Михаил Чулаки - Во имя Мати, Дочи и Святой души
– Повезло просто, кусты разрослись.
– Бог спас.
– Да кусты там!
– А Бог и кусты подстелил.
Жива Ирка, значит.
– Госпожа Божа явила чудо, спасла неразумную сестру нашу, возлюбленную малую дочку свою, – звучно сказала Свами.
– Пошла ты со своей Божей бесовской! Один Бог истинный, Он и спас. Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Развелось этой погани.
– Масоны всякие.
– Папистки. Лютера своего тешут.
– Слава Богу, жива, а то бы сейчас милицию кликнуть. Что довели.
– И так можно – кликнуть. За попытку покушения.
Группа грудилась неплотно, и Свами твердо двинулась к выходу. Прожигая дорогу взглядом.
– Госпожа Божа вас простит, потому что не ведаете, что глаголете.
– Ведам! Очень даже ведам! Притон тут развели за забором. Люди видют! А маленькие тоже. В школу им ходить, а не в вертеп этот! Вырядились и фасонят.
– Девочки, да оставьте вы эту ведьму сушеную! Бог вас простит еще – по малолетству.
Но не схватил никто. Так и вышли.
Клава видела их насквозь, благодаря Госпоже Боже: не от жалости или вежливости – от страха их не рвут руками погаными: потому что хоть и не знают, а боятся чужой силы и чужой Божи! Иссинего взгляда боятся.
И не то ужасно, что обругали ведьмами и папистками какими-то, а то, что посмели своего бога подложного с истинной Госпожой Божей сравнить. За это не простится им. Снова Клава до судороги в кулачках осознала окончательную истину: мир поделен на верных и невров, детей света и выблядков тьмы! Погибнут невры и неверки – это и есть счастье. Освобождение Земли. Выметется прочь мусор человеческий! Потому что Госпожа Божа великая простительница – но не на всех!
В стороне слева толпилась другая группа. Вокруг Ирки, снова насквозь прозрела Клава. Лежит, страдает на виду, «скорую» дожидается.
Сонька сказала вслух то, что Клава чувствовала, но красиво выдать не умела:
– Да языки у них лопнут, гноем брызжа, за то, что истинную нашу Госпожу Божу поносить смеют и мужским идолом поганым клянутся всуе. Дыханием заразным опаляют. Белые обезьяны, им бы только жрачку и случку. Прочь, мерзость мира!
И так взглянула на толпу, что дыры должна бы прожечь в спинах.
Может, и прожгла – издали не разглядеть.
Свами свернула направо. Газонами, тропинками. Как вчера Витёк против знака.
Клава знала и свой грех: ведь чувствовала она, не хотела всходить по этой затхлой лестнице. Госпожа Божа ее предупреждала. А не послушалась. Пошла за Свами. Себя надо слушать, Госпожу Божу в себе, а не слепо за Свами следовать.
– Неразумная сестра Ираида навлекла на себя кару посильную. Госпожа Божа удержала ее в падении, приземлила бережно, чтобы оставить ей время для раскаяния, – сформулировала Свами официальную версию.
С тем и возвратились.
38
Витёк еще не вернулся в корабль с рощинской пленницей, и Клава прилегла, думая о Боже, которая не оставляет ее. Все трое вместе, семейно: Мати, Доча и Святая Душа. Так хорошо забываться на второй сотне воззваний мысленных: «Госпожа Божа, помилуй мя!»
Мир и благорастворение в сердце. Душа и дремлет и не дремлет.
И как будто небесные барабанчики бьют. Тамтамы горние.
Нет, стук земной вполне, однако.
Треск и беготня сапог не сестринских.
Распахнулась дверь. Голос злобный и радостный:
– И здесь! Еще одна! Малолетка явная!.. Пошли, девочка.
– Я добрая Дэви.
– Вот и хорошо. Пошли, коли добрая.
Мент. Молодой.
– Куда? Я здесь живу! Не хватай.
Он еще и не хватал. Собирался. Клава приподнялась, прикрываясь. Но не очень.
– Клава! Клава! – но не к ней. – Зайди сюда. Тоже по твоей части. Надень на нее чего-нибудь.
Вошла тетка жидковолосая и злая. Ментуха, хоть и без погонов. Послала Божа тезку.
– Ну что? Надень на себя чего-нибудь, девочка. Где у тебя белье?
– У меня нет. Вот, всё на мне.
– Как же так? До чего довели: без белья дети ходят! Ну пошли так.
– Никуда я не пойду. Я здесь живу, мне и здесь хорошо!
– Тебя не спрашивают. Лучше сама. А то поведут и пойдешь!
– Вы ответите. Я артистка знаменитая: Каля Дэви.
Прости Божа, но ведь не поймут, что святая. Не надо выдавать веру на посмеяние нечестивым неврам и неверкам.
– Пошли-пошли, артистка.
Но с ноткой уважения.
Всех уже согнали в молельню. Менты и ментухи переговаривались оживленно:
– Чего только не намалевали. Кощунство, но забавно.
