Белва Плейн - Бессмертник
— На твою долю выпало слишком много! Смерть родителей, бедность, чужбина, а потом еще и это! Почему ты не сказала мне, Анна?
Она взглянула на него с упреком.
— Хорошо, понял, это был нелепый вопрос. Но сейчас ты позволишь мне сделать для нее хоть что-то? Я мог бы открыть на ее имя банковский счет, чтобы она никогда ни в чем не нуждалась.
— Нет, нет! Это невозможно! Ты же знаешь! Самое лучшее, что ты можешь для нее сделать, — ничем, никак не вмешиваться в ее жизнь. Неужели ты сам не понимаешь?
Пол вздохнул:
— Расскажи, какая она.
Анна задумалась. Как в немногих словах описать мою девочку — сложную, замкнутую, ранимую?
— Айрис очень умна, наблюдательна. Хорошо знает музыку, книги. В ней есть твоя чуткость к искусству.
Он едва заметно улыбнулся:
— Продолжай.
Ей вдруг стало легче говорить. После первых натужных фраз, слова полились свободно: мать рассказывала о своем ребенке. И у нее был жадный и благодарный слушатель. Анна рассказала, как Айрис ест, как учится, как не по возрасту остроумно рассуждает. Она вспоминала щедро, чтобы у Пола составился живой образ девочки, чтобы Айрис стала для него ближе и реальней.
— Она тебя, должно быть, очень любит? Надеюсь, что так. Не каждому ребенку достается такая мать!
— Больших проблем у меня с ней нет. Но все-таки она больше привязана к Джозефу. А он в ней души не чает. Впрочем, так чаще всего и бывает между отцом и дочерью, — закончила Анна и тут же устыдилась собственной бестактности.
Но Пол лишь печально кивнул:
— Верно, верно…
— Пол, но мне с ней нелегко! — вдруг вырвалось у Анны. — И дело не в ней, а во мне. Я люблю ее не меньше, чем Мори, но совсем иначе. Мне с ней трудно… — Анна запнулась, не умея объяснить.
— Конечно. Это так понятно.
— Я все время стараюсь представить, что она рождена… как все. — Она хотела сказать «от Джозефа», но сдержалась. — И у меня почти всегда получается. Я загнала все, что с тобой связано, далеко-далеко, в закоулки памяти, ты остался в прошлом. Но теперь прошлое вернулось, и, взглянув на Айрис, я не смогу… — Голос ее прервался.
Пол взял ее за руку и стал нежно поглаживать.
— Бедная Айрис, — совладав с собой, сказала Анна. — Она ведь, наверное, тоже что-то чувствует. Наверняка чувствует!
Они помолчали, зная, что думают об одном и том же.
Наконец он произнес:
— Я поступил несправедливо: не спросил ничего о Мори.
— Спасибо, ты очень добр. На самом-то деле он не может тебя интересовать.
— Ты не права. Он — твой сын, часть тебя. Расскажи о нем.
— Мори — сын моей мечты. Любые родители мечтают о таком мальчике. Его все любят, он… — Анна умолкла. — Пол, я не могу. Слишком много всего случилось сегодня. Нет сил…
— Да, дорогая, знаю. Я и сам полон до краев.
Он бережно стянул перчатку с ее руки и поцеловал ладонь, каждый палец, тонкое запястье с трепещущей нитью пульса.
Постепенно их объяли звуки окружающей жизни. Матери подзывали ребятишек, собирали раскиданные игрушки. День клонился к вечеру.
Пол отпустил ее руку и внезапно встал. Сделал несколько шагов прочь от нее, к реке. Такой одинокий здесь, среди голубей и детей, играющих в «классы». Высокий, сильный мужчина, которому доступно и подвластно все, он тем не менее уязвлен и неприкаян — из-за нее. Вдали или вблизи, но их связь нерасторжима — до самой смерти, до смерти Айрис, до смерти ее еще не рожденных детей…
Он вернулся и присел рядом:
— Послушай, Анна. Жизнь коротка. Вчера нам было по двадцать, а сегодня… Время неумолимо. Давай возьмем от жизни хотя бы то, что осталось.
— Ты о чем?
— Я хочу на тебе жениться. Я хочу жить рядом с дочерью, хочу заботиться о вас обеих. Я устал просыпаться среди ночи в бессильной тревоге о тебе. Я хочу просыпаться, чтобы ты была рядом.
— Так все просто? — Она расслышала в своем голосе едкую горечь. — А что будет делать Мори? Джозеф? И кажется, есть еще одно небольшое препятствие — ты женат!
— Я попрошу развод. Это не убьет Мариан. Поверь мне, Анна. Я не разрушитель. И, если это в моих силах, стараюсь никого не обижать.
