Евгений Кутузов - Во сне и наяву, или Игра в бирюльки
— Это вся правда? — спросил он. — Поймите, я хочу вам помочь, но для этого я должен быть абсолютно уверен, что вы ничего не скрыли от меня. Учтите, на моем месте могут оказаться другие.
— Я догадалась, что вы хотите мне помочь, — сказала она, убежденная, что так оно и было, хотя за минуту до этого и мысли не допускала, что уполномоченный хочет ей помочь. Просто как-то сразу поверила в это.
— Хорошо, Евгения Сергеевна, будем считать, что мы откровенно побеседовали. Идите домой, мы дадим знать, когда вы понадобитесь.
— А как мне быть с пропиской и работой?
— Все будет в порядке, не волнуйтесь. Документы пока останутся у нас. Вы у знакомых остановились?
Вот что их интересует на самом деле, поняла она. Их интересует, нет ли у меня здесь знакомых. И с прежним страхом подумала, как бы они не докопались, что она знает Дмитрия Ивановича и что он передал письмо для Уварова. И еще подумала, что нет худа без добра: если бы она застала Уварова дома, если бы повидалась с ним, кто знает, чем бы теперь все кончилось.
— Вы хотите еще что-то сказать? — спросил Фатеев.
— Нет, ничего. А остановилась я не у знакомых, какие же у меня могут быть знакомые здесь?
— Мало ли.
— Совершенно случайно получилось с жильем. Дежурный на станции предложил остановиться у него.
— Это кто же у нас такой отзывчивый?
— Его зовут Алексей Григорьевич.
— Вам повезло, — удовлетворенно сказал Фатеев. — Это действительно порядочный человек.
В этот момент открылась дверь, в кабинет вошел военный, который привел сюда Евгению Сергеевну.
— Вы пока свободны, гражданка Воронцова, — сухим, официальным тоном сказал Фатеев.
XXV
ПОСЛЕДУЮЩИЕ три дня, пока Евгения Сергеевна ждала вызова к уполномоченному, показались ей вечностью. (Раньше, встречая такую фразу в книгах, она морщилась, а теперь поняла, что именно так и бывает, когда ждешь чего-то важного.) Она убедила себя, что Фатеев знает что-то о Васе, и потому нетерпение ее и тревога были заметны со стороны. Алексей Григорьевич, которому она не могла не рассказать о случившемся, успокаивал ее, но сам тоже тревожился: без направления из исполкома они не имели права пускать квартирантов. А Валентина Ивановна помалкивала, ни единым словом, ни единым жестом не выдала своего отношения, точно ее все это не касалось, хотя именно она, как выяснилось, была хозяйкой дома и, значит, спрос за нарушение порядка прежде всего с нее.
Наутро третьего дня этого невыносимого, мучительного ожидания, проходя мимо комнаты Валентины Ивановны, Евгения Сергеевна услышала какое-то странное бормотание. Она невольно задержалась и прислушалась…
— «…очисти грехи наша; Владыко, прости беззакония наша. Святый, посети и исцели немощи наша, имени Твоего ради…», — разобрала Евгения Сергеевна и, сообразив, что хозяйка молится, на цыпочках прошла к себе, никак не связав молитву Валентины Ивановны со своими делами.
У ее нетерпения и беспокойства была еще причина — не только невесть откуда взявшаяся уверенность, что уполномоченный знает что-то о муже: она не сомневалась, что они все тщательно проверят, для них это не составляет труда, и кто угадает, чем может закончиться эта проверка для нее. Ведь проверять будут сотрудники, которые работают в Радлове, а у Якова Филипповича в районе все свои, так что, почуяв неладное, он возьмет и заявит, что, боясь ответственности за нарушения, она сбежала. Мучаясь от незнания, Евгения Сергеевна выпустила из виду, что Яков Филиппович сказать этого не может, потому что многие видели, как ее провожала жена Якова Филипповича. К тому же он не менее, а более ее заинтересован в том, чтобы вся правда не всплыла наружу. Ее-то он мог запугать, наверное, мог и в тюрьму посадить, однако уполномоченные НКВД на местах никому не подчинялись, кроме своего начальства, а местные власти сами боялись их как огня.
К обеду третьего дня пришла посыльная и передала, что Евгении Сергеевне приказано немедленно явиться к товарищу Фатееву. И вот теперь только Валентина Ивановна подала голос, сказав:
— Христос тя спаси. — И, вздохнув, перекрестила
Евгению Сергеевну.
Фатеев был один в кабинете. Он поднялся из-за стола и вышел навстречу.
— Прошу, прошу, — пригласил он. — Могу вас обрадовать: ваш рассказ полностью подтвердился.
— Теперь меня пропишут? — спросила она, поднимая глаза.
— Я же вам в прошлый раз сказал, что все будет хорошо. Но я немного обижен на вас, Евгения Сергеевна.
