Ирен Роздобудько - Двенадцать, или Воспитание женщины в условиях, непригодных для жизни
— Да. Есть, спать и продолжать род — этого не достаточно, чтобы иметь право называться человеком. Видеть мир в целом — вот главный результат обращения.
— И вы считаете, что она может быть с нами? — подает голос Галеристка. Хелена представляет себе ее утонченный аристократический профиль и немного отстраненный взгляд иронически прищуренных глаз.
— Конечно, да, — говорит Технолог, — у нее сильная воля, отличная интуиция и насыщенная эмоциональная жизнь. Это — три условия для человека, способного ощутить обращение. В конце концов… в конце концов, мы все говорили с ней. Ни один не отказался. И, прошу заметить, она не задавала глупых вопросов!
— В конце концов… — эхом подхватывает Олигарх, — признайтесь откровенно: мы все — ее поклонники.
— Это правда, — отзывается Галеристка.
— Да, — говорит Странник.
— Согласен, — тихо произносит Наследник.
— Итак, — заключает Технолог, — десять из десяти! Она — наша.
Слышно, как кто-то (конечно же — Тувеянсон!) хлопает в ладоши.
— Но нужно, чтобы она об этом узнала! — говорит Русалочка.
— Она уже знает, — говорит Технолог. — Она придет к нам сама… Она заберет нас отсюда…
* * *Хелена отстраняется от стены, она настолько срослась с ней за эти полчаса или час, что ей кажется, будто она едва отлипает от нее, сопротивляясь, барахтаясь под давлением влажной ночной темноты. Она подносит к глазам руку с часами — половина двенадцатого. Минут через десять-пятнадцать по трассе мимо больницы проедет последняя маршрутка. Значит, нужно идти. Обдумывать все это — позже.
Она тихо направляется к лестнице. На сегодня с нее хватит, решает она. Но теперь она уверена, что рядом существует жизнь. Даже здесь. Хотя почему «даже»? Именно здесь, где рушатся надежды.
Спустившись на первый этаж, она будит санитара, и тот, недовольно сопя и зевая, долго звенит ключами, отпирая дверь.
Хелена быстро идет по темной сиреневой аллее. Голова ее раскалывается, ноги дрожат. Она едва успевает добежать до полупустой маршрутки, и водитель настороженно поглядывает на нее в зеркало, висящее над его головой, — кто его знает, что за люди садятся на этой остановке…
Дома она перерывает книги — просто вытряхивает их на пол из ящиков, которые так и не удосужилась разобрать за целый год. Их так много! Наконец она находит первое издание своего «Амулета Паскаля», написанного по-английски — без сокращений и пояснений, которые были внесены потом при переводе по настоятельным советам издателя и редактора. У нее никогда не было времени и привычки перечитывать написанное, а тем более — изданное и вытесненное новыми сюжетами. Но она все помнит и поэтому, почти с отвращением пролистав страницы с диалогами и сюжетной коллизией, наталкивается на «проходные абзацы» — те, что были написаны «для себя»:
«…В кругу герцога Роанеза, во время очередного светского приема, кавалер де Мере познакомился с удивительным человеком, который показался ему „человеком преклонного возраста“ — известным математиком Блезом Паскалем. Для аристократа Мере тот был лишь чудаком, без хороших манер, слишком замкнутым и застенчивым. Позднее, благодаря записям самого де Мере, современники решили, что дерзкий кавалер перевоспитал Паскаля. Вот выдержки из этих записей: „Этот господин был сильным математиком, который, надо заметить, не знал ничего, кроме этой науки, не имеющей для мира никакого значения. Этот человек, у которого не было никакого вкуса и такта, постоянно вмешивался в разговоры, всегда удивлял и заставлял смеяться над ним. Но впоследствии он становился все менее уверенным в себе, начал только слушать и задавать вопросы и все, что слышал, записывал в свой блокнот, который постоянно носил с собой. После наших совместных путешествий этот человек перестал думать о математике…“ В это время Блез Паскаль сделал запись в своем записной книжке: „Надо держать свои мысли под замком. Буду осторожным во время подобных путешествий!“
Снисходительно похлопать гения по плечу — вот единственная отрада „сильных мира сего“. Они аплодируют — гений стыдливо и благодарно улыбается. Они мягко намекают ему на то, что нынче в моде фламандское кружево, а не дешевые плетеные изделия, приобретенные на углу своего дома, — гений краснеет.
Ему мягко говорят, что все, чем он занимается, все, на что положена жизни, — ерунда. О, он может кивнуть в ответ. Но это будет механический жест. Дань вежливости. Страх вызвать дополнительные разговоры. Гений ждет обращения, как кавалер де Мере — свою очередную любовницу…»
Вот оно, это слово! Хелена напрягается, чтобы вспомнить… А что вспоминать — она все знала сама. Она перелистывает еще несколько страниц:
«В один из праздничных дней Блез ехал в повозке, запряженной четверкой лошадей. Лошади понесли, и повозка оказалась на краю моста, не огражденного парапетом. В одно мгновение вся четверка оказалась в воде, а повозка каким-то чудом застряла на самом краю обрыва. После этого случая Паскаль начал страдать бессонницей, во время которой его посещали видения. Свидетельство аббата Буало: „Этот великий ум всегда представлял, что видит по левую от себя сторону бездну. Он всегда ставил с левой стороны стул, чтобы успокоить себя. Друзья и духовные наставники убеждали его, что нечего бояться, что видения — лишь порождение его больного воображения. Он соглашался, а спустя четверть часа снова видел слева пропасть, которая затягивала его…“ Ученого объявили сумасшедшим. Его сторонники и завистники долго спорили по этому поводу. Но ему было все равно.
В ночь с понедельника на 23 ноября 1654 года от „десяти с половиной часов до полуночи с половиной“ произошло то, что перевернуло всю его насыщенную и недолгую жизнь: встреча с Реальностью, самая загадочная мистическая встреча, получившая название обращение, или озарение. Под воздействием постоянной бессонницы и длительной внутренней борьбы Блез Паскаль пережил состояние, близкое экстатическому приступу, во время которого вся красота и сущность мира открылись перед ним. В этот момент он не молился — как истинный приверженец точных наук, он делал отрывочные записи на небольшом клочке пергамента:
„Год 1654. Понедельник, 23 ноября, День Святого Климента, папы и мученика. Накануне Дня Св. Хрисогона мученика. С 10.30 вечера до 12.30 ночи. Огонь. Бог Авраама, Исаака и Иакова, а не философов и ученых. Веруй, веруй, почувствуй Радость и Мир. Бога Иисуса Христа. Мой Бог и твой. Ваш Бог будет моим Богом — забудьте обо всем в мире, кроме Бога. Лишь Евангелие приведёт к Нему. Величие человеческой души. Праведный Отче, мир не знает Тебя, но я знаю. Слёзы радости. Я не с ними. Меня, источник воды живой, оставили. Боже, Боже мой, почему ты меня оставил? Позволь мне быть с Тобою на веки. Ибо Он жизнь вечная, истинный Бог наш, Иисус Христос. Иисус Христос. Иисус Христос. Я бежал и отверг Его, распятого. Могу ли я жить без Тебя? Он открывается через Евангелие. Отвергаю себя. Отдаюсь в руки Христовы. Вечная Радость за малое испытание на Земле. Не дай мне забыть сие. Аминь“.
Этