Банана Ёсимото - Амрита
Детство. Нечестные, украденные, но такие приятные сны.
После них каждый раз просыпаешься с обновленной душой…
Занавески танцевали у меня перед глазами. Глядя на них, я задремала. Они были похожи на белых голубей. На белые флаги, развевающиеся на ветру.
Постепенно меня сморил сон.
Я спала и видела, как по ту сторону занавесок разгорается белое мягкое сияние. Прохладное и сладкое. На вид – как огонек гигантского светлячка, на вкус – как грушевый шербет. Сияние приближалось. Вот оно пересекло гостиничный вестибюль, поднялось по лестнице, миновало вазу с цветами и поплыло к дверям нашей с Рюичиро комнаты.
Я чувствовала себя радаром, улавливающим перемещения неизвестного объекта.
Неожиданно раздался громкий стук в дверь. Я мгновенно проснулась.
Подошла к двери и в глазок увидела Сасэко. Ну конечно, кто же еще?!
Мои сверхъестественные способности явно ограничивались умением чувствовать присутствие этой женщины.
«Интересно, что ее привело?» – подумала я, отпирая дверь.
– Как дела? – спросила она, проходя в комнату. На ней было пестрое летнее платьице. Казалось, вместе с нею в комнату вошло яркое южное солнце. Ее кожа источала тонкий, жаркий запах солнечных лучей.
– Кажется, я простудилась, – сказала я.
– Это не простуда. Просто ты очень хороший человек. Поэтому духи к тебе так и липнут. К этому надо привыкнуть. Надо найти к ним подход, и они от тебя отстанут.
– Какие духи? У меня же температура.
– Ладно. Неважно, – Сасэко улыбнулась. – Хочешь, попоем немного вместе?
– Попоем?
– Ну да. Споем что-нибудь японское. Например, «Цветок»[22].
– Ты уверена, что я тебе не помешаю?
– Уверена – уверена. Раз, два, начали!
Сасэко затянула, я подхватила. Уже после первой строчки настроение у меня заметно улучшилось.
Сасэко пела высоким чистым голосом. А я пела, как могла. В первый раз за много – много лет. Звук рождался где-то в глубине живота и, поднявшись вверх, легко вылетал через горло. Казалось, еще чуть – чуть, и я увижу его. Мой маленький новорожденный звук.
Мы с Сасэко посмотрели друг на друга и улыбнулись. И наша песня тоже заулыбалась. А если бы мы вдруг загрустили, то и песня зазвучала бы печально. Если вдуматься, то петь совсем не так просто, как кажется на первый взгляд. Где-то на середине нашей с Сасэко песни я очень четко это поняла.
Погода была чудесной, за окном призывно раскинулся океан. Время текло еле-еле и было теплым – претеплым. Прохладный ветерок ласково играл с отзвуками старой японской песни.
Но вот песня смолкла окончательно. Сасэко спросила:
– Ну как? Тебе получше?
– Мне? Получше!
Получше – это не то слово. Мне было очень хорошо. Хотелось скорее бежать на пляж, загорать и купаться.
– Ну вот и замечательно! – радостно сказала Сасэко, и я вдруг поняла, что мне полегчало не просто так. Это она вылечила меня своей песней.
– На этом острове по-другому нельзя. Время от времени надо обязательно выпускать пар, иначе духи тебя съедят с потрохами.
– Ну что ж, поступаю к тебе в ученики. Авось и из меня выйдет толк, – рассмеявшись, сказала я.
В мире существует столько разных вещей, о которых мы даже не догадываемся… Взять, например, голоса, которые слышит мой брат, или то, что я теперь ощущаю по отношению к Сасэко, – чувство какой-то невероятной близости и единения. Каждый сам для себя решает, как это называть и как с этим жить. А вообще – то, кому они нужны, эти названия? То, что Сасэко сделала для меня сегодня, важно именно своим результатом. Я не знаю, что это было и каким словом оно обозначается, но мне стало гораздо лучше. И это – главное.
– У меня тут с собой сэндвич, – вдруг сказала Сасэко, ткнув пальцем в бумажный пакет на столе. – Хочешь?
– С удовольствием! – сказала я.
– А пить что будешь? Чай или кофе? – Она поставила чайник на огонь.
– Наверное, кофе. – С этими словами я присела на диван и включила телевизор. Меня нисколько не смущало, что Сасэко, с которой я познакомилась только вчера, пришла ко мне в номер и хозяйничает теперь на маленькой кухоньке. А что в этом такого? Мне даже было приятно, что она заботится обо мне, кормит меня и поит. Как будто я кошечка или собачка – короче, одно из тех созданий, которые имеют полное право принимать заботу о себе как должное.
– Сэндвич, должна я сказать, был невероятно вкусным!
– Не спеши нас хвалить. Хлеб покупной, – со смехом сказала Сасэко, глядя, как я за обе щеки уписываю ее угощение. – К сожалению, пекари мы с Кодзуми никудышные.
Но по голосу я слышала – ей приятно, что сэндвич мне понравился.
Мой теплый лоб. Горячий кофе. Сэндвич. Яркое солнце и старая мебель. Трепещущие на балконе красные цветы. Мне казалось, что я прожила на Сайпане годы, годы и годы. И все это время эта женщина была рядом со мной.
Мне казалось – вот, я ощущаю кожей мягкость и щедрость окружающего мира.
