Чарльз Буковски - Первая красотка в городе
Но я дал девчонке свой адрес и номер телефона в надежде, что когда-нибудь у нас с нею получится на матрасе. (Хэрриет, ты так и не приехала.)
Однако приехал Барни Палмер, политический обозреватель. Я впустил его и откупорил пиво.
— Хайанз, — сказал он, — вложил в рот пистолет и нажал на спуск.
— И что?
— Заело. Поэтому пистолет он продал.
— Мог бы еще разок попробовать.
— Да тут и на первый нужна храбрость.
— Ты прав. Прости. Ужасный бодун.
— Хочешь знать, что произошло?
— Конечно. Это ведь и моя смерть.
— Ладно, значит, во вторник вечером сидим, пытаемся номер срастить. Твоя колонка у нас была, и, хвала Христу, длинная, потому что материалов не хватало. Могли все полосы не заполнить. Появился Хайанз, глаза стеклянные, вина перепил. Они с Черри снова разбежались.
— Брр.
— Ну. Ладно, полосы пустые. А Хайанз еще под ногами путается. В конце концов поднялся к себе и вырубился на диване. Только он свалил, как номер начал собираться. Мы закончили, сорок пять минут остается, чтоб в типографию успеть. Я говорю: давайте я отвезу. И тут знаешь что?
— Хайанз проснулся.
— Откуда ты знаешь?
— Да уж догадался.
— Короче, он стал клясться и божиться, что сам отвезет номер в типографию. Закинул все в машину, но до типографии так и не доехал. Мы на следующий день приходим, а на столе записка, и все вычищено — «Ай-Би-Эм», подписной лист, все…
— Я слышал. Ладно, давай так посмотрим: он всю эту чертовню заварил, значит, он вправе и закончить.
— Но «Ай-Би-Эм»-то не его. За нее он может запопасть.
— Хайанз привык запопадать. Он от этого цветет и пахнет. У него все яйца в кучку собираются. Слышал бы ты, как он орет.
— Но дело-то в маленьких людях, Бук, в тех, кто за двадцать пять баксов в неделю вкалывает, кто все бросил, чтобы газета выходила. У которых подметки картонные. Кто на полу спит.
— Маленьких людей всегда в очко вдувают, Палмер. В истории всегда так.
— Ты говоришь, как Монго.
— Монго обычно бывай прав, хоть он и сукин сын.
Мы еще немного поговорили, и все закончилось.
В тот вечер на работе ко мне подошел черный верзила.
— Эй, братан, я слыхал, твоя газета накрылась.
— Точно, братан, а ты-то где слыхал?
— В «Л.-А. Таймс», первая страница второй тетрадки. Вот они радуются, наверно.
— Наверно.
— Нам ваша газета нравилась, чувак. И твоя колонка тоже. Настоящий крутняк.
— Спасибо, братан.
В обеденный перерыв (10:24 вечера) я вышел и купил «Л.-А. Таймс». Перешел с нею через дорогу в бар, взял себе кружку пива за доллар, зажег сигару и подошел к тому столику, где светлее:
РАСКРЫТАЯ ШАХНА ЗАКРЫВАЕТСЯ«Раскрытая Шахна», вторая крупнейшая подпольная газета Лос-Анджелеса, перестала выходить, сообщила в четверг ее редакционная коллегия. Газета не дожила 10 недель до своей второй годовщины.
«Крупные долги, проблемы с распространением и 1000-долларовый штраф за непристойность по приговору суда в октябре месяце способствовали распаду газеты», — заявил Майк Энгел, ответственный секретарь газеты. По его оценкам, последний тираж газеты составил 20 000 экземпляров.
Однако Энгел и другие члены редколлегии убеждены, что «Раскрытая Шахна» могла бы продолжать выходить, если бы не решение о закрытии, принятое Джо Хайанзом, ее 35-летним владельцем и главным редактором.
Когда сотрудники прибыли в среду утром в редакцию газеты (Мелроуз-авеню, д. 4369), они обнаружили записку Хайанза, которая, в частности, гласила:
«Газета уже выполнила свою художественную миссию. В политическом же смысле она все равно никогда не была эффективна. То, что происходило на ее страницах в последнее время, — ничем не лучше того, что мы печатали год назад.
Как художник, я вынужден отвернуться от работы, которая не становится лучше… несмотря даже на то, что это творение моих собственных рук, и на то, что она приносит хлеб (деньги)».
Я допил кружку и отправился на свою государственную службу…
Через несколько дней у себя в почтовом ящике я обнаружил записку:
10:45 утра, понедельник.
Хэнк!Сегодня утром в почтовом ящике я нашел записку от Черри Хайанз. (Меня не было дома все воскресенье и ночь на понедельник.) Она говорит, что дети у нее, она болеет и у нее крупные неприятности по адресу Даглас-стрит, ――――. Я не могу найти Даглас-стрит на этой ебаной карте, но хотел, чтоб ты знал про записку.
БарниПару дней спустя зазвонил телефон. Не тетка в течке. Барни.
— Эй, Джо Хайанз в городе.
— Мы с тобой — тоже, — ответил я.
— Джо вернулся к Черри.
— Вот как?
— Они собираются переезжать в Сан-Франциско.
— Давно пора.
— Газета для хиппи провалилась.
— Ага. Прости, что у меня не вышло. Надрался.
— Нормально. Но послушай, мне сейчас одну статью заказали. Как только закончу, хочу с тобой связаться.
— Зачем?
— У меня есть спонсор с пятьюдесятью штуками.
— С пятьюдесятью?
— Ну. Реальные деньги. Ему не терпится. Хочет начать еще одну газету.
— Держи меня в курсе, Барни. Ты мне всегда нравился. Помнишь, как мы с тобой закиряли у меня в четыре, проговорили всю ночь и закончили только в одиннадцать утра?
— Ага. Дьявольская ночка была. Хоть ты и старик, но кого хочешь перепьешь.
— Ну.
— Как только я эту херню закончу, дам тебе знать.
— Ага. Держи связь, Барни.
— Буду. А ты тем временем просыхай.
— Конечно.
Я сходил в сортир и прекрасно просралси по пиву. Потом лег в постель, сдрочил и заснул.
Жизнь и смерть в благотворительной палате
«Скорая» была переполнена, но мне нашли место на самом верху, и мы двинулись. Я блевал кровью в больших количествах и боялся, что наблюю на тех, кто ниже. Мы ехали и слушали сирену. Звучала она в отдалении, будто и не от нашей кареты. Мы ехали в окружную больницу — все вместе. Бедные. Объекты благотворительности. С каждым по отдельности что-то не так, и кое-кто оттуда уже не вернется. А общее только одно — мы все бедны, и шансов у нас немного. Нас упаковали, как кильку. Я и не знал, что в «скорую помощь» влезает столько людей.
— Господи боже мой, ох господи боже мой, — доносился до меня снизу голос черной тетки. — Вот уж не думала, что со МНОЙ так будет! Вот уж не думала, что такое будет, господи…
Я думал другое. Уже некоторое время я заигрывал со смертью. Не могу сказать, что мы с ней закадычные приятели, но знакомы неплохо. А в ту ночь она вдруг совсем на меня напрыгнула. Звоночки звенели и раньше: боль саблями тыкались мне в живот, но я не обращал внимания. Я считал себя крутым парнем, и боль для меня — просто невезуха; я ее игнорировал. Заливал ее сверху виски и продолжил заниматься своим делом. Мое дело — напиваться. Писки то меня и доконало: следовало держаться вина.
