Андрей Ефремов - Неумолимая жизнь Барабанова
– Водитель автобуса.
– Отлично! Вы будете явно, недвусмысленно наказаны в глазах детей, но на каждом выезде их безопасность останется за вами.
Вот тут я ждал взрыва. Я надеялся на него. Но Кнопф оскалился, как японец, шумно вдохнул-выдохнул и – согласился. Итак, времени у меня оставалось всего ничего.
* * *– Это мне нравится, – сказала Алиса. – Вы перестаете понимать, что к чему ровно тогда, когда приходит время действовать.
Я начал говорить, едва переступив ее порог, и мы так и стояли в прихожей. Красавица смотрела на меня с раздражением.
– Кнопф – злопамятная, самолюбивая скотина. И если он этот разговор вытерпел и в школе остался, жди беды.
Я, было, сделал движение, но Алиса ни говорить, ни двигаться не позволила.
– Это вы вроде поняли. Так какого черта!? – Почти прокричала она. – Какого черта вам еще? Действовать пора, Александр Васильевич. Теперь уже все равно, какой вы. Понимаете? – Она цепко ухватила меня за рукав, втащила в кухню. – если вы и правда недотепа, тогда плохо. Всем плохо, понимаете? Только кроме вас, увы, это сделать некому.
– Господи Боже мой! Что сделать, что?
Алиса яростью своей захлебнулась и только взглядом жгла меня с минуту.
– Беда, – сказала она наконец. – Если вы не сумеете без промедления изъять Анетту из школы, все пропало. Кнопф готов на все. Если ему скажут: «Кнопф, стань женщиной, а не то – выгоним», он наденет юбку. Но будет уже поздно. Вы этого ждете? Уж кажется ясно, что он подбирается и к Ане, и к вашей дочке, так вырвите у него Анюту из-под носа. Ну, не я же, не я должна это делать!
Она вдруг прервала пламенные речи и ловко, быстро собрала ужин. Печаль смягчила ее красивое лицо, и оно стало милым. Алиса уселась против меня, посмотрела, как я орудую вилкой и проговорила неожиданно мягко:
– Придется, придется, Александр Васильевич. Послезавтра детей везут на лыжную прогулку. В ознаменование возвращения к нормальной жизни. За рулем Кнопф. В ознаменование торжества справедливости. С детьми – вы. Ксаверий сказал, что они к вам прилепятся и будут кучей. Вы на лыжах стоите?
– И я должен с этой прогулки…
– Да, милый вы мой, да. А вы запомните адрес, где я буду ждать Анетту. – Она назвала адрес, один из тех чудовищных адресов, что гонят человека в заневские безжизненные кварталы. – Там, кстати и для вас местечко будет, если лучшего не найдете. Больше я вам ничем не помогу. Мне не нравятся ваши глаза.
– Ладно, я надену темные очки.
– Чем зубоскалить, выпейте лучше водки. Самую малость.
– Все очень вкусно. – сказал я, и она махнула рукой, словно досадуя на то, что голова моя занята дребеденью.
– Вы не спросили, куда решено ехать, – сказала она в прихожей.
– А вы знаете?
– Ясно, нет. Вы, кажется, справитесь, Барабанов.
* * *Сильнейшее было искушение зайти в «7.40» и пригласить Наума поучаствовать в завтрашнем мероприятии. Не решился. Да и к тому же я не знал, что говорить ему. День клонился к вечеру, а никто не сказал мне ни слова. Пару раз я специально оказывался на пути у Ксаверия Борисовича, но директор дружелюбно встряхивал головой, плотно стискивал своей ладошкой мою ладонь и – ни слова. Потом я говорил перед детьми. Видимо, Кнопф и в самом деле покаялся, потому что дети были спокойны и придирались ко мне вполне дружески.
Наум не шел из головы весь день. Думаю, штука здесь не только в том, что мне хотелось с кем-то поделить ответственность. Мы с ним целились друг в друга, угробить друг друга могли, а вот – удержались. Что ни говори, узы…
Я ушел домой, когда почувствовал: дальше мелькать в школе просто глупо.
В комнате у старика на полу рассыпаны были деньги. Я собрал бумажки и пересчитал их. Ровно две тысячи. Надо полагать, он обронил их при сборах и теперь изводит барышню Куус расспросами и бестолковыми поисками. Я отчетливо почувствовал запах Машенькиной кожи, и голова пошла кругом. Если буду цел, непременно женюсь на барышне Куус. Она будет упираться, а я все равно женюсь.
Потом зазвонил телефон, и кто бы знал, чего мне стоило переждать четыре звонка! Я снял трубку, и очаровательный Ксаверий сказал все, что ожидалось.
– Зимний лес накануне Нового года. – сказал он. – Прекрасно!
Однако и он не сказал, куда мы едем.
– Я думаю, вы решите это с Кнопфом. Не хочу вас связывать.