– И главный Бог у них – баба. Даже с потолка глядит.
– Не всё вам мужикам почет, и мы не хуже, – это тезка признала.
Злая, а и ее коснулась дыханием своим Госпожа Божа.
И Свами отозвалась с другого конца:
– Слышу и среди воинства нечестивого здравые голоса. Да, мир сотворила Госпожа Божа, Женщина во всех женщинах, Жена во всех женах. Скоро День Счастливого Числа настанет, числа переменятся, Двойка женская над миром воцарится! И падут ложные боги мужеподобные.
– Смотри, Клава, в тебя коготок запускает, – засмеялись менты.
Заподозренная в сочувствии неформальному культу, ментуха Клава проявила усердие:
– Хватит вам здесь устраивать! Проповедовать будете в другом месте.
– Это мое место, мой дом. И я протестую против вторжения. Завтра же в девять утра протест будет у прокурора. Чем вызвано ваше беззаконие, лучше сообщите!
– Вы гражданка Зоя Николаевна Пересыпкина?
– Зоя Ниновна.
– Это вы оставьте в другом месте. Вы удерживаете незаконно несовершеннолетних!
– Это моя семья. Я их по подвалам и притонам спасаю.
– У вас есть лицензия на семейный детский дом?
– Когда я их вытаскивала, меня почему-то лицензию не спрашивали. И вы туда почему-то за ними в подвалы и притоны не пришли.
– Вы занимаетесь незарегистрированным сектантством и вовлекаете несовершеннолетних без согласия родителей или опекунов. Поэтому несовершеннолетние подлежат изъятию и помещению в распределитель до нахождения родителей или опекунов. Займитесь изъятием, лейтенант. Совершеннолетние могут оставаться при предъявлении документов. Не имеющие документов подлежат установлению личности.
Сестры хором заплакали. Громко.
– Вот! Вот ваш порядок и закон! Так ваш мужской ложный бог велит! Только что мы покоили сестра сестру в объятиях любовных! И вы ворвались как сарацины! Плач и вопль вокруг вас! Но ничего, Госпожа Божа всё видит! Близок День Счастливого Числа, скоро числа переменятся, и Госпожа Божа восприимет царствие Свое! А мы скоро обнимемся снова, сестры и братья! Минуют испытания и победит правда! Крепитесь в узилищах! Молите Госпожу Божу, Она-Они вас не оставят.
Ментуха Клава сказала тому молодому:
– Про объятия любовные заметили? Тянет на растление, а?
Налетела с объятиями кухонная Надя, утопила Клаву лицом в свой грязный балахон:
– Куда голубку добрую Дэви?! Не отдам!
Ей заломили руки и отбросили.
– Не противься, сестра. Не в силе телесной правда. Госпожа Божа накажет сарацин поганых. Невров и неверок безбожьих! Близок час.
Клава плакала, но шла спокойно. Госпожа Божа ведет ее твердо, и значит, так нужно.
Да и Додик не оставит, когда она на следующую гастроль понадобится. В шоуях другие деньги крутятся. И законы для шоуев другие.
Под изъятых малолеток нарочно пригнали автобус. Клава оглядывалась: не мелькнет ли знакомая тачанка?
Ну да Витёк увидит, сообразит не соваться.
Сонька уселась рядом, шепнула:
– Всем уже сказано: лишнего не болтать. Молились и учились, больше ничего.
Валерик подполз, заканючил:
– Сестрички, дайте целование. А то развезут всех – и не свидимся.
И попытался под подол.
Сонька дала ему коленкой в нос.
– Вали! И забудь про эти целования. Расскажешь – Госпожа Божа червя твоего под корень отсушит. И всем скажи: под корень!
39
Клаву привезли в глухой дом за каменной стеной. Приемник – это похуже даже, чем парник.
Поганое место, и дыхание в воздухе – поганое. Заразиться хочется. Только если Госпожа Божа оградит.
И Клава прошлась по своим святым местам – оградила себя женским крестом животворящим.
Всех привезли, но Клаву отделили. Ее усадили в комнате со столом и диваном, похожую на директорский кабинет в школе.
За стол уселся седой дядька, хотя не слишком старый. Еще мужик, а не дед. Мент или не мент – не понять. Пиджак.
Ментуха тезка не отстала, уселась на диван рядом с Клавой.
– Ну, девочка, давай поговорим спокойно, как человек с человеком, – мужик с подъездом. – Меня зовут Владимир Петрович, а тебя как?
– Каля Дэви.
– Красивое имя. А раньше как звали?
– Никак.
– В школу ходила когда-нибудь?
– Не помню.
– А как звали в то время, про которое ты не помнишь?
– Не помню.
– Ну правильно, раз про время не помнишь, то и не до имени. А давно ты проживаешь с Зоей Николаевной?
– Со Свами?
– Вы ее Свами называете? – обрадовался мужик, и Клаве стало досадно, что проговорилась.
