Алексей Колышевский - Взятка. Роман о квадратных метрах
– Ну, Кузькину-то Ник Ник понесет. Тот его только и знает, а от тебя он вообще ничего никогда не возьмет. Это братство, понимаешь? Архитекторское братство. Своим больше доверия. Рассчитывай где-то штук на пятьдесят долларов за предпроектник и первый регламент и штук на сто за исходно-разрешительную документацию, плюс моя зарплата и зарплата Ник Нику. Это все первые шаги, они относительно недорогие. Вот потом у тебя начнется настоящие пылесосные для кармана деньки, когда начнешь техусловия оформлять, сети проходить. И, само собой, разработка проекта. Тут ты можешь, конечно, кого подешевле нанять, а с нашим бюро больше не связываться – это я тебе как друг говорю, но я же, как твой друг, тебе советую этого не делать. Тебе потом предстоит этот проект много где согласовывать, в том числе экспертизу у старых пердунов проходить, а здесь ты точно сам не потянешь, Ник Ник понадобится. Потом рабочую документацию надо будет делать по всем разделам проекта, и это, конечно, должен делать тот, кто делал сам проект. Ну и в конце – согласования. Там немного: санэпидемстанция и пожарные. И все, – закончил Рубен и заказал себе какое-то очередное блюдо. Он вообще любил закусить – это было видно по его скоропостижно выросшему со дня нашей предыдущей встречи животу.
– Слушай, брат, – осторожно начал я и на всякий случай вцепился в стул обеими руками. – Ты мне по собственному опыту, навскидку, можешь сказать, во сколько примерно мне все это обойдется, а?
Рубен спокойно положил на стол маленький калькулятор и принялся нажимать на его крохотные клавиши зубочисткой. Я смотрел на него, словно кобра на факира, не в силах пошевелиться.
– Думаю, что в миллион двести – двести пятьдесят сможешь уложиться, брат, – огласил приговор мой застольный компаньон, и окружающий мир вокруг меня приобрел черно-белые тона, а помимо этого исчезли высь и глубина.
И четких линий больше нет,
Вот безразличия портрет!
Пиздец, пиздец, пиздец, пиздец, пиздец!
И это звуки кастаньет
На лазурном побережье,
Где со мной встречал рассвет
Ты, мой пупсик самый нежный,
Время музыки и грез
И любви неодолимой,
Время бабок, что дарил
Ты мне много и обильно.
Сомненья прочь уходит в ночь отдельный… Нет, нет, это святое, над этим не потешаются. Лучше:
Маленький, маленький,
Ну, не будь таким опавшим,
Затвердеть твои попытки
все равны нулю.
Маленький, маленький,
Всё равно тебя обуют,
И разденут, и разуют,
Я тебя люблю.
– Эй, ты в порядке? – Рубен тряс меня за плечо и с тревогой заглядывал в глаза, – Ты чего несешь? Может, тебя доктору показать? У меня в Сербского один армянин есть хороший, профессор. Живо тебя молоточком простукает всего! А?! Ты как, брат?!
– Нормально я, брат, хотя я не брат тебе…
– Чмо черножопое, – закончили мы хором и громогласно заржали. А дальше вы знаете: я расплатился, и мы расстались до поры до времени. Рубен вжикнул в ночь на своем «Мерседесе», а я поплелся к метро и в вагоне снова пел какие-то ебанутые песни, покуда один дядя брутального вида, сидящий рядом, не пообещал начистить мне табло. Прямо так и выразиться изволил. Хам.
2
Институт Генплана Москвы бурлил. При входе сновали юркие фраерки: подмигивали, обещали посреднические услуги. Охраннику я назвал координаты своей цели: «Самуил Самуилович» и проследовал без задержек и красных светофоров прямо на нужный этаж.
То был старый еврей, похожий на еврея, и выглядел он в точности так, как должен выглядеть еврей, то есть был совершеннейшим евреем. Я даже хотел спросить, не сводным ли братом ему доводится Жигора Борис Ефимович, но постеснялся своего вопроса. Вместо этого я изложил свои чаяния, сделав это в стиле меланхолического регги, но перед этим произнес несколько слов, которым меня научил Рубен. Во-первых, я сказал, что я от Ник Ника, во-вторых, больше ничего говорить не понадобилось, так как этого оказалось достаточно, чтобы Самуил Самуилыч расплылся в скупой улыбке и принял от меня конверт, в котором лежала трешка грина.
– Сейчас иди в восемнадцатый кабинет к Арону Моисеевичу. Заполнишь там формы, которые надо будет потом сдать Эстер Мордыхаевне в двадцать шестой кабинет.
– А дальше что? – робко спросил я.
– Дальше-то? А дальше пришлем к тебе пару молодых с приборами. Они там у тебя все обмерят, возьмут пробы. Короче, ты не переживай, мы свое дело знаем. А через недельку заходи ко мне за отчетами, будем утверждать, – многозначительно сказал Самуилыч и скосил глаза вправо, туда, куда он пятью минутами ранее смахнул конверт с трешкой. – Вопросы есть?
