Тьерри Коэн - Если однажды жизнь отнимет тебя у меня...
Можно ли отредактировать собственную жизнь, поработав над ней, как над рукописью романа? Разорвать странички с неудачной историей и написать другие, не сомневаясь, что теперь умеешь управляться с подводными рифами?
В минуты полного владения собой я не сомневаюсь в ответе. Но я позволяю хмелю взять надо мной верх, и опьянение называю ясновидением.
Все прежнее еще возможно. Но хватит ли у меня сил вернуть его? Осилю ли я принятые решения? Иногда я верю, что осилю, но потом легкомыслие, обида или моя непроходимая глупость вновь толкают меня в объятия Алисии.
Сегодня вечером я непременно поговорю с Дженной. Признаюсь ей в своих ошибках, скажу, как сожалею о них и как хочу начать все сызнова. И если она еще готова меня выслушать, если согласна поддержать меня, мне удастся осуществить задуманное.
Габриэль закрыл компьютер. Зеркало напротив него показало человека, с которым он только что познакомился. Ему показалось, что он видит на его лице след душевных мучений: затаенная неуверенность в глазах говорила о его неуверенности в мире. В них были печаль и тайная стыдливость. Морщинки вокруг глаз, морщины на лбу. Теперь он ясно читал в лице этого человека тревоги, страхи, тоску. А поначалу он показался ему бездумным тупым алкоголиком, варваром, животным.
Теперь Габриэль испытывал сочувствие к Александру, и его удивляло, что он его испытывает. Почему он его испытывает? Потому что живет в его шкуре?
— Ну и как? Искал в кабинете воспоминания? — Дженна стояла в дверях, держась рукой за косяк.
— Да. Но ничего не нашел.
— Я сварила кофе, — сказала она, приглашая его следовать за собой.
В кухне он не сразу решился. Эта история его не касается! И все-таки любопытство взяло верх.
— Что произошло вечером перед аварией?
— То есть?
— Что произошло между нами?
— Ничего особенного. Поссорились.
— Да, но… Из-за чего?
— Ты же знаешь, мы постоянно ссоримся. Из-за всего. Но в этот вечер ты превзошел сам себя.
— Объяснись…
— С самого начала повел себя странно… Сказал, что сожалеешь о своих поступках, что хочешь все исправить, вернуть прошлое, — перечисляла Дженна меланхолично.
— Но это же… хорошо. Разве нет?
— Хорошо, если бы ты ограничился этой своей декларацией. Мне трудно было тебе поверить, но говорил ты искренне. В конце концов ты меня растрогал. Ты вдруг стал таким, каким я тебя знала, — увлеченным, полным надежд, веры в будущее. Я почувствовала себя счастливой, но это был миг, короткий миг. Я готова была простить тебя, забыть свои страдания, ночи, когда я ждала тебя и плакала… Но ты тут же открыл мне истинную причину твоего раскаяния. Можно себе представить, как горько мне стало после такой ослепительной, неслыханной надежды.
— Истинную цель?
— Да. Ты просто решил мной манипулировать. Как только я проявила слабость, ты объявил, что хочешь уехать куда-нибудь, хочешь дать нам новый шанс.
— И что же?
— Что для этого мы должны продать нашу фирму. И у тебя даже есть покупатель.
— И что тебе показалось подозрительным?
— Несколько недель назад ты мне уже говорил об этом своем намерении, и я тогда не согласилась. Не потому, что была так уж против… Скорее хотела тебе досадить. А ты за моей спиной продолжал вести переговоры. Но без меня тебе нашей фирмы не продать, у тебя же всего двадцать пять процентов акций, потому что я финансировала фирму, когда она делала первые шаги. Но твоему покупателю нужен контрольный пакет, и значит, я должна уступить свои. Вот ты и решил мной манипулировать. Но я держу тебя этими акциями. Не хочу, чтобы ты ушел от меня. Это мой единственный козырь. И я тебе это сказала.
Дженна опустила глаза, стыдясь, что обнаружила, как сильно она его любит. Габриэля растрогало ее чувство. Ему хотелось обнять ее, успокоить, утешить по-дружески, но она истолковала бы его порыв иначе. Он не имел права вмешиваться в сплетение сложных чувств, где он не отвечал ни за уток, ни за основу.
— Я думаю… что был совершенно искренен, — выговорил он наконец, желая утешить Дженну.
Она посмотрела на него с удивлением.
— К тебе возвращается память?
— Нет, я так чувствую.
Габриэль мог бы сказать ей о дневнике, найденном в кабинете ее мужа, о трогательной странице, которой он доверил свое желание вернуться к жене, но почувствовал, что не вправе это делать. И еще почувствовал опасность для себя: семейные дела Александра могли отвлечь его от выполнения собственных обязательств.
— Так, значит, у тебя семьдесят пять процентов акций? — спросил он.
Она грустно улыбнулась:
— Деловой человек не дремлет.
Он взмахнул рукой, отметая ее сомнения и подозрения.
— Я просто пытаюсь быть в курсе ситуации.
— Нет, шестьдесят пять.
Габриэль почувствовал, что по спине у него пробежали мурашки.
— А десять процентов принадлежат… Луи.
— Ты вспомнил, да?
— Нет, сделал логическое заключение.
Габриэль больше не сомневался: сон был посланием. Но от кого? И что он ему сообщал?
* * *Дженна исподтишка посматривала на мужа, пока тот пил кофе.
Габриэль куда острее, чем Дженна, страдал от необычной ситуации: сначала он был обманщиком, чувствовавшим себя в полном праве распоряжаться Александром, который отнял у него жизнь, но теперь, в эпицентре сложных интимных отношений, им владело чувство вины перед доверчивой, болезненно чувствительной публикой, которую он морочил.
Дженна ждала от мужа взгляда, улыбки, нежного прикосновения, и Габриэль вполне мог бы на что-то подобное расщедриться…
Раздался телефонный звонок, Габриэль сидел, не двигаясь.
— Твой мобильный, — сказала Дженна.
Он порылся в кармане и нажал на клавишу.
— Пьер-Андре Марки. Нам нужно встретиться. — Голос адвоката был твердым, уверенным.
— Когда?
— Во второй половине дня у меня в кабинете.
— Хорошо.
Он повесил трубку, Дженна начала убирать со стола.
— Твоя любовница? — спросила она, маскируя агрессию иронией.
— Нет, мой адвокат.
— У тебя с ним встреча?
— Да, сегодня во второй половине дня. И еще я хотел бы зайти на работу.
— Чтобы?
— Не знаю… Чтобы увидеть.
— Увидеть ее?
— Послушай, давай закроем эту тему. Я потерял память и потерял все чувства к ней, ты это уже знаешь.
Дженна серьезно смотрела на мужа.
— А ты знаешь, что не лежи молодой человек в коме без надежды на восстановление и не будь его невеста в таком отчаянии, я бы благословила эту аварию.
Габриэль опустил голову, не зная, что отвечать.
