Хантер Томпсон - Ромовый дневник
– Какого черта ты ничего не предпринял? – с жаром вопросил Сала. – Йемон очень хорош, когда надо кому-то морду набить, – а где он был все это время?
– Слишком быстро все получилось, – ответил я. – Он попытался это блядство остановить, но его просто растоптали.
Сала немного подумал.
– Какого черта вы ее туда притащили?
– Валяй дальше, – отозвался я. – Я пошел туда не за тем, чтобы для какой-то ненормальной дуэнью разыгрывать. – Я взглянул ему в лицо. – А ты почему не остался дома и не почитал книжку на сон грядущий, когда нас полиция отметелила?
Сала покачал головой и откинулся на спинку сиденья. После двух-трех минут молчания он снова поднял взгляд.
– Скажи, Кемп, куда мы, черт нас возьми, катимся? Я и впрямь начинаю думать, что мы обречены. – Он нервно потер щеку и понизил голос. – Я серьезно, – продолжил он. – Мы всё нажираемся и нажираемся, и вся эта жуть то и дело происходит, и каждый следующий раз хуже предыдущего… – Он безнадежно махнул рукой. – Черт побери, это уже совсем не смешно – вся наша удача неуклонно сходит на нет.
Когда мы вернулись в редакцию, я вспомнил эти его слова и начал думать, что Сала вполне может быть прав. Он все время толковал про удачу, судьбу и числа, и в то же время ни разу не рискнул даже центом в каком-нибудь казино, ибо знал, что всю прибыль имеет заведение. И под пессимизмом, печальной убежденностью, что весь механизм настроен против него, в глубине души у него оставалась вера, что он, Роберт Сала, способен этот механизм перехитрить, – путем внимательного наблюдения за различными знамениями он может узнать, когда увернуться и спастись. Такой пессимизм имел определенную лазейку, и все, что нужно было делать, чтобы эта лазейка сработала, это наблюдать за знамениями. Выживание по координации, не иначе. Гонку выигрывает не самый быстрый и битву не самый сильный – а тот, кто способен увидеть приближение момента и отскочить в сторону. Как лягушка уворачивается от цапли в полуночном болоте.
Твердо держа в уме теорию Салы, я тем же вечером отправился повидаться с Сандерсоном, дабы выпрыгнуть из трясины нависшей над головой безработицы на высокую и сухую ветку денежных заданий. Никакой иной ветки в пределах тысячи миль я не наблюдал – и пропусти я ее, это означало бы долгий рейс к новой точке опоры, причем я не имел ни малейшего представления, где эта точка окажется.
Сандерсон встретил меня чеком на пятьдесят долларов, который я принял за благое знамение.
– Это за статью, – объяснил он. – Выходи на веранду, сейчас мы тебе выпивку смешаем.
– Выпивку, черт возьми, – буркнул я. – Я тут страхование по безработице высматриваю.
Сандерсон рассмеялся.
– Я должен был догадаться – особенно после сегодняшних новостей. Мы задержались на кухне, чтобы достать немного льда.
– Ты, конечно, знал, что Сегарра хочет уволиться, – сказал я.
– Конечно, – отозвался он.
– О Господи, – пробормотал я. – Скажи, Хел, – что день грядущий мне готовит? Разбогатею я или разорюсь?
Сандерсон рассмеялся и пошел на веранду, откуда доносились чьи-то голоса.
– Не беспокойся, – бросил он через плечо. – Просто держись где попрохладнее.
Мне не очень хотелось общаться с целой компанией новых людей, но я все же вышел на веранду. Гости были молоды – они только-только прибыли с чего-то страшно захватывающего, и их очень-очень интересовало Пуэрто-Рико и все-все его перспективы. Я почувствовал себя преуспевающим и осведомленным. После того как меня несколько дней подряд рвали и терзали гнилые ветры паскудной жизни, славно было себя так чувствовать.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
На следующее утро меня разбудил стук в дверь – негромкий, но настойчивый. «Не открывай, – сказал я себе, – не позволяй этому случиться». Усевшись на кровати, я битую минуту смотрел на дверь. Затем вслух простонал, опуская лицо на ладони и отчаянно желая оказаться где угодно, в любой дыре, но только не здесь – только бы не впутываться в эту историю. Наконец я встал и медленно прошел к двери.
На Шено была та же самая одежда, но выглядела она теперь грязной и измученной. Хрупкие иллюзии, что ведут нас по жизни, в силах выдержать лишь определенный нажим – и теперь, глядя на Шено, мне хотелось захлопнуть дверь и вернуться в постель.
– Доброе утро, – поздоровался я.
Она молчала.
– Входи, – наконец предложил я, отступая в сторону, чтобы освободить проход.
Шено продолжала сверлить меня взглядом, от которого я еще пуще занервничал. Во взгляде этом я различил унижение и шок, но было там и что-то еще – смесь печали и радостного удивления, едва ли не улыбка.