В Японии совсем другие цветы. И солнце светит по-другому. И жизнь воспринимается иначе – это уж наверняка! Здесь все такое сочное и яркое. Как давно я не ощущала ничего подобного…
Когда я сказала Сасэко, что хочу сделать кое-какие покупки, она сразу же вызвалась отвезти меня в самый крупный торговый центр в городе. Мы вышли из отеля и очутились под палящими лучами солнца. Солнце жарило неимоверно. Белая дорога ослепительно сияла. Машина вздымала клубы белесой пыли. Мы ехали вдоль побережья на север.
Торговый центр располагался прямо напротив крупного отеля. Снаружи он не производил особенного впечатления, но внутри оказался таким огромным, что я слегка одурела. Не зная толком, куда иду, я толкала огромную тележку вдоль бесконечных полок, холодильников и витрин с провизией и разнообразными товарами. Все было гигантских размеров и сомнительного вкусового достоинства. Я купила немного фруктов и овощей на вечер.
Мы встретились с Сасэко у кассы.
– Слушай, вы тут не болеете от такой еды? – спросила я.
В ответ она засмеялась.
– А мы, кроме сэндвичей, ничего не едим. Шучу. Дома мы в основном едим то же, что и в Японии: мисо-суп, рыбу. Жареное мясо с соевым соусом. Ну и так далее.
– Кстати, вы с Кодзуми помирились после вчерашнего? – спросила я, вдруг вспомнив про их вечернюю ссору.
– Да у нас такое почти каждый день. Дело житейское, – легко сказала она.
«Ну и ладно, – подумала я. – На то она и есть, семейная жизнь».
По дороге домой мы заехали в филиппинское кафе выпить чая. На самом-то деле кроме хозяйки-филиппинки в этом кафе не было ничего филиппинского. Хотя нет – был еще какой-то специальный филиппинский десерт, который мы и заказали. По странной прихоти хозяев половина помещения была отведена под парикмахерскую. Поэтому наш разговор за чашкой чая сопровождался бесконечным клацаньем ножниц. Все это было очень странно, но в тоже время очень мило. Сквозь большое окно светило солнце, ослепительно отражаясь на гладкой поверхности нашего стола.
Жидкий кофе, сладкий десерт. Батарея пивных банок. Солнечные лучи. Птичья речь хозяев – тагалог[23], порхающий над нашими головами.
Что за странный город. Ни одного цельного впечатления – сплошные обрывки, едва уловимые чувства. Люди – плоские и смазанные, как на расфокусированной фотографии. Искаженный жарой, оплавленный пейзаж.
– Странный остров. Странное время, – сказала я. – И жизнь здесь какая-то непонятная.
– Здесь лучше, чем в Японии. Живешь себе, ни о чем не думаешь.
– Вот уж действительно – ни о чем не думаешь.
Любоваться пейзажем, есть три раза в день, купаться в океане, смотреть телевизор – что еще надо? То же, что и в Кочи, только размером побольше. Все, чего я привыкла бояться, живя в Японии, стало здесь таким смутным и расплывчатым…
– Я ведь бежала из Японии, как безумная. Как будто за мной кто-то гнался, – сказала Сасэко.
– Слушай, я давно хотела тебя спросить. Я ведь тебя видела в Кочи. Ты помнишь? – спросила я.
– Один раз, правильно? Это было во сне. У меня такое часто бывает – перед тем, как встретиться с кем-нибудь в реальной жизни, я встречаюсь с ним во сне. Так вот, мне приснился сон, что я иду в гости в тот дом, где ты живешь вместе с маль – чишкой – школьником.
– Ага. Это был мой младший брат.
– Я часто вижу во сне своих будущих друзей. С Кодзуми у меня, между прочим, почти такая же история была. Мне приснился сон, что я еду встречать его в аэропорт. Утром я встала и поехала туда. До этого я никогда его не видела и ничего о нем не знала. Он первый ко мне подошел и заявил, что разговаривал со мной во сне. С ним были какие-то его друзья, но он сказал им, чтобы они его не ждали, и поехал со мной. Это было наше первое свидание. Потом он уехал в Японию и во второй раз вернулся сюда навсегда.
– Быстро вы, однако…
– А чего зря время тянуть? – сказала Сасэко. – Мы оба хотели уехать из Японии. Мне не нравилась моя жизнь, не нравилось мое тело. Я, еще когда у мамы в животе была, знала, что обязательно уеду. Убегу куда-нибудь. И если сравнить то, как я живу сейчас, с тем, как я жила и чувствовала тогда, – это просто… Да это просто нельзя сравнивать. Во мне была такая неимоверная сила. И все из-за ненависти. Из-за ненависти к себе. Я столько плохого себе сделала. На нервной почве у меня развилась какая-то странная кожная болезнь, пару раз я была на грани помешательства – меня даже в больницу клали. Вспомнить страшно. Но после полового созревания я обнаружила, что энергию, которая меня пожирает изнутри, можно тратить на мужчин. Это было очень приятным открытием. Мне нравилось, что мужчины меня хотят, хотят мое тело. Десятки, сотни мужчин. Я очень быстро сбилась со счета. И имя мое было как нельзя кстати. Представляешь, какой-нибудь парень спрашивает: «Как тебя зовут, красавица?», а я ему Давалка. Ну и дальше все идет как по маслу. – Сасэко засмеялась так заразительно, что я не удержалась и тоже пару раз хихикнула.
