Владимир Владмели - 11 сентября и другие рассказы
— Не расстраивайся, — сказала Вера, когда он вернулся, — вино мы с собой взяли, а огней у наших соседей хватит на всех. Пока ты ходил, они принесли сюда свои запасы, — она указала на кучу коробок разной величины. Лёня взял одну из них. На ней была нарисована цветная картинка, указано на какой высоте фейерверк должен зажигаться и сколько минут гореть, а внизу крупным шрифтом напечатаны правила обращения и специально указано, что при несоблюдении их фирма никакой ответственности за последствия не несёт.
Вечером Тейлор с сыном подошли к костру. Мальчик со знанием дела разжёг его и приготовил всё для фейерверка. Вскоре зазвучали выстрелы и поляна осветилась. Огни взлетали в воздух с громким шумом, образуя самые невероятные фигуры на разной высоте от земли. За фейерверком наблюдали все жители курортных домиков, он освещал всё вокруг и отражался в озере. В небе как в калейдоскопе то и дело возникали разноцветные меняющиеся картины. Стало шумно и весело.
Когда фейерверк закончился, темнота на озере стала казаться непроглядной. Огонь костра её только усиливал. Небо затянулось тяжёлыми тучами, которые вместе с чёрным лесом и лениво перекатывающимися небольшими волнами превращали действительность в картинку из страшной детской сказки. Люди разошлись по палаткам и лагерь стал затихать. Ещё слышны были голоса, но чувствовалось, что все готовились ко сну. Лёня достал гитару и стал перебирать струны. Вера подсела к нему и они тихонечко начали петь любимые песни. В ночной тишине хорошо было слышно каждое слово.
Вскоре к костру подошёл полицейский. Это был сын хозяина. Звали его Курт, жил он со своей семьёй в соседнем городке и редко наведывался к родителям. Синекурой его работу назвать было нельзя, но всё же она была гораздо спокойнее, чем у его коллег в городе. Многих жителей он знал с детства, это были потомки немцев и шведов, люди чинные, аккуратные и законопослушные. В его округе, конечно, случались инциденты, но скорее комические, чем криминальные. Иногда его отец звонил в отделение и, выдумывая какой-нибудь предлог, вызывал Курта к себе, чтобы лишний раз с ним повидаться. Сегодня причиной вызова послужили песни у костра.
— Здравствуйте, — сказал полицейский, — мне пожаловались, что вы очень громко поёте.
— Разве это громко! — возразил Лёня.
— Хозяин сказал, что вы мешаете отдыхающим.
— Мы думали, что песни входят в плату за ночлег, иначе остановились бы в другом месте.
— Откуда вы приехали?
— Из Миннеаполиса.
— А до этого?
— Из Советского Союза.
— Давно?
— Год назад.
— И как вам здесь нравится?
— До сегодняшнего дня очень нравилось, но теперь мы видим, что Америка не такая уж свободная страна. У нас даже КГБ не запрещало петь в лесу.
— А вы пытались?
— Много раз.
— И вас за это ни разу не привлекали?
— Привлекали, но не за это.
— Расскажите.
— Может лучше пропеть?
— Нет, расскажите, тогда я разрешу вам продолжать концерт.
Лёня посмотрел на жену, но она только пожала плечами. Она слышала эту историю много раз.
— Я работал тогда в НИИ, — сказал он, — и имел глупость откровенно высказывать свои взгляды. Однажды меня вызвал начальник Первого отдела. Так официально назывался у нас представитель Организации. Состоял отдел из одного человека — начальника, остальные работали по совместительству и отчитывались ему так, чтобы их никто не видел. Офицер, который вызвал меня, вёл себя, как типичный пахан. Когда я вошёл, он сделал вид, что разговаривает по телефону. Я уселся напротив. Он тут же закончил разговор и хорошо поставленным голосом сказал:
— Нам стало известно, товарищ Портнов, что вы выражаете недовольство политикой Советского Союза. Это правда?
— Спросите тех, от кого вам стало известно, — ответил я.
— Значит правда, — констатировал он, — так вот мы вам этого делать не советуем, иначе у вас могут быть большие неприятности. Вы меня поняли?
Я его прекрасно понял. Я знал, что они делали с неугодными людьми. Мне стало жутковато, но я пересилил себя и, стараясь оставаться невозмутимым, спросил:
— Вы за этим меня вызывали?
— Вы меня поняли? — переспросил он.
Я ничего не ответил.
— Значит, поняли, это хорошо, в таком случае вы свободны.