– Никак нет, – бодро ответил я. – До встречи, Самуил Самуилыч.
– Никуда не денешься, – загадочно ответил он и подмигнул сперва левым, а уж потом и другим глазом.
Арон Моисеевич был тощ, как грифель кохиноровского карандаша-автомата, то есть почти невидим. Словно сами по себе появились передо мной разложенные на столе многочисленные бумажки, которые я заполнял четыре часа, а после долго беседовал с Ароном Моисеевичем, оказавшимся любителем болезненно посудачить о женщинах. Я бы мог (с меня станется) привести здесь, в своих мемуарах, пару его самых скромных фраз, но я не в силах так насиловать бумагу и твои мозговые извилины, о мой читатель. Ведь ты, я верю, высокоморален, высоконравственен, высокопотенциален и высокооплачиваем. То есть настоящий «аппер миддл», и ты веришь в долевое строительство и в честность людскую, и ныне и присно и все такое.
– Ну ладно, вроде все правильно. – Арон Моисеевич разглядывал мои бумаги, держа их при этом кверху ногами (я не шучу). Лети теперь в двадцать шестой. Да, я тебя забыл спросить, ты не обрезанный случайно?
– Обрезанный, – соврал я. – У меня маму Сарой зовут.
– Чего ж ты сразу не сказал? – удивился Арон Моисеевич. – Так-то ты вроде на еврея не похож, внешне чистый гой, а повадки у тебя наши. Отец-то русский?
– Отец-то да, – ненавидя себя за подлую ложь о своей маме, выдавил я.
– Бывает, – зевнул Арон Моисеевич, и я попрощался с ним. В двадцать шестом вместо бабы-яги сидела очень милая молоденькая девчонка, оказавшаяся помощницей яги.
– Нету ее, – улыбнулась милая девчонка, – вышла куда-то. Покурить, наверное.
– А где у вас курят? – поинтересовался я.
– На лестнице, – ответила она и почему-то обиделась. Да не обижайся ты, девчонка, только не нужна ты мне вовсе. Ухаживать за тобой я не стану – время терять. На кой черт ты мне нужна, бесприданница? Вас таких на каждом лестничном марше моей жизни поместится никак не меньше, чем два десятка, если попросить вас плотно прижаться друг к дружке. Сиди тут и жди своего суженого-ряженого. Выйдешь за него замуж, родишь пару детей, купите стиралку, холодильник, иномарку, ты растолстеешь «от сладенького к чаю», перестанешь делать мужу минет… Все это написано на твоем симпатичном, глупом лице, а у меня другая судьба. Когда-нибудь я встречу женщину своей мечты – актрису, Венеру в мехах. Тебе не понять.
…Не стоит думать, что я превратился в какого-то циничного женоненавистника. Это не так. После ухода Аллы и Риты я тосковал. Память услужливо стерла все плохое и оставила самые яркие, самые трогательные моменты моей короткой семейной жизни, а они все же были, эти моменты. Я вдруг понял, что мне невообразимо жаль всех, кто пострадал в этой истории, и какое-то время я жил фикцией обета вдовца: не имел дел с женщинами, и всякая возможная перспектива такого контакта мною с ужасом отвергалась. Я вдруг понял, что женщины – существа, которыми вовсе не кажутся нам в юности. Что они не только слабы и беззащитны, но и точно так же, как и мы, любят, чтобы было потеплей, повкусней, посытней и побогаче, а взамен порой не предлагают почти ничего. Возможность вновь стать чьим-то любовником, мужем вызывала во мне короткие приступы отвращения, которым я и сам был не рад и которые объяснял сам для себя довольно циничным образом. Я не хотел связываться с ними, я просто хотел отдохнуть от их общества, так как понял, что от меня нужно женщинам, а в беззаветную любовь я не верил. Однажды я, шутки ради, даже набросал небольшую «памятку критериев отбора вашего сисястого партнера» и порой развлекал своих немногочисленных знакомых ее чтением. Вот она, и да простят меня женщины:
«Не стоит связываться с девушкой, если:
1. Девушка, судя по всем признакам, явно из нищей семьи и проживает в квартире, где 30 лет не было ремонта. Старший (или младший) брат – инвалид, мама – пенсионерка, папа (если он вообще есть) алкоголик или неудачник с зарплатой в две копейки, сестра уволена с работы, бабушка тяжело больна. Вытащив такую девушку из ее болота, знайте, что она вылезет оттуда не одна, а со всеми своими паразитами-родственниками, которые присосутся к вам и вас же будут люто ненавидеть.
2. Девушка – тунеядка, содержанка, паразитка и не представляет, как и где оплатить квитанцию за коммунальные платежи. Впервые слышит аббревиатуру НДФЛ в 30 лет и при этом говорит, что не видит разницы между терминами «доход и прибыль». По профессии культуролог, закончившая Мухосранский институт культуры заочно. Имеет поддельную трудовую книжку и в книжке к 25 годам семнадцать записей. Впоследствии, за ежегодный взнос числится на несуществующей работе уже 5–8 лет.
