Дочери дракона - Эндрюс Уильям

— Что случилось? — спросила я. — Почему тебя так заинтересовал мой гребень?

Чжин Мо сел на стул, а я устроилась на тахте напротив него. В камине трещал огонь. Когда Чжин Мо спросил меня, что я знаю о гребне, я пересказала ему историю, которую мама когда-то поведала нам с Су Хи, как женщины нашей семьи поколениями передавали гребень своим дочерям. А потом я рассказала, как мать дала гребень Су Хи, а сестра на станции утешения передала его мне.

— И он все это время был у тебя? — спросил Чжин Мо.

— Да. А в чем дело? Пожалуйста, объясни.

Ответил он не сразу, и я подумала, что он сердится, поскольку я не сказала ему про гребень.

Наконец он произнес:

— Как ты знаешь, дракон — очень могущественный символ. Но дракон с двумя головами в Корее имеет особое значение. Видишь, его головы смотрят в разные стороны, на восток и на запад. Голова, которая глядит на восток, охраняет Корею от Японии, а та, что смотрит на запад, — от Китая. А еще дракон защищает своих владельцев, чтобы они могли служить Корее.

Я пододвинулась ближе к Чжин Мо. У меня сразу возникло много вопросов, но я молчала, позволяя ему продолжать.

— Когда японцы аннексировали страну, они запретили любые изображения дракона, — объяснил он. — Они заявили, что теперь мы японцы и нам не нужна защита от Японии. Находя предметы с таким изображением, оккупанты уничтожали их и арестовывали владельцев. Считалось, что ни одна такая вещь не сохранилась.

— Я не знала. Наверное, гребень очень ценный.

— Ценный? — повторил он. — Он вообще не имеет цены. — Чжин Мо зачарованно уставился на гребень.

Я тоже посмотрела на дракона.

— А ты в это веришь? — спросила я. — В то, что дракон может кого-то защитить?

Чжин Мо покачал головой, потом пожал плечами:

— Я образованный человек и верю в науку, в историю, в наблюдения и тщательный анализ. Я не склонен к предрассудкам. При обычных обстоятельствах я бы только посмеялся. Но теперь, честно говоря, уже не знаю, во что верить. — Он глянул на меня и приоткрыл рот, будто собираясь что-то добавить, но вместо этого только улыбнулся и произнес: — Лучше пойду лягу. Я очень устал.

Внутри у меня все оборвалось. Я мечтала, как он придет ко мне в комнату, но теперь поняла, что этому не бывать. Во всяком случае, сегодня. Или даже никогда. Глупо было надеяться.

— Да, — сказала я, — я тоже устала.

Я сжала гребень в руке, поклонилась и пожелала Чжин Мо спокойной ночи, после чего пошла к себе и закрыла дверь. Гребень я спрятала в подкладке старого чемодана, который дал мне Чжин Мо. Я свернулась в постели клубочком, натянула одеяло до подбородка, и меня вновь охватило знакомое чувство вины, как в тот первый день, когда полковник Мацумото меня изнасиловал.

Дракон защищает своего владельца, чтобы он мог служить Корее, сказал Чжин Мо. Я закрыла глаза. Он не защитил ни маму, ни меня. Я была женщиной для утешения. И уж конечно, человек вроде Чжин Мо никак не мог полюбить такую, как я.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Несколько месяцев спустя

Я варила на чугунной плите рисовую муку, чтобы приготовить для Чжин Мо пирожки тток с китайскими финиками. Я надеялась, что сладкие пирожки с начинкой из джема пробудят в нем аппетит. Было утро. В парке за окнами квартиры падал снег.

Чжин Мо сидел за низким столиком в кухне. Он не спал всю ночь: читал, писал что-то, шагал взад-вперед по гостиной и безучастно смотрел в свою чашку поричха. Волосы у него были встрепаны. Он похудел, и мятая нестираная одежда висела на нем мешком. При этом даже разговаривал вслух сам с собой. Меня это ужасно пугало, а он теперь проводил так почти каждую ночь.

— Чжин Мо, тебе надо на работу, — сказала я. — Ты слишком давно туда не ходил.

— Я плохо себя чувствую, — отозвался он.

— Меня все время спрашивают, что с тобой.

У меня заканчиваются оправдания.

— Да какая им разница? — поморщился Чжин Мо. — Они все равно меня не слушают.