— Обижать? Да ты хоть понимаешь, что было бы с Джозефом, узнай он, что я сижу тут, с тобой? Ведь он человек строгих правил, благочестивый, верующий, непримиримый. Он ни за что меня не простит. Развод? Развод для него гибель! — Анна заговорила громче: — Я смотрю на него по вечерам, на человека, который взял меня в жены, когда ты от меня отказался, который всегда заботился обо мне, давал мне все без остатка: земные блага, пока имел хоть какой-то доход, а теперь, в бедности, — доброту и любовь. И мне невыносимо думать, как много зла я ему причинила.
— Мы платим всю жизнь, по всем счетам, — мягко произнес Пол. — Я хорошо понимаю, о чем ты, понимаю, что этот шаг будет очень, очень труден, по многим причинам. И все-таки взвесь эти трудности, разберись, что ценнее, ответь себе, как, с кем ты хотела бы прожить эту жизнь. Я ведь знаю, Анна, я знаю, что ты хочешь быть со мной!
К ее щекам прилила кровь.
— Хочу! Я этого не отрицаю!
— Ну, так в чем же дело?
— Но мы… мы с Джозефом столько пережили вместе! — Анна стала вдруг задумчива, воспоминания нахлынули, и она, словно была наедине с собой, позволила им прорваться. — Как мы карабкались в гору, убегали от нищеты, от бедности!.. Какой прошли путь. А теперь обратно, чуть не до дна. Но он борется, он столько работает. До упаду, до смерти! И все для нас, ничего для себя. Только для нас, для меня и детей.
— Для моего ребенка, — сказал Пол.
Анна вздохнула. Прерывистый вздох, похожий на всхлип.
— Как же я могу, Пол? Всадить ему нож в сердце? Погубить такого человека? И кроме того, я люблю его! Ты можешь это понять? Это другая любовь, но любовь!
Он не ответил.
— Пол, неужели ты не понимаешь?
— Как мы все несчастны! — воскликнул он с горечью. — Как я виноват!
Анна заплакала.
— Не надо, — шепнул он и аккуратно вытер ей глаза своим платком. — Нельзя идти домой с красными глазами. А то придется выдумывать оправдание… Анна, Анна, что же нам делать?
— Не знаю. Но я знаю, что не могу быть твоей женой.
— Пусть так. Но люди меняют свои решения. Я буду ждать. Вдруг ты передумаешь.
Анна покачала головой:
— Нам больше нельзя видеться. И ты это знаешь.
— А ты знаешь, что это невозможно. Ни ты, ни я этого не выдержим.
— Я тебе уже говорила: люди могут выдержать куда больше, чем кажется на первый взгляд.
— Вероятно, ты права. Но зачем мучить себя, зачем устраивать себе испытания? Я хочу видеть тебя снова, Анна, и я тебя увижу. У меня, в конце концов, есть право справляться об Айрис!
— Ну ладно, — пробормотала она. — Я что-нибудь придумаю. Пока не знаю что, но придумаю.
Она вынула из сумочки зеркальце, придирчиво осмотрела свое лицо.
— Ты прекрасно выглядишь. Ничего не видно. Видно только, что ты до сих пор потрясающе красивая женщина, даже в этом плаще. — Он осекся и покраснел. — Нет, пойми меня правильно, плащ не так уж плох. Просто черный бархат и бриллиантовые серьги тебе все-таки больше к лицу.
Она засмеялась, и он сказал:
— Ну вот, так-то лучше. Я очень люблю твой смех. С тех пор как услышал его когда-то, давным-давно.
— Пол, мне пора. Уже Бог весть сколько времени.
— Хорошо, дорогая, иди. Я позвоню утром, в десять. Это удобно?
— Да. В десять.
— Ты к этому времени решишь, где и как мы сможем встретиться снова.
— Ты спрятала портрет, — сказал в тот вечер Джозеф. Они уже лежали в постели.
— Да, убрала. Он ведь никому из нас не понравился.
— Интересно, почему этот человек вздумал прислать его тебе?
— Из прихоти. Богачам нравится делать подарки. Они так самоутверждаются.
— Но он с тобой едва знаком. И ты не принадлежишь к их кругу.
Она промолчала; он не настаивал на ответе. Бедный Джозеф! И так подступает, и эдак, на языке у него вертятся новые вопросы, но он боится их задавать. Последние годы не прошли для него бесследно, они сильно поколебали его уверенность в себе. С начала депрессии усилия Джозефа сродни Сизифову труду, он устал вкатывать на гору камень, устал вычерпывать кружкой океан. Анне стало так его жаль. Она заговорила легко, непринужденно, стремясь развеять его тревоги:
— Да не морочь ты себе голову попусту. Ну представь, я работала в их доме: молодая хорошенькая горничная. Богачи всегда щедры к хорошеньким горничным. Неужели ты ревнуешь?
— Ну, я было собрался, да ты все так складно объясняешь. Пожалуй, не стану.
— Прошу тебя, не надо! Не повторяй ту дикую сцену, которую ты устроил, когда мы с Айрис встретили их на улице.
— Я тогда очень рассвирепел?
— Очень. И без всякого повода.
Он помолчал.
— Джозеф? — окликнула она. — Пожалуйста, не сердись. Я… я просто не выдержу.
