Нагиб Махфуз - Дети нашей улицы
— Нет! — воскликнул Рифаа.
Он внезапно встал и вышел из комнаты.
49
Дядюшка Шафеи спустился, чтобы открыть мастерскую, и вопреки своим ожиданиям не обнаружил там Рифаа. Звать его он не стал, сказав самому себе, что разумнее не показывать обеспокоенность его отсутствием. День медленно потек. Лучи солнца уже спускались по стене к куче опилок у ног Шафеи, а Рифаа все не объявлялся. Наступил вечер, и Шафеи, раздраженный и вне себя от гнева, закрыл лавку. Как обычно, он направился в кофейню Шалдама и сел на свое место. Увидев, что поэт Гаввад пришел один, он очень удивился:
— Где же тогда Рифаа?
Нащупывая дорогу к лавке, поэт ответил:
— Я не видел его со вчерашнего дня.
— А я не видел его с тех пор, как он ушел от нас после обеда.
Гаввад вскинул седые брови и спросил, выпрямив спину и прижав к себе ребаб:
— Между вами что-то произошло?
Не ответив, Шафеи резко поднялся и покинул кофейню. Шалдаму была непонятна озабоченность Шафеи, и он рассмеялся:
— Такого в нашем квартале не случалось с тех пор, как Идрис сколотил свою лачугу. В детстве я пропадал целыми днями, и ни у кого голова обо мне не болела. А когда я возвращался, отец, да примет Всевышний его душу, кричал: «Чего тебя принесло, собачий сын?» Сидящий в центре Ханфас добавил:
— Значит, он не был уверен, что ты его сын!
Кофейня взорвалась от смеха. Кто-то похвалил Ханфаса за тонкое чувство юмора. Шафеи же направился домой. И когда он спросил жену, не вернулся ли Рифаа, женщину охватила тревога: «Я думала, он с тобой, в мастерской, как всегда». Она разнервничалась еще больше, когда муж сообщил ей, что и у Гаввада сегодня Рифаа не появлялся.
— Куда же он тогда делся? — спросила жена.
Послышался голос Ясмины, которая подзывала к окну торговца инжиром. Абда с сомнением посмотрела на Шафеи. Он покачал головой и сухо засмеялся.
— Такая, как эта, и избавляет от сомнений! — сказала Абда.
Только от отчаяния Шафеи пошел в дом Ясмины. Он постучал, и она открыла. Удивившись, она отступила назад.
— Вы?! — спросила она с торжествующим видом.
Мужчина отвел глаза от ее прозрачной рубашки и грустно спросил:
— Рифаа у тебя?
Ее удивление только возросло:
— Рифаа?!
Шафеи смутился. Она указала внутрь:
— Посмотри сам!
Шафеи повернулся, чтобы уйти.
— Что, сегодня он стал совершеннолетним? — бросила она ему вслед со смехом.
Он услышал, как она обратилась к кому-то в комнате:
— В наши дни за юношей следят строже, чем за девицей!
Абда ждала его в галерее.
— Давай вместе сходим на аль-Мукаттам, — предложила она.
— Накажи его Господь, — вспылил Шафеи. — И это награда за целый день изнурительного труда!
До рынка аль-Мукаттам они доехали на повозке, запряженной ослом, расспросили там о сыне всех старых соседей и знакомых, но безрезультатно. Конечно, бывало, что он отсутствовал часами, бродя по пустыне и забираясь в горы, но никому и в голову не приходило задерживаться там до столь позднего часа. Они вернулись в квартал ни с чем, обеспокоенные еще больше. Все уже обсуждали исчезновение Рифаа, а несколько дней спустя высмеивали это в кофейне, в доме Ясмины, да и во всем квартале. Люди придумывали все новые шутки о его перепуганных родителях. Умм Бахатырха и дядюшка Гаввад были единственными, кто разделял несчастье Шафеи и Абды. «Куда же он пошел? — сокрушался Гаввад. — Он ведь не такой. Иначе мы бы так не огорчались». А однажды пьяный Батыха заорал на улице «Люди добрые! Мальчика не видали?» — будто речь шла о маленьком ребенке. Квартал разразился смехом, а ребятня принялась его передразнивать. От горя Абда слегла, а Шафеи продолжал работать в мастерской, рассеянный, с покрасневшими от бессонницы глазами. Закия же, жена Ханфаса, больше не навещала Абду и при встрече делала вид, что незнакома с ней. Однажды Шафеи распиливал доску, когда услышал крик возвращающейся Ясмины:
— Дядя Шафеи! Смотри!
Она указала туда, где у самой пустыни кончалась улица. С пилой в руках Шафеи вышел из мастерской и увидел сына, неуверенным шагом бредущего домой. Шафеи бросил инструмент у дверей и побежал ему навстречу. С удивлением разглядывая Рифаа, он схватил его за руки:
— Рифаа! Где ты был?! Ты не думал о том, что мы переживаем за тебя? Несчастная мать чуть не умерла от отчаяния.
