Вадим Левенталь - Маша Регина
Поразительно, но при всей ненависти Маши к закрытым сценариям и при Роминой к ним любви ждало их ровно противоположное тому, чего они хотели: для Маши было ясно как божий день, что его типа того не более чем попытка закрыть глаза на неизбежность; для Ромы, решившего раз и навсегда, что никаких отношений с Машей, кроме деловых, у него быть не может и не должно, сюрпризом окажется, что то, что он там себе решил, никого не волнует: для него сценарий останется открытым.
Мальчик, положивший перед собой шоколадный батончик, чтобы ни в коем случае к нему не прикасаться, потому что он решил тренировать силу воли, конечно, съест этот батончик — и зритель смеется не только потому, что он включил «Ералаш» (а для чего его включают?), но и потому, что он-то все заранее знает про этого мальчика — иначе зачем сценарист положил бы перед ним шоколад?
Соблазнительно было бы думать про Рому, что он как тот мальчик, только лишен порока рефлексии, но это слишком просто; в действительности дело сложнее: Рома, очевидно, в силу своей профессии привыкший мыслить картинкой (а всякий кадр статичен, в сущности), не мог предполагать, что для отыскания смысла происходящего нужно встать не только в позицию наблюдателя за тем, что происходит, то есть срастись с объективом, но совершенно необходимо отвлечься и от камеры, занять позицию того, кто наблюдает за оператором.
И, как тот мальчик, только слопав шоколадку, понимает наконец, зачем она тут с самого начала лежала, так и Рома — только тогда, когда он проснется рядом с Машей (желтый солнечный свет будет литься в окно сквозь мелкую тюлевую сетку и взрываться цветом, попадая на раскинутые по подушкам Машины волосы, сосновая лапа будет качаться на ветру, и на землю с нее будут падать капли искрящейся воды, Маша будет лежать с закрытыми глазами, чуть приоткрыв губы, и ладонь ее тоже будет беззащитно раскрыта), — только тогда он, потянувшись за фотоаппаратом, поймет, что произошло.
А дело было так. Маша неожиданно легко нашла деньги на фильм. В японском ресторане, подхватывая палочками кусочки рыбы с тарелки, поминутно прикладывая телефон к уху и ласковым голосом воркуя в него: нет, дорогой, я тебе перезвоню через полчасика, хорошо? — ей тонко, с милой улыбкой объяснили, что денег ей дадут, благо надо немного, но по документам будет проходить втрое большая сумма, и, если она не против — мы же взрослые люди… Маше хотелось вцепиться в эту холеную рожу, объяснить, что она в принципе против мудаков в секондхендовских футболках и ботинках из-самого-дорогого-в-этом-городе-бутика, но революционный порыв был смят мыслью о том, что ей также не нравятся мудаки в дешевых ботинках или, наоборот, в дорогих пиджаках, так чего тут выпендриваться, — и Маша наклонила голову: о’кей, я поняла. Комитет с невозможным названием, при поддержке которого выйдет ее фильм, Машу не интересовал — главным для нее было, чтобы никто не вмешивался в ее работу; это ей обещали. Мудаку, пьющему зеленый чай (только не с жасмином, ради всего святого), главное было освоить бюджетик, — так он и сказал.
Так вот, Маша с Ромой отсматривали натуру. Три раза они съездили неудачно — то натура была невыразительная, то корпуса слишком свеженькие (у нас баня замечательная — спасибо, нам баня не нужна) — и наконец на четвертый раз нашли, что искали. Это стало понятно сразу — как только они, после часовой гонки по «Скандинавии», свернув на грунтовку, протрясясь по ней еще с полчаса, забрались по крутому песочному въезду наверх и увидели старенький (облупившийся, но крепкий, как все, что строили деды, — высокий портик, четыре колонны, пилястровая подрифмовка, палимпсест тимпана) корпус в окружении сверкающих сосен. Чтобы не спугнуть удачу, они молча, с недоверчивыми лицами обошли корпус, выслушали неловкий рассказ тетки-директора с красивыми чистыми руками, которые она не знала, куда деть (вот, тут у нас это, раньше для медперсонала, ну а потом, когда, поменялось все, теперь номер тоже, у нас удобные очень номера, у нас баня отстроена недавно), проверили, не слишком ли близко баня, попросили оставить их одних. Достали фотоаппараты.
Справа от старого корпуса (у нас новые есть, хотите посмотреть? — они близко? — нет, минут десять идти — не надо тогда) начинался спуск, и Маша с Ромой, скользя на ковре из сухих иголок, спустились немного вниз — крутая диагональ холма, вертикали сосен, горизонтали стоячих солнечных лучей, чересчур синее озеро внизу — самый настоящий Myst, — пробормотал Рома, щелкая затвором, но Маша была не знакома с геймерской классикой и услышала немецкое слово: Mist?! Да иди ты, это то самое, что нам надо!
Потом они вернулись, нашли тетку-директора, в многозначительном молчании прошлись с ней внутри корпуса, взяли номер, попросили принести поесть и, пока ждали обед, перещелкивали фотки на лэп-топе, цокали языками. Все, у меня уже руки чешутся. — Подожди, давай еще раз все обдумаем. — Чего думать-то? Час от города… — Полтора. — Какая разница? Тебе что, не нравится? Солнца море, снимай не хочу… Ели молча. Маша уже все решила, вопрос был только в том, не заломят ли цену. Думала она о другом: было три часа дня, и за окном стремительно темнело: дождь будет, надо под дождем поснимать — о елки, а как же мы обратно поедем, — Рома застыл с котлетой во рту, а потом рефлекторно дернул руку за телефоном — он не говорил Даше, что они уехали так далеко, потому что — зачем.
Маша тоже думала про Дашу. Она виделась с ней месяц назад, на следующий день после того, как Рома вернулся домой и объявил Даше с преувеличенной радостью: работа будет! настоящая! — и потом с преувеличенной второстепенностью — что он случайно встретил на студии Регину (она только вчера вернулась из Германии, представляешь?), и вот так получилось. Может, она тебе роль найдет. Когда Рома ушел в душ, Даша взяла его телефон, нашла номер, с которого ему звонили вчера вечером, аккуратно переписала его на спинку чека из продуктового магазина и спрятала чек в кармашек сумочки.
Они встретились через два дня. Маша понимала, зачем нужна эта встреча — еще не успел остынуть оторванный от уха мобильник, а она уже решила, что просто пошлет Дашу куда подальше, как только та даст повод, и на Гостинку (в каждом городе есть такое место, где встречаются в том случае, если не знают, куда пойдут) приехала ровно за этим, — но план пришлось менять на ходу: ты в понедельник прилетела? и сразу же ему позвонила? ну вот, а я-то думаю, странно что-то, он мне сказал, что случайно встретил тебя на «Ленфильме», смешной, — потому, что если он врал ей, значит, дело серьезное, и неловким движением можно было бы попросту потерять оператора. Даша тянула Машу в кафе, Маша сопротивлялась — старалась потянуть время (слушай, я Питера не видела сто лет, дай поглядеть на него), — и они стали гулять по Фонтанке, а потом по улицам с фамилиями поэтов на каждом доме.
Перебрасываясь ритуальными а этот, а тот, а та, они ходили битый час, пока Маша не поняла, что в их ситуации, как в любой торговле, проиграет тот, кто первым назовет цену — в их случае, вообще заговорит первой. Поняв это, Маша сказала, что замерзла (двадцать пять градусов на улице, но Даша ухом не повела), и они зашли в первую попавшуюся дверь. (Маша не посмотрела заранее на название, а зря: войдя, первое, что она увидела, — были морды Леннона сотоварищи; это был бар «Ливерпуль».) Маша проглотила эту насмешку, села, взяла пиво и стала просто ждать. Ровно через полстакана, после очередной неловкой паузы, Даша наконец сломалась: Маша, я с тобой хотела серьезно поговорить… — ммм? — у тебя на него виды?
От такой формулировки пиво сразу стало горчее, чем надо, но Маша проглотила и это: ага, он будет снимать мое кино — я не про это, ты же понимаешь, — и Даша объяснила, что они с Ромой идеально друг другу подходят, что они так счастливы вместе, что когда она встретилась с ним, он был вообще на человека не похож, опустившийся, безвольный, пил, а сейчас все так изменилось, — домашняя заготовка оказалась очень жалостливой (решила показать мне заодно, какая она клевая актриса, — мелькнуло у Маши), но финал был выше всяких похвал: Машенька, милая, я же знаю, что стоит тебе поманить его пальцем, и он пойдет, я просто хочу спросить: он действительно тебе нужен? (глаза ее наполняются слезами) Если нужен, скажи мне, я просто уйду тогда, без обид.
Самые чудные способы выдумывают люди, чтобы вырывать друг у друга обещания, и Маша еле удерживалась от соблазна предложить Даше тут же заключить договор и заверить его у нотариуса: ей просто предлагалось опять сыграть в партию, исход которой и даже все до единого ходы были заранее известны. Конечно, едва ли Даша отдавала себе отчет в том, что, поскольку поманить пальцем — это что-то из школьной жизни, а в действительности такие вещи если и зависят от пальцев, то только от пальцев того, кто сидит за клавишами, то, о чем она действительно просила — это чтобы Маша испытывала как можно большее чувство вины в том случае, если они с Ромой опять окажутся вместе. Конечно, Дашу нужно было послать в жопу или даже попробовать объяснить ей, что происходит, хотя это было бы совсем жестоко, но поскольку Региной нужен был оператор, и оператор, думающий о фильме, а не о бешеной бабе, она согласилась играть в эту игру: говорю тебе, мне нужен оператор. Евгеньев — лучший, вот и все, у меня в Германии бойфренд, кстати, ему бы тут понравилось. — Обещаешь? Маша скрипнула зубами. Обещаю.