Он не сказал «пока свободны», но по интонации это было очевидно и после разговора с ним я две ночи не мог заснуть. Я стал гораздо осторожнее и вместо того, чтобы высказывать своё мнение, стал чаще прислушиваться к мнению других. Я хотел понять, кто на меня накапал. Выяснить оказалось несложно. Стукачом оказался мой сотрудник, которого несколько раз посылали в заграничные командировки. Тогда Советский Союз находился за железным занавесом и попасть из него в страну свободного мира да ещё за казённый счёт простым смертным не удавалось. Кроме того этот человек всегда участвовал в обсуждении последних фильмов и книг и вызывал собеседников на откровенность. Звали его Валерий Ильич Власов, а я называл его Ильич Третий. Юмор здесь заключался в том, что основателя советского государства звали Владимир Ильич Ленин, это был Ильич первый, в наше время страной правил Леонид Ильич Брежнев, это Ильич второй, ну а мой сотрудник Валерий Ильич, инженер средней руки и стукач, был Ильич третий. Вообще с отчеством Ильич у меня начались проблемы после рождения младшего брата. Его назвали Володей и несколько лет спустя, на годовщине свадьбы наших родителей я в присутствии всех гостей сказал, что если бы моего отца звали Илья, то у него было бы два сына Владимир Ильич и Леонид Ильич. Это казалось мне очень остроумным, но отец меня выпорол и велел держать язык за зубами.
— Много людей считают обоих Ильичей мерзавцами, но все молчат в тряпочку, — сказал он, — а ты себя выставляешь.
— Как это выставляю? — не понял я.
— Есть такая пословица, «Все члены хотят ссать, а выставляют хуй».
Тейлор, стоявший в кустах, ухмыльнулся, так кстати прозвучала эта поговорка. Во время фейерверка он выпил слишком много пива, потом лёг спать и теперь природа подняла его с кровати. Он пристроился около дерева и так и остался стоять, прислушиваясь к разговору.
— Прямого криминала в моих словах, конечно, не было, — продолжал Лёня, — но неуважение к правительству явно просматривалось и при желании мне могли приписать соответствующую статью уголовного кодекса.
— Но не приписали?
— Нет.
— Значит, ваше правительство разрешало себя критиковать.
— Разрешало, но только один раз, — уточнил Лёня.
— Нет, я серьёзно, ведь какая-то свобода в Советском Союзе всё-таки была!
— Конечно, — согласился Лёня, — только она была обязательна для всех и во время выборов люди должны были голосовать за единственного кандидата. Увильнуть от этого никто не мог.
— А если человек находился в больнице?
— Даже в психиатрическую лечебницу приносили урну для голосования и все больные на голову должны были отдавать свой голос за блок коммунистов и беспартийных, так что народные представители оказывались вполне достойны своего электората.
Тейлор вернулся к себе, оделся, захватил бутылку вина и направился к костру.
— Я был в России, — сказал он, вступая в разговор, — ездил туда по бизнесу, но люди, с которыми я встречался, только и делали, что устраивали вечеринки. Наверно, у вас такая традиция, вместо работы петь под гитару. Время я, конечно, провёл весело, как вы говорите не просыхал, однако дело не продвинулось ни на шаг. Если бы я знал, что здесь моими соседями будут русские, я захватил бы водку. Сейчас у меня её нет, зато я принёс бутылочку вина. — Он отхлебнул глоток прямо из горла и протянул бутылку Лёне.
— Ему нельзя, — сказала Вера, зная брезгливость своего мужа, — он при исполнении.
— При исполнении, так пусть исполняет.
— Для этого нужно специальное разрешение, — сказал Лёня, кивая на полицейского.
— Я вам разрешаю, — ответил Курт, — но по первому же требованию соседей пение придётся прекратить.
— Хорошо, — согласился Лёня.
Полицейский пошёл в офис, где его уже ждали родители.
Между тем к костру стали подтягиваться люди из соседних домиков и палаток и кто-то спросил, нет ли в Лёнином репертуаре английских песен. Лёня спел «Yesterday», чем вызвал аплодисменты слушателей. Огонь разгорелся, а бутылки в отличие от трубки мира стали ходить по кругу в обе стороны.
Кто-то вспомнил, что его предки приехали из России, другой рассказал о своём путешествии в Петербург, третий о том, что его сотрудник говорит с таким же акцентом, как и Лёня и возможно тоже приехал из Советского Союза. По мере того как бутылки опустошались, людьми овладевало философское настроение, они стали обсуждать мировые проблемы и пути их решения. Каждый обстоятельно объяснял свою позицию соседу, который в свою очередь пытался сделать то же самое. Слушать ни у кого не хватало терпения. Все обращались к Лёне, как к судье и знатоку, но задав вопрос, тут же отворачивались и продолжали спор. Тейлор молчал и мелкими глотками потягивал из своего стаканчика вино.
