Иэн Макьюэн - Суббота
Пару лет, пока дети были совсем маленькими, Пероуны отдыхали в других местах, но нигде на юге Европы не было такой красоты, как в Сан-Фелисе. Сюда Розалинд еще девочкой приезжала на каникулы. Иоанн не любит, когда ему надоедают, может часами сидеть в одиночестве, но замок огромный, так что при желании можно не попадаться ему на глаза. Обычно за неделю случается не больше двух-трех размолвок, и Генри давно приучился не обращать на них внимания. Кроме того, когда Иоанн вышел из траура, у Розалинд появилась еще одна, деликатного свойства, причина почаще видеться с отцом. Замок принадлежал ее дедушке и бабушке по материнской линии, и мать Розалинд его обожала. Это она отремонтировала его и перестроила, сделав пригодным для жилья. Если Иоанн, одряхлев, вдруг женится на какой-нибудь из своих секретарш, замок может перейти в руки чужого человека. Казалось бы, при французских законах о наследстве волноваться не о чем; однако существует документ, давняя тонтина, согласно которой Сан-Фелис изъят из-под действия французского законодательства и владение им осуществляется согласно английским законам. Иоанн со свойственной ему раздражительностью заверяет дочь, что никогда не женится второй раз и замок достанется ей, однако упорно не желает зафиксировать свои слова на бумаге.
Конечно, все это как-то можно уладить. Иная и более важная причина летних поездок во Францию — то, что на этом настаивали Дейзи и Тео; по крайней мере, в прежние времена, когда между Иоанном и Дейзи еще не пробежала черная кошка. Дети любили деда, а его капризы воспринимали в точности как он сам — как признаки его величия, непохожести на обычных людей. И он обожал внуков, никогда не ругал и вообще в их присутствии старался держать себя в руках. С самого начала он решил, что должен направлять в нужное русло их интеллектуальное развитие, и, как выяснилось, правильно сделал. Едва стало ясно, что к книгам Тео проявляет мало интереса, Иоанн посадил его за фортепиано и научил играть простенькое буги в до-мажоре. Затем купил ему акустическую гитару и выволок из подвала кучу картонных коробок со старыми пластинками, на которых был только блюз — начиная от тяжелых, на семьдесят восемь оборотов, до поздних долгоиграющих, — и стал переписывать их на магнитофон, регулярно присылая внуку в Лондон готовые пленки. А когда Тео исполнилось четырнадцать лет, он на день рождения повез его в Тулузу послушать Джона Ли Хукера — то было одно из последних его выступлений. А однажды летним вечером, после ужина, дед и внук вместе исполнили «St. James' Infirmary».[11] Запрокинув голову к усыпанному звездами небу, старик выводил песню хрипловатым баритоном, старательно воспроизводя густой американский выговор; и, взглянув на Розалинд, Генри заметил, что на глазах у нее блестят слезы. А потом, когда четырнадцатилетний Тео сымпровизировал нежное и печальное соло, и у самого Генри, сидевшего поодаль на краю бассейна, перехватило дыхание: в этот миг он понял, что к таланту сына следует относиться серьезно.
Той осенью Тео начал ездить в Восточный Лондон к ветеранам британского блюза; адресами и рекомендациями его снабдила одна журналистка, знакомая Розалинд. Больше всего Тео понравился Джек Брюс: он получил музыкальное образование, играл на нескольких инструментах, совершил переворот в мире бас-гитары, был подкован в теории и записывался чуть не со всеми героями блюза начала шестидесятых. А еще, говорил Тео, он очень добрый и терпеливый. Честно сказать, Пероун не понимал, почему такой выдающийся человек тратит время на какого-то мальчишку. Еще больше его поражало и трогало то, что сам Тео ничего странного в этом не видел.