Юноша ничего не ответил. Отцу бросилась в глаза его худоба.
— Ты заболел? — спросил он.
Рифаа в смятении сказал:
— Нет. Пойдем к матери!
Подошедшая к ним Ясмина недоверчиво спросила у Рифаа:
— И где же ты был?
Он даже не посмотрел в ее сторону. Вокруг собрались мальчишки. Они с отцом направились в дом, а вместе с ними Умм Бахатырха и дядюшка Гаввад. Абда, увидев Рифаа, вскочила с постели, прижала сына к груди и слабым голосом проговорила:
— Да простит тебя Господь… Тебе все равно, что с матерью?
Он взял ее ладонь в руки, усадил на кровать, сел рядом и сказал:
— Мне жаль…
Шафеи хмурился, как туча, но в глубине души был доволен, на сердце у него посветлело.
— Мы мечтали видеть тебя счастливым! — с упреком сказал он.
Со слезами на глазах Абда спросила:
— Решил, что мы женим тебя насильно?!
— Я устал, — грустно ответил он.
— Где же ты пропадал? — спросили они хором.
Рифаа вздохнул:
— Мир мне опостылел, и я ушел в пустыню. Необходимо было побыть одному. Я не покидал пустыню даже, чтобы купить еды.
Отец ударил себя ладонью в лоб с криком:
— Разве разумный человек так поступает?!
— Оставьте его в покое, — сказала Умм Бахатырха. — У меня есть опыт в подобных делах. Такому юноше ничего нельзя навязывать, отец.
Абда взяла сына за руку:
— Мы хотели, чтобы он был счастлив. Но что случилось, то случилось. Как же ты осунулся, сынок!
— Все показывают на нас пальцем. Такого в нашем квартале не было, — обиженно заметил отец.
— Его состояние мне знакомо, Шафеи, — вмешалась Умм Бахатырха. — Поверь мне. Он не похож на остальных.
— Мы стали посмешищем своей улицы, — грустно пробурчал Шафеи.
— Потому что такого человека в нашем квартале еще не было, — рассердилась Умм Бахатырха.
— Остается только сожалеть…
— Не гневи Бога! Сам не знаешь, что несешь. Слушай, что тебе говорят!
50
Все говорило о том, что в мастерской кипит работа. С одной стороны стола стоял Шафеи, распиливая доску, с другой — Рифаа, забивавший молотком гвозди. Под столом выросла уже целая гора опилок. Вдоль стен были прислонены оконные рамы и дверные створки. Посреди комнаты друг на друге стояли новые, отполированные до блеска ящики, которые оставалось только покрыть лаком. Ощущался отчетливый запах дерева, слышался звук пилы, стук, скрип и бульканье кальяна, который курили клиенты, беседовавшие у входа в мастерскую. Один из них, Хигази, обратился к Шафеи:
— Посмотрю, если сделаешь диван как надо, закажу у тебя приданое для дочери. Так вот… — продолжил он разговор с товарищами: — Мы живем в такое время! Если бы Габаль увидел, лишился бы рассудка.
Курившие с сожалением закачали головами. Могильщик же Бархум с улыбкой спросил у Шафеи:
— Ты так и не сделаешь для меня гроб? Ни за какие деньги?
На миг Шафеи выпустил из рук пилу и ответил:
— Клянусь, если здесь будет еще и гроб, заказчики разбегутся.
— Да, напоминание о смерти отпугнет людей, — согласился с ним Фарахат.
— Ваша беда в том, что вы боитесь смерти больше, чем следует, — снова сказал Хигази. — Поэтому вас унижают Ханфас с Баюми, а доходы с имения за вас получает Ихаб.
— А тебя разве смерть не пугает?
Сплюнув, Хигази ответил:
— Мы все ее боимся. Вот Габаль был сильным. Благодаря его силе род вернул свои права, которых мы лишились из-за собственной трусости.
Внезапно Рифаа перестал стучать молотком, вынул изо рта гвозди и сказал:
— Габаль хотел вернуть наши права по-доброму. Он не хотел применять насилие, ему просто пришлось защищаться.
Хигази усмехнулся:
— Скажи, сынок, ты хотя бы гвоздь можешь забить, не применяя силы?
Подумав, Рифаа ответил:
— Человек не дерево, уважаемый.
Уставившийся было на него отец, вернулся к работе.
— Правда в том, — продолжал Хигази, — что Габаль был самым сильным из надсмотрщиков, каких только знала наша улица. Он поднял народ, и они взялись за дубинки.
— Он хотел, чтобы они сами стали охранять квартал, — подхватил Фарахат. — И охранять не только свой род, а всех.
— А сейчас в роду только мыши да зайцы.
Вытерев нос тыльной стороной ладони, дядюшка Шафеи спросил:
— Какой цвет предпочитаете, Хигази?
— Выбери немаркий, чтобы долго оставался чистым, — ответил ему Хигази и продолжил: — Когда Даабас выколол глаз Каабальхе, Габаль выколол глаз и ему, и таким образом восстановил справедливость.