— Что мне сказать, если опять будут про тебя спрашивать?

Чжин Мо вздохнул.

— Скажи, что ты ничего не знаешь. Скажи, что мы не разговариваем. Что у тебя просто комната в моей квартире. Так и скажи.

Я не знала, как прогнать его мрачное настроение, поэтому продолжила пропаривать тток, а Чжин Мо так и сидел, уставившись в свой поричха. После долгого молчания он вдруг попросил:

— Расскажи мне про свою сестру.

— Что ты хочешь знать? — спросила я.

— Она была тебя старше, так?

— На два года.

— И последний раз, когда ты ее видела, она была еще жива?

Я положила ложку на плиту.

— Чжин Мо, ты за последнюю неделю уже третий раз об этом спрашиваешь. Да, она была жива, но при смерти. И японская военная полиция убила всех корейских девушек. Наверняка они и сестру убили. А что? Зачем ты спрашиваешь?

Чжин Мо отвернулся.

Я снова занялась рисом.

— Скоро будут готовы пирожки. Тебе надо поесть.

— Я не голоден.

— Чжин Мо, тебе обязательно нужно поесть, — умоляюще сказала я.

— Нет! — раздраженно бросил он и удалился в гостиную, где плюхнулся в кресло и взял книгу.

Я сняла рис с плиты. Он еще не доварился, но смысла готовить не было. Чжин Мо не собирался есть. Я налила себе чашку поричха, села за стол и уставилась в окно, на снег на ветвях ив. Несколько месяцев назад Чжин Мо попросил меня остаться с ним, и я надеялась, что мы станем парой. Но этого не случилось. Увидев гребень с двухголовым драконом, Чжин Мо стал обращаться со мной осторожно, будто с хрупкой вазой, которую легко разбить. Я мечтала, чтобы он коснулся меня, поцеловал, занялся со мной любовью — по-настоящему, как должно было бы случиться, если бы японцы меня не изнасиловали. Вместо этого он начал страдать приступами депрессии и зарылся в книги. А я суетилась вокруг него и чувствовала себя глупой и ненужной.

Я допила поричха и пошла в гостиную. Чжин Мо свернулся в кресле и читал. Его окружали стопки книг и бумаг. Солнце уже взошло, но в комнате было темно; единственным источником света служила лампа возле Чжин Мо. Жалюзи он весь день не поднимал. Я взяла электрические часы на каминной полке и переустановила их — два дня назад электричество отключали, а Чжин Мо уже много месяцев не притрагивался к часам. Потом я подошла к стопке бумаги, взяла листок, который исписал Чжин Мо, и начала читать его при свете лампы.

— Что ты делаешь? — спросил Чжин Мо.

— Читаю, что тут написано.

— Не трогай, — потребовал он. — Положи на место.

— Я хочу видеть, над чем ты работаешь, — сказала я, не выпуская листок из рук.

Чжин Мо захлопнул книгу.

— Положи на место! — крикнул он. — Ты же нарушишь порядок!

Его тон меня изумил: он никогда еще со мной так не разговаривал.

— Нарушу порядок? — повторила я. — Какой порядок, Чжин Мо? Я не вижу никакого порядка.

Чжин Мо оглядел комнату и ссутулился.

— Ты думаешь, что я сошел с ума, да?

Я села на кушетку напротив него.

— Я за тебя беспокоюсь.

Лицо его излучало упрямство, но во взгляде добрых глаз сквозила бесконечная грусть.

— Я не ошибался, — сказал он. — Корее нужны были те компромиссные договоренности, которые я предлагал. Только так мы могли добиться единого правительства.

— Нельзя достичь компромисса с диктатурой, — возразила я.

— С диктатурой?

Я подвинулась к краю кушетки, поближе к нему.

— Насколько я понимаю, революция пролетариата по Марксу невозможна. Власть в таком объеме всегда оборачивается диктатурой. Так уж устроены люди. В Корее диктатором будет Ким Ир Сен, точно так же, как Сталин в России.

— Да, — согласился Чжин Мо. — В том-то и проблема, правда? — Он подобрал книгу и снова погрузился в чтение.

Я решила, что ему опять не до меня, и встала, собираясь уйти обратно в кухню, но тут он сказал:

— Прости меня.

— За что?

— За то, что я… за нас с тобой.