Евгений Москвин - Лишние мысли
Вода хлещет из отверстия водостока ниже, а из раны вылетают лишь мелкие звонкие капельки; в ее черноте — шипучие, невидимые струи стекающей воды.
Странный бетонный нанос над висячим замком потемнеет, а салатовые потеки на наносе проявятся, став гораздо более различимыми.
Рабочие стоят под дождем выпрямившись. Перед ними тележка и ведро. Они не переговариваются, но в безмолвии ждут; телодвижения, поначалу заметные, с каждой новой молнией и каждым новым раскатом становятся все менее различимыми.
ГАЗОН
Ночь… или вечер? Это облачное небо… какого-то смородинового оттенка… и луна… она более похожа на часть облаков… выделенный голубоватым ободком кружок — внутри облачной массы.
Луна прямо над шоссе.
Вот уже много часов и дней они идут по шоссе. Она манит его обратно в город, высотками которого заставлен весь горизонт. Манит очень неторопливо, незаметно… так, что, скорее, у него у самого просыпается желание идти… каждый раз, когда он останавливается.
Когда он останавливается… это как внезапно накопившаяся усталость — страшная и слабая. Отдающая тихим душевным ударом — ниже горла; и ноющая боль в душе после этого долго не исчезает.
«Не имеет смысла идти дальше».
И тогда она оборачивается и смотрит на него. Она не кивает и не махает призывно рукой, а только не сводит глаз. И тотчас он начинает испытывать какое-то удовлетворение.
От того, что они прошли еще, с прежней остановки.
«Господи, как все медленно… — усмехается он про себя. — Я совсем измучился. Но раз уж все так медленно, то и идти надо долго! Потом, потом мы точно дойдем!.. Просто надо идти дальше».
Он знает, что означает ее взгляд. Который он почти забывает до следующей остановки и вспоминает, пробуждается лишь в тот момент…
Это небо… смородинного оттенка… луна… Будто вырезали кружок из облака и переставили в другую часть массы.
…Зеленый простор, раскинувшийся в обе стороны от шоссе, насколько хватает глаз… и вдаль, к далеким небоскребам. Такая короткая трава, что это более походит на стриженый газон. Зелень такая странная… Немеркнущая — она выглядит так, будто на нее смотришь днем… Она какая-то… декоративная? Она будто чуть приподнята над землей — асфальтовая дорога чуть ниже газона, на длиннющие ступеньки черноты… справа и слева…
Очень далеко два среза черноты, наверное, сходятся в одну точку. Как раз на подступах к черным зданиям, между которыми не видно ни единого небесного промежутка. Дома еще совсем небольшие — город еще очень далеко. Но они идут, идут днями и приближаются к городу постепенно… наверное, приближаются — он не уверен.
Приветливые и маняще далекие крохотные оконца, желтые и розовые, мерцающие в розовых областях электрического света на этажах. И поверх высоток — маленькие острые шпили кое-где.
Чаще всего, однако, его взгляд устремлен на ее затылок, усыпленный длинными волосами. За которым он должен следовать. Изредка он замечает за массой волос тоненький разрез на черной кофте. Тогда ему кажется, что он ощущает и теплоту ее тела.
Но она на метра три впереди, и расстояние между ними почти не меняется… все это время, пока он идет за ней.
Все время…
От черного пояса на талии тянется длинная юбка, в которую переходит кофта, юбка до самой земли, какая-то сказочно терракотовая, и оттенок постепенно меняется…
«Не могу разглядеть до конца… и ее не могу разглядеть. Может быть, никого и нет? Может, я никого и не вижу и иду просто один?»
«Да, ты идешь один», — следует ее мысленный ответ. Так естественно вплетается в его мысли, что кажется, это думает он сам.
Внезапный тихий удар — в самую глубину души; он не может понять — откуда это берется? И — нервно разливающееся разложение тела, на щекотные частички. Бесчувственное.
«Это не имеет смысла… не имеет…»
Это не как от усталости… от неуверенности? Город… он приблизился? Кажется… да?
Движение вперед… Замирание, забывание…
И снова она оборачивается и смотрит на него. Не кивает, не махает призывно рукой. Просто не сводит глаз.
«Ты же знаешь все намеки… они вполне ясные… она точно хочет, чтоб ты шел за ней. Если бы она не хотела, она не шла бы впереди».
Сейчас он не чувствует никаких мыслей, исходящих от нее. Она просто смотрит. Нечто — борется у него внутри… «Мы так много прошли — это очень хорошо!» — думает он. Внезапное удовольствие и усмешка.
