Захар Прилепин - «Лимонка» в тюрьму (сборник)
В конце подъёма – стена, направо коротенький участочек коридора, а слева была дверь в кабинет, видимо, фээсбэшного опера, курирующего эту зону. Он всегда гулял в штатском, и никогда я его не видел пьяным. Он не ходил в компаниях с другими офицерами, редкий случай только вдвоём, максимум втроём с каким-нибудь начальством не ниже среднего звена. Никогда не смеялся и не улыбался, и рядом стоящие не смеялись и не улыбались. Ни один работник не был на него похож, и все себя пытались вести одинаково серьёзно, как себя вел он. На глаза он мне попадался нечасто, от силы раз пятнадцать. На оперов я ещё на воле научился обращать внимание, но после года общения только с операми я стал различать их по мастям и званиям. И никто меня так не заинтересовал, как именно этот.
К этому молчаливому гражданину меня вызывали только дважды. Он долго допытывался, кто такой Лёша Голубович, привёзший мне из Магнитогорска передачу. В первый раз, в июне, у него не приняли её. Но потом, спустя месяца полтора, когда, видимо, появились публикации в прессе, всё-таки приняли. И в середине августа я её получил, чему был рад, несмотря на наполовину сгнившие лимоны, испорченный майонез, заботливо перелитый в прозрачный пакетик, и ещё что-то, всего не вспомнишь сейчас. Но мне хватило наесться за сутки и угостить этапников. Помню, что колбаса замерзла в морозилке и оттаяла только к полудню следующего дня. Выпускали из ШИЗО вечером, как и закрывали. И до ужина я её таки поел с ребятами.
Второй раз меня к нему водили в ноябре, перед переводом в БУР, или, как сейчас называют, ПКТ. Он меня просил подписать бумагу, о том, что меня содержат в лагере удовлетворительно…
Входя и выходя из штаба, все неизбежно проходили мимо этого кабинета. Включая хозяина и его зама по Безопасности и Оперативной Работе (зам по БОР) Прохорова, «серого кардинала» колонии. Простые зэки не подозревали, что это за табличка с инициалами и фамилией, без должности и звания. А вот офицеры – все эти люди были зубастые карьеристы, девятка была лучшая колония в Башлаге, именно сюда при мне привозили всяческие комиссии и много ещё кого – все они понимали, что никогда им не достичь такого уровня, чтобы сесть в кресло за этой дверью. Им только и оставалось срывать свои неудовлетворённые амбиции на зэках, а при случае и друг на друге. Прав был Достоевский – солдат дело испорченное.
Такое вот начало коридора, где располагался штаб.
Справа был то ли учётный стол, то ли архив, где работали какие-то зэки писарями. Точно знаю, что именно туда передавали заявления зэков и именно там отмечались все их движения за сутки: куда пошёл, что сделал и что сказал.
Налево длинный коридор. Здесь и был весь штаб как таковой. Не нужно путать с канцелярией, которая находилась в административном здании, где бегают на каблуках секретарши и бухгалтерши. Все цензоры и им подобные женщины работали в здании, где находилась проходная – КПП. Для них вход даже был, по-моему, отдельный, и в зоне они бывали редко, если вообще бывали.
Штаб тут был именно армейский, где занимались стратегией по дальнейшим ежедневным военным опытам над заключёнными пациентами. Людьми которых они, разумеется, не считали и не считают. Разве что глубоко душевнобольными. Некоторые врачи считают же, что людей с отклонениями надо убивать сразу. Гуманисты. Нет человека – нет проблемы, считают они. В общем, на что только не идут, чтоб себя освободить от работы.
Ладно, Всевышний нам всем судия, оставлю эту тему.
Это был относительно длинный коридор. Вот первая дверь направо. Тут располагался кабинет зама хозяина по БОР Прохорова Николая Сергеевича, того самого «серого кардинала».
Напротив Прохорова, но чуточку наискосок вглубь по коридору налево была маленькая фотолаборатория, где мне и сделали мою первую в лагере фотокарточку на личное дело. От лаборатории шли сплошные кабинеты оперов, обычно не ниже капитана. Основные, кто со мной работал, – это были капитан Полулихов, «добрый» и «душевный» следователь, который на меня сорвался лишь раз. Такой же был по отношению ко мне и майор Минибаев Руфат Ульфатович, он был правая рука Прохорова. Его, я знаю, зэки не любили, видимо, бивал он ребят серьёзно. Но со мной он себя вёл очень тактично, и сорвался на меня тогда же, когда и Полулихов, в феврале 2006 года…
Разумеется, кабинетов там было больше. Один из кабинетов сразу после фотолаборатории занимал какой-то толстый майор. К нему меня таскали осенью 2005 года, пряча от комиссии огромного главы всего Башлага генерала ФСИН РБ Шалыгина. Кабинеты все были смежные, с боковыми дверями, которые иногда были единственным сообщением с коридором. То есть только через соседний кабинет можно было выйти наружу. Они некоторые двери маскировали, заставляя шкафами, зачем-то наивно прятали.
Кабинет Минибаева смотрел прямо на этапку. В этапную комнату, из кабинета направо, был дверной проём и небольшой предбанничек. Там слева стояла клетка – обезьянник без посадочных мест. Туда закрывали обычно тех, кого приговаривала специальная комиссия к ШИЗО из комнаты этапа или с лагеря. Шизошных и буровских приводили и уводили те же инспекторы, дежурившие по ШИЗО.
В завершение длинного коридора располагался кабинет хозяина, Хижова Михаила Николаевича. Простоват и с виду и внутри, видимо, исполнителен, как и положено быть производственнику, а производственником он и был. Похоже, особо не злоупотреблял спиртным, не упивался. Мне он очень напоминал депутата Госдумы Геннадия Гудкова. Такие на большую мерзость не пойдут. Закроют глаза на чужую, но сами приказывать или намекать убить не станут. Типаж приличного чиновника – не упыря-убийцы. Надеюсь, поймёте мою туманную характеристику, но выразился как смог.
Проходя по коридорчику от Минибаева, мимо решетки, упираемся прямо в железную дверь. Стоп. Приехали. Это дверь в «Комнату этапа».
Этапка (Карантин)
Нас человек десять. Вскарабкались с баулами по лестнице. Гурьбой нас ведут по коридору.
Навстречу попадались другие зэки, все в солидных чёрных кителях-френчах, гражданских ботинках, с запахами дорогих одеколонов, которые я теперь долго буду воспринимать с отвращением, чувствуя в магазинах, вагонах метро или у кого-нибудь в гостях. Все зэки, глядя на нас, тихо улыбались. Но их улыбки явно не предвещали ничего хорошего. С такими улыбками новобранцев встречали, помню, дембеля, когда нас привезли с КМБ в батальон.
Мы прошли через длинный коридор, свернули направо и вошли в железную дверь. И все остановились возле стены, с противоположной стороны от окна. Относительно длинная и узкая барачная комната уходила вправо от двери. В два яруса кровати, от окон и до поста дневального. За дверным проёмом были ещё три двуярусника, но эти были для пидоров. Койко-мест в два яруса всего было, по-моему, около пятидесяти. Пидорских я не считаю, конечно. Просто точно помню, как мелом на доске дежурные царапали и стирали, что всего сорок три, один в ШИЗО, фактически сорок два…