Ай да Ксаверий! Неужто все его сарказмы, обращенные на коллегу Кнопфа, были представлением, разыгранным для меня? Впрочем, если и так, выбора нет. И отдельное спасибо начальнику за наступающий Новый год. Кабы не Ксаверий, я и не вспомнил бы об этом.
Я открыл дверь в лоджию, пошарил в промерзшем барахле и втащил в комнату ведро с песком. Прошлое новогодие мы были с барышней Куус, и зеленое деревце прожило в песке две недели. Песок был оледеневший и я поставил его к батарее. А кто мне и теперь запретит поставить елку?
Я уже ложился спать, когда затерявшаяся в газетах трубка разыграла позывные из Бетховена. Похолодев и тут же облившись потом, я схватил ее. Султана Магомедовича просили.
Черт! Черт! Черт! Я запретил себе думать про Ольгу. Да и о чем тревожиться? Монастырь! Твердыня!
Для радости я позволяю себе вспоминать Эддино «Great!» Ресторатор голландский…
* * *Поутру я минуту или две бестолково шлепал по квартире. Наступающий день, страшный и неповоротливый, уже висел на плечах. Я помахал кое-как руками, присел с десяток раз и ожил. Потом вытащил в прихожую ведро с песком, взял в кухне ложку и насыпал песку в старый Ольгин гольф. Тугой, тяжелой колбасой я ударил по косяку, и будь на месте косяка Кнопф, ему бы не поздоровилось. Странно и глупо – когда я упрятал гольф с песком в портфель, я почувствовал себя уверенным и сильным.
* * *Через вестибюль навстречу мне шествовал бодрый Кнопф с двумя парами лыж.
– Молодец, Барабан! – похвалил он меня неизвестно за что и описал рукою круг, точно собираясь вонзить указательный палец в пол. Таким манером он обычно отправлял детей в спортзал, и раздражение охватило меня. Но физкультурный зачин сегодняшнего дня был предопределен. Я смолчал и двинулся вниз.
В раздевалке у Кнопфа на сдвинутых стульях лежал длинный пластиковый мешок. На крючок, что высовывался из верхнего его конца, была наколота записка: «Брбн» – моя, надо полагать, фамилия. Я расстегнул молнию, похожую на крупные стиснутые зубы, вытряс из мешка лыжный костюм цвета адского пламени и стал переодеваться.
Когда я поднялся в вестибюль, Алиса тихонько говорила с Аней. Завидев меня, она растрепала ей волосы, легонько поцеловала в висок и оттолкнула от себя. Потом повернулась ко мне, оглядела пламенеющий наряд.
– Я вам сочувствую. Кто бы мог подумать. Кнопф – изобретательный парень.
Явился Кнопф, с видимым удовольствием оглядел мой наряд и сказал, что на снегу меня видно будет за версту.
– Никто не заблудится, – объявил он жизнерадостно. – Но должен сказать тебе, Шурик, детишки не рвутся в лес. Детишки опасаются. По части свободной жизни ты их подзавел, спору нет. Но смотри, что у нас выходит – свобода не в радость.
Я разозлился и чуть было не сказал Кнопфу, что он дурак. Алиса успела вмешаться.
– Коллега, – сказала она, глядя Кнопфу в левое ухо, отчего ухо тут же заалело. – Неужели вы, получив жалованье, тут же тратите его на первую попавшуюся дрянь? Головой не дергайте. Если я говорю дрянь, значит дрянь. Почему это все должны терпеть ваши спортивные издевательства?
– И верно, издевательства, – осклабился Кнопф. – Конечно, издевательства, раз их даже на Барабанова не заманишь.
– Ну вот, – проговорила Алиса, взглядывая на меня. – Обмен ударами начался. Не перестарайтесь, коллеги.
* * *Кнопф против ожидания не соврал. В автобусе в сером городском утреннем полумраке сидели две пары. Лисовский со своей суженой (я почему-то с трудом запомнил, что ее зовут Ниной) и Анюта с Сергеем. В нашем отрочестве мы бы наверняка разбежались по автобусу, эти пары занимали две первые двойки сидений справа и слева от прохода. Лисовский приподнялся и простуженным голосом сообщил, что они рады меня видеть. Потом он сказал, что ехать нам не меньше часа, и что они надеются, что я не буду молчать всю дорогу. Я покосился на Анюту. Она отгрызала заусенец, и лицо ее было скрыто волосами. Мне впервые пришла в голову мысль о Сергее. С ним-то что делать? И почему мне об этом ничего не сказала Алиса?
– Александр Васильевич, – раздался простуженный голос Лисовского. – Вы, может быть, думаете, что остальные испугались? К вашему и не только к вашему сведению – никто не испугался. В школе грипп.
«Может быть, не стоит рисковать?» – спросил я, и Кнопф принялся оглаживать баранку, как живую. «Нет», – сказал Лисовский, глядя ему в спину. – «Во-первых, мы хотим в лес, а во-вторых, мы хотим убедиться».
– Убедились? – спросил Кнопф, включая двигатель.
– Почти, – ответил Лисовский.
– Значит, в Юкки? – спросил Кнопф.
