Алексей Колышевский - Секта. Роман на запретную тему
Павел побледнел так сильно, что стал похож на мертвеца. Губы его посинели, весь он был объят мистическим ужасом, дыхание сделалось слабым, и коли бы не Лемешев, вливший императору несколько капель эликсира, составленного для него специально и в тайности немецким лекарем, то случился бы с Павлом припадок «падучей» болезни, известной ныне как эпилепсия. Дурная кровь Петра Третьего, слывшего горьким и беспробудным пьяницей, была Павлом получена в наследство, и порой генералу Лемешеву казалось, что он вновь видит перед собой дегенеративную физиономию отравленного им мужа великой Императрицы – немки, сделавшей для России так много, что перед лицом ее заслуг навсегда померкли все ее неблаговидные дела. Да и можно ли обычный блуд назвать пороком, когда речь идет о монаршей особе, так много сделавшей для славянских земель? Ведь мы лишь люди, и не пороками мерят нас, но всяким добром, нами при жизни совершенным…
Павел меж тем пришел в себя. На щеках появился румянец, глаза из выпученных вернулись в обычные пределы, испарина на лбу исчезла. Лемешев держал его за руку и с тревогой на лице отсчитывал монарший пульс. Увидев, что император очнулся, с заботой в голосе почтительно осведомился:
– Прикажите прекратить, Государь?
– Нет… Не надо. Пусть говорит. Пусть все расскажет. Чему надлежит быть, то и свершится. Продолжай, божий человек. О коем иге упомянул ты?
– До него было на Руси два ига: татарское и польское. И оба скинула Русь с превеликим трудом. А то, что грядет, иго самое черное, самое кровавое. Начнется оно с отречения русского царя. Падет он от руки убийцы вместе со всем семейством своим, и доколе не возродится на земле Русской царская власть, будет Россия покрыта мглою. Предвижу я имя нового самодержца Российского – объединителя земель. Его вначале не увидят и примут за него другого. Тихо придет он, но громом Славы имя его прокатится по Русской земле.
– А кто из рода моего от престола отречется?
– Николай, рожденный в один день с Иовом Многострадальным, также и судьбу его повторит. Пожалеет смутьянов, да они его жалеть не станут.
Император закрыл лицо руками и заплакал. Видеть это Лемешеву было немного диковато, но сейчас он испытывал к Павлу что-то похожее на сочувствие. Во всяком случае, понимал, каково это человеку – узнать ТАКОЕ.
Однако, каким бы слабым, неуверенным в себе, мелочным ни был Император Павел Первый, он все же был Императором и нашел в себе силы успокоиться, по крайней мере внешне. Лемешев отчетливо видел, каких усилий стоило этому взбалмошному и неуравновешенному человеку взять себя в руки, вспомнив о своем положении. Павел приосанился, насколько это вообще было возможно при его невысоком росте и довольно незначительной комплекции, и изрек:
– Вот что я скажу тебе, черноризец. Уж коли ты явился мне, то это все неспроста, и через тебя смогу я предупредить своего несчастного праправнука о его скорбной судьбе, а будущему самодержцу указать его место, чтобы не усомнился, что власть его от Бога, не от лукавого. Вот тебе мой указ: повелеваю все тобой сказанное прилежно записать, а записавши – убрать в крепкий ларец под моей печатью. Пусть тот ларец стоит здесь, в Гатчине, и вскрыт будет потомком моим спустя сто лет после моей кончины. Попрошу тебя, Платон Никитич, за тем проследить с усердием. А теперь, монах, иди с глаз моих долой, покуда я не передумал. Вид твой повергает меня в уныние пред неизбежностью. Ступай…
…Спустя месяц приказ Павла Первого был исполнен Авелем в строгой точности. Однако перед тем как отвезти исписанные мелким «птичьим» почерком тетради в Гатчинский дворец, Лемешев заставил Авеля снять с них несколько копий. Это заняло еще несколько дней, меж тем Павел постоянно напоминал генералу о записях монаха. Лемешев кланялся, просил еще немного потерпеть. Наконец, когда три копии были готовы, одну из них Лемешев отвез во дворец, где ее действительно поместили в прочный, обитый железом сундук. Сам же сундук Павел собственноручно запечатал, приложив к остывающему свинцу вырезанную из меди именную царскую печать.
По настоянию Платона Лемешева Павел отослал регалии гроссмейстера обратно. Лемешев, умело играя на пристрастии императора к мистицизму, сумел убедить его в существовании прямой связи между предсказанным Авелем бунтом декабристов и масонскими интересами в России. После отказа от сана гроссмейстера Павел, сам того не ведая, подписал себе смертный приговор: из братства не выходят добровольно. Гроссмейстером стал его сын, цесаревич Константин, принявший участие в убийстве собственного отца. Павел опознал его среди заговорщиков, и последними словами его были: «Как, Ваше Высочество, и Вы здесь?»
К тому времени Лемешев основал новое тайное общество «Хранителей Державы», куда вошли несколько наиболее влиятельных вельмож империи. С помощью шантажа и интриг «Хранителям Державы» удалось вынудить Константина отречься от престола в пользу своего брата Александра. Предсказанное Авелем продолжало в точности сбываться. Масоны-иллюминаты, возглавившие неумелое восстание на Сенатской площади, чей провал был обеспечен деятельностью «Хранителей Державы», были сосланы в Сибирь, а наиболее рьяные заговорщики повешены. К тому времени постаревший Лемешев передал бразды правления тайным обществом Александру Татищеву, закончившему следствие по делу декабристов. В июле одна тысяча восемьсот двадцать восьмого года Платон Никитич Лемешев скончался.
Сундук, или ларец, был поставлен в секретной дворцовой комнате без окон, с одной только небольшой дверцей, и было ему суждено простоять там целое столетие. В марте одна тысяча девятьсот первого года комнату открыли, сундук вынесли и поставили перед последним русским царем и его супругой. Печать сбили, сундук был открыт, и Николай Романов прочитал свой смертный приговор, приведенный в исполнение спустя семнадцать лет…
… – Ваше величество… – Юровский осекся, лицо его исказила гримаса ненависти. Не было в этом лице ничего человеческого, да и не могло быть. Убийца – не человек. – Гражданин Романов, мы должны вас расстрелять, – с этими словами Юровский выбросил вперед руку с зажатым в ней револьвером. Сопровождавшие его затянутые в черное убийцы последовали примеру своего главаря. Юровский взвел курок, так легче произвести из «нагана» первый выстрел, да и точнее: ствол не вильнет в сторону. Он поднял готовое к бою оружие на уровень глаз и скомандовал:
– Огонь!
…Последний самодержец Всероссийский, оставивший престол ради наследника-мальчишки, которого он держал сейчас на руках, спокойно смотрел перед собой. То, чему предсказано было случиться, произойдет через секунду. Медлит этот комиссар. Отчего он медлит? Николай Второй видел, как проворачивается барабан револьвера, как тускло отливают медью шесть тупоконечных пуль. Седьмая, та, от которой он должен был умереть, уже приготовилась с грохотом вылететь из ствола. Царь, придерживая сына левой рукой, правой успел найти ладонь жены:
