — продолжая игнорировать свои конспекты, профессор расхаживал по аудитории, взявшись за лацканы своего видавшего виды твидового пиджака, — и быстро откатывалась назад на других. Со временем каждый из сидящих в этом зале тоже может оказаться в числе тех, кто продвигает закон в нашей стране, или тех, кто его разрушает, — он помедлил, обозревая притихшую аудиторию, — но вы наделены величайшим из даров, каким является ваш блестящий ум, чтобы сделать правильный выбор. Когда вы покинете эти стены и окажетесь в реальном мире, вы можете игнорировать Декларацию независимости, как устаревшую и неуместную в наш современный век. Или, — продолжал он, — вы можете избрать путь утверждения закона и тем самым приносить обществу неоценимую пользу. Именно этот путь выбирают великие юристы. Плохие юристы, тут я не имею в виду бездарных, — это те, которые предпочитают обходить закон, балансируя на грани его нарушения. Если в этом зале есть такие, которые собираются пойти по этому пути, я должен сказать, что вы у меня ничего не почерпнёте для себя, поскольку этому не учат. Вы тем не менее можете присутствовать на моих лекциях, однако для вас это будет только присутствие и не более.
В аудитории стояла такая тишина, что Скотт посмотрел, не разбежались ли слушатели.
— Это не я сказал, — продолжал он, глядя на сосредоточенные лица, — а декан Томас У. Суан, который читал лекции в этой аудитории в течение первых двадцати семи лет этого века. Я не вижу причин, чтобы не повторять его мысль всякий раз, когда обращаюсь к тем, кто только что переступил порог Йельского университета, чтобы стать правоведами.
Профессор раскрыл наконец лежавший перед ним конспект.
— Логика, — начал он, — это наука и искусство корректного рассуждения. Не что иное, как здравый смысл, скажете вы. И окажетесь совсем не одиноки в своём утверждении, как напоминает нам Вольтер. Но вся беда в том, что громче всех это утверждают те, кто зачастую слишком ленив, чтобы тренировать свой ум. Оливер Уэнделл Холмс[2] написал однажды: «Право развивалось не по законам логики, а по законам жизни». — Ручки с карандашами яростно заскребли по тетрадям и не умолкали все следующие пятьдесят минут.
Когда лекция подошла к концу, Скотт Брэдли собрал свои конспекты, закрыл папку и быстро вышел из аудитории, не обращая внимания на продолжительные аплодисменты, которыми вот уже десять лет сопровождается его вводная лекция.
Ханна Копек с самого начала считалась здесь чужой и к тому же нелюдимой, хотя последнее расценивалось руководством, как полезное качество.