Жутковато было за этим наблюдать, и чем дольше я смотрел, тем тверже убеждался, что Шено не в своем уме. Наконец она прошла к кухонному столу и поставила на него свою соломенную сумочку.
– Тут мило, – тихо произнесла она, оглядывая квартиру.
– Угу, – буркнул я. – Тут нормально.
– Я не знала, где ты живешь, – сказала Шено. – Пришлось в газету позвонить.
– Как ты сюда добралась? – спросил я.
– На такси. – Она кивком указала на дверь. – Таксист ждет снаружи. У меня совсем нет денег.
– Господи, – выдохнул я. – Ладно, я сейчас выйду и расплачусь. Сколько там набежало?
Шено покачала головой.
– Не знаю.
Отыскав бумажник, я направился к двери. Тут до меня дошло, что на мне одни трусы. Тогда я вернулся к шкафу и натянул брюки, отчаянно желая выйти отсюда и собраться с мыслями.
– Не беспокойся, – сказал я. – Я все улажу.
– Я знаю, – устало отозвалась она. – Можно мне прилечь?
– Конечно, – торопливо закивал я, подскакивая к кровати. – Вот, я тут все для тебя поправлю. Эта кровать запросто в диван превращается. – Я подтянул простыни и засунул между ними одеяло, разглаживая морщины, словно хорошая домработница.
Шено села на кровать, наблюдая, как я натягиваю рубашку.
– Чудная квартирка, – промолвила она. – Столько солнца.
– Ага, – отозвался я, продвигаясь к двери. – Ну вот, сейчас я заплачу за такси – через минуту вернусь. – И я сбежал по ступенькам на улицу. Таксист радостно улыбался, пока я к нему подходил. – Сколько там? – спросил я, раскрывая бумажник.
Он с готовностью кивнул.
– Си, буэно. Сеньорита сказала, вы платите. Буэно, грасиас. Сеньорита тут не очень. – Он со значением указал на голову.
– Да-да, – сказал я. – Куанто эс?
– А, си, – отозвался он, поднимая семь пальцев. – Семь доларес, си.
– Вы спятили! – воскликнул я.
– Си, – быстро сказал он. – Мы все ездим, туда, сюда, туда, сюда, стоп тут, стоп там… – Он снова покачал головой. – Си, два часа, локо, сеньорита сказала, вы платите.
Я отстегнул ему семь долларов, ни секунды не сомневаясь, что он врет, но в то же время охотно веря, что утро вышло «локо». Несомненно, для него оно оказалось достаточно безумным, а теперь наступила моя очередь. Я понаблюдал, как он отъезжает, затем отошел в тень раскидистого дерева – так, чтобы не было видно из окон. «Проклятье, что мне теперь с ней делать?» – подумалось мне. Я был на босу ногу, и песок приятно холодил ступни. Я взглянул на дерево, затем на окно квартиры. Она была там, уже в постели. Итак, газета вот-вот готова была накрыться, а у меня на руках вдруг оказалась девушка без гроша в кармане, да вдобавок еще и психованная. Что я мог сказать Йемону или даже Сале? Все это было уже слишком. Я решил, что должен сбыть ее с рук, – даже если для этого придется оплатить ей самолет до Нью-Йорка.
Я поднялся к квартире и открыл дверь, чувствуя себя немного спокойнее теперь, когда я собрался с мыслями. Шено валялась на кровати, уставившись в потолок.
– Ты завтракала? – спросил я, тщетно стараясь придать голосу радостный тон.
– Нет, – ответила она так тихо, что я едва расслышал.
– Ну что ж, у меня тут всё есть, – сказал я. – Яйца, бекон, кофе, все дела. – Я подошел к раковине. – Как насчет апельсинового сока?
– Хорошо бы апельсиновый сок, – отозвалась Шено, по-прежнему глядя в потолок.
Счастливый, что могу хоть чем-то себя занять, я приготовил целую сковородку яичницы с беконом. Время от времени я оглядывался на кровать. Шено лежала на спине, сложив руки на животе.
– Шено, – наконец позвал я. – Ты хорошо себя чувствуешь?
– Хорошо, – отозвалась она тем же безразличным голосом.
Я повернулся к ней.
– Может, врача вызвать?
– Нет, – ответила Шено. – Мне хорошо. Просто хочу отдохнуть.
Я пожал плечами и вернулся к плите. Разложив яичницу с беконом на две тарелки, я налил два стакана молока.
– Вот, – сказал я, поднося одну из тарелок к кровати. – Поешь – может, полегчает.
Она даже не пошевелилась, и я поставил тарелку на столик рядом с кроватью.
– Лучше поешь, – посоветовал я. – Выглядишь ты чертовски скверно.
Шено продолжала таращиться в потолок.
– Знаю, – прошептала она. – Дай мне только немного отдохнуть.