Город совсем не приблизился. И ничего не поменялось.
«Лучше не смотреть на него… так будет легче идти?»
Ведь вся усталость в нем. Это совсем не от ходьбы.
Чуть только он решается снова идти и делает шаг — она тотчас разворачивается и делает шаг, будто не хочет, чтобы расстояние между ними сокращалось…
«Она ведь и впрямь не хочет. Но тогда, это означает…»
«Ты должен идти дальше».
«Мы…»
Четко он видит только разметку шоссе, мерно выползающую из-под ее юбки.
«Зачем разметка? — думает он. — Прошло уже столько дней, месяцев… а не проехало ни одной машины…»
«А только мы идем», — ее подсказка.
«Я уловил ее мысль? Она ведь ничего не сказала».
«Ты уловил мою мысль».
Он чувствует смешинку в ее ответе.
Они идут дальше, а темнота постепенно сгущается вокруг, и ее юбка уже тихо искрится в полумраке… и ему кажется, на этой терракотовой ткани проступают ранние звезды.
Она идет-вышагивает, размеренно… увлекая за собой какие-то вымыслы… а он вглядывается в сияние города, и кажется, из усилившегося мерцания окон в темноте до него начинают долетать отголоски… город уже близко? Они уже пришли?
«Я же не хотел смотреть…»
«Знаешь… Я почувствовал себя ребенком, которого облапошили…» — весело восклицает мужской голос, долетающий на теплом коме воздуха.
«Почему?»
«Я снова был ребенком… Я никогда еще не видел, чтобы человек пошел невесть куда и просидел в такой пустыне много лет…»
…
«Я и сама хотела бы так сделать».
«Ты сегодня был в офисе?»
«И да, и нет. Я свалился из окна третьего этажа, а у меня всего пара ссадин».
Он представляет себе большой палец мужчины, указывающий назад? Будто на окно этого офиса за спиной? Или он видит палец? И самого мужчину?
Это почти так, он почти уверен, что видит… эти изображения, мелькающие вокруг. И он уже не замечает города… как легко!
«Как это вышло? Прямо из окна?»
«Ну да. А мне и совсем не больно было».
Изображения людей, произносящих слова… Они будто на тончайших экранах, подъезжающих к нему прямо над зеленью, в темном воздухе. Он видит их.
Мужчина будто указывает на смородиновый клочок облака, виднеющийся за водяной прозрачностью экрана. Уже не указывает? Может, экран уже проскользнул, но он все равно вспоминает о нем точно так, как если бы…
Женщина в темных очках, на экране. Улыбается — в разговоре. А ее распушенные белокурые волосы, забранные в хвост, подрагивают над газоном. Тихий керамический блеск — на газонные травинки нанизаны искорки. Это капли росы? Нет…
Он слышит каждую реплику… они повторяются и крутятся в его умозрении. Подолгу.
Отдающиеся в мозгу комья воздуха.
Каждый раз реплики слышатся в новых интонациях. С новыми ударениями.
Он видит — на зависшем экране слева — двух мужчин в цивильных костюмах, раскуривающих кальян. И кажется, кальян стоит на газоне. А их головы — как просторно! — в небесной глади. Освобождающее просвечивание.
Он бросает взгляд на ее юбку, колыхающуюся впереди… Юбка уже какого-то оранжевого оттенка и как четко проступили голубоватые звезды на ткани! «На небе не будет ни одной звезды». А город… высотки приблизились!
«Это потому что я не смотрел на них, я больше не буду смотреть… пока…» — и он начинает прокручивать в голове реплики: Ты сегодня был в офисе. Прямо из окна. А мне и совсем не больно было…
Совсем не больно.
Кажется, один из людей общается с собеседником через переводчика.
Но он схватывает оба языка. Он схватывает абсолютно все, все реплики разом, но и по отдельности; это все одно. Он все понимает.
Пробуждение — после долгой, размеренной ходьбы.
Город приближается — своими отголосками.
«Я сегодня видела человека в новостях… он мне показался таким знакомым!»
«Кого?»
«Был репортаж по телевизору. Но я видела его вчера на улице…»
Этот шум… сам будто походит на информационный гул.
«Я помню, как я впервые услышал историю о пришельцах… Только это были не пришельцы из космоса».
«А откуда?»
«Из будущего. Отец принес домой книгу… там был отпечаток лица на земле. Такое странное, необычное лицо… из сплетений земли… Но человеческое».