Через Брюса Тео познакомился с некоторыми легендарными личностями. Однажды его пустили посидеть на мастер-классе Клэптона. Он видел Длинного Джона Болдри, приехавшего из Канады на воссоединение с группой. Слышал воспоминания о Сириле Дэвисе и Алексисе Корнере, о Graham Bond Organization, о первом концерте Cream. Однажды случайно столкнулся с Ронни Вудом и познакомился с его старшим братом Артом. Год спустя Арт пригласил его на джем-сейшн в известном клубе в Туикнеме. За каких-то пять лет, даже меньше, Тео овладел всей блюзовой традицией. Теперь, приезжая в замок, он всякий раз демонстрирует деду свои новые достижения. Ему нужно одобрение Иоанна, и старик не скупится на похвалы. Приходится признать: он сумел открыть во внуке нечто такое, чего сам Пероун, скорее всего, никогда бы не разглядел. Хотя, конечно, именно он на отдыхе в Пемброкшире, попросив у кого-то гитару, показал девятилетнему Тео три простых аккорда и как играется блюз в ми-мажоре. Но для него это было просто еще одно развлечение, такое же, как метание фрисби, пейнтбол, катание на велосипеде, на роликах, на скейте и так далее. К развлечениям детей Генри в то время относился очень серьезно, вплоть до того, что сам надел коньки. Закончилось это сломанной рукой. Но никогда он бы не подумал, что эти три аккорда лягут в основу всей жизни Тео!
Иоанн Грамматик был движущей силой и в жизни Дейзи — по крайней мере, до тех пор, пока их отношения не разладились. Когда ей было тринадцать — примерно тогда же Иоанн научил ее брата играть буги в до-мажоре, — он попросил рассказать, какие книги ей нравятся. Выслушав, объявил, что все эти «подростковые романы» только засоряют детям голову. И убедил ее почитать «Джейн Эйр»: первые главы прочел ей вслух, подробно расписал грядущие удовольствия. И она принялась за дело — просто чтобы порадовать деда. Язык у книжки, говорила она, какой-то странный, предложения слишком длинные, и картинки в голове не складываются. Пероун попробовал сам — и вполне с ней согласился. Однако Иоанн не отставал от внучки; и где-то через сто страниц страдания Джейн ее так растрогали, что она даже есть отказывалась — так ей не хотелось отрываться от книжки. Однажды после обеда они всей семьей решили погулять по полям. Пошли все, кроме Дейзи: до конца книги оставалась сорок одна страница. Вернувшись, они обнаружили, что Дейзи сидит под деревом и горько плачет — не потому, что ей жалко Джейн, а оттого, что Шарлотта Бронте давно умерла и никогда больше ничего не напишет. Она плачет от восхищения, объясняла она сквозь слезы: прежде она и не подозревала, что на свете бывает такое. Какое «такое»? — спросил Грамматик. Ах, дедушка, ну вот когда дети из приюта умирают, а на улице светит солнце, и небо голубое; или вот это, когда Рочестер переодевается цыганкой; или когда Джейн в первый раз встречает Берту, похожую на дикого зверя…
Иоанн дал ей «Превращение» Кафки — идеальная книга для тринадцатилетней девочки, сказал он. Эту страшную сказку Дейзи прочла в один присест и потребовала, чтобы ее прочли и отец с матерью. Однажды утром, на рассвете, заявилась к ним в спальню, присела на кровать и сообщила, что Грегору Замзе страшно не повезло в жизни: у него были такие кошмарные родители! Хорошо, хоть сестра его любила! Розалинд прочла книгу за полтора часа, не отрываясь, как будто это статья из юридического журнала. Да и самому Пероуну, по натуре не расположенному к историям о невероятных превращениях, пришлось признать, что к концу книга его… заинтриговала (более сильные выражения он не решился употреблять даже наедине с собой). Особенно понравилась ему бездумная жестокость сестры на последней странице, когда она, в трамвае с родителями, встает первой и «выпрямляет свое молодое тело», готовая начать новую, чувственную жизнь. В такое превращение он мог поверить. Первая книга, рекомендованная ему Дейзи, с нее началось его литературное образование под присмотром дочери. С тех пор Генри старается читать все, что она предлагает, однако это его не спасает: Дейзи считает отца безнадежным и грубым материалистом. Говорит, что ему не хватает воображения. Быть может, так оно и есть, но она не теряет надежды. На тумбочке возле кровати сложена стопка книг, и сегодня Дейзи привезет еще. А он не дочитал биографию Дарвина и так и не взялся за Конрада.