— Чем же это я могла вас обидеть? — удивилась она.
— Вы были не до конца искренни.
— Это какое-то недоразумение, уверяю вас. Я сказала правду.
— Я сейчас имею в виду искренность. Ладно, оставим это. В конце концов, вы могли ничего не знать… — Фатеев, прищурившись, посмотрел на Евгению Сергеевну, и она тотчас поняла, что он имеет в виду Дмитрия Ивановича, знакомство с ним. Ясно же, что, живя в одной деревне, они обязательно были знакомы. — Да, — сказал Фатеев с явным, откровенным нажимом, — вы этого не знали.
— Не понимаю, о чем вы?..
— Не имеет значения. Я ведь тоже кое-что скрыл от вас.
— Я догадалась, — кивнула Евгения Сергеевна.
— Вот как? И о чем вы догадались?
— Да нет, мне, должно быть, показалось… Бывает, вобьешь себе что-то в голову…
— Похоже, на этот раз вам не показалось, — сказал Фатеев. — Я действительно немного знал вашего мужа.
— Но сразу побоялись признаться, не доверяли мне?
— Отчасти.
— Где он? Что с ним?
Фатеев развел руками.
— Вы знали его до ареста или после?
— После.
— Тогда должны…
— Нет. Вы не получали никаких официальных сообщений?
— Вообще ничего. Как увели, так и все.
— Но хоть какое-то известие было?.. — спросил Фатеев. — Записка, например…
— Записка?.. — смешалась Евгения Сергеевна. Он не может знать про записку, лихорадочно думала она. Не может. Значит, пытается поймать ее на слове. Господи, до чего же они хитрые, до чего же коварные…
— Забудем об этом, — сказал Фатеев. — И лучше попробуем выяснить судьбу вашего мужа, Василия Павловича, верно?
— Да.
— Тесен, тесен мир, Евгения Сергеевна. Я вам ничего не обещаю, но будем стараться. А к вам у меня просьба, личная: никто, ни один человек не должен знать о том, что я знал вашего мужа.
— Хорошо. Даю вам слово.
— Ну, это уже лучше. — Фатеев улыбнулся. — Теперь поговорим о вашей работе и вашем житье-бытье. Вы по профессии бухгалтер? Это как раз то, что нужно. — Он снял трубку с одного из телефонных аппаратов и попросил (скорее, приказал) соединить его с Алферовым, — Здравствуй, Иван Николаевич. Фатеев по твою душу… Нет, я не Вельзевул, — рассмеялся он. — Я насчет той женщины, помнишь?.. Бухгалтер, да. Вот и прекрасно. Она сейчас у меня… Договорились.
Евгения Сергеевна усмехнулась, вспомнив свои опасения. Похоже, Фатеев с самого начала верил ей. Но почему же затеял все-таки проверку и не признался сразу, что знал мужа?.. Ведь успел даже договориться о работе для нее… И вдруг в голову явилась мысль, что Фатеев затеял проверку для своего помощника, потому что не доверяет именно ему… Значит, он не случайно спросил о записке?..
По правде говоря, ей все больше и больше нравился этот уполномоченный, однако расслабляться нельзя, надо держаться настороже. Догадки догадками, симпатии симпатиями, но кто их знает, этих людей с голубыми петлицами, что они на самом деле думают и чего добиваются…
— Евгения Сергеевна, — заговорил Фатеев, — мое предложение, наверное, покажется вам странным и неприемлемым. Все же вы подумайте как следует, прежде чем принимать окончательное решение.
— Вы говорите так, словно хотите предложить мне работать у вас.
— Не совсем. В Койве находится управление лагерей. Алферов, с которым я разговаривал сейчас по телефону, его начальник. Он согласен принять вас на работу бухгалтером. Не спешите отвечать «нет». Это работа, как и всякая другая. Собственно, с заключенными вам не придется общаться. Вы — вольнонаемная. Но зато у вас будет дополнительный паек. Алферов, поверьте мне, человек в высшей степени порядочный. И не надо думать, что все, кто работает у нас и там… — Фатеев замолчал и смешно, совсем как ребенок, наморщил лоб, подбирая нужное слово.
— Я так не думаю, — возразила Евгения Сергеевна. — Я понимаю, что порядочный человек на любом месте останется порядочным, но… Простите, как вас зовут?
— Это вы меня простите. — Он привстал. — Аркадий Владимирович.
— Я благодарна вам за заботу, Аркадий Владимирович, но все-таки отвечу «нет». Я верю вам. Не знаю почему, но верю…
— Прекрасно понимаю вас, — сказал Фатеев. — Но я лучше вас знаю реальное положение вещей и совершенно искренне хочу вам добра.
— Мне лично или вообще людям? — Она пронзительно смотрела на него.
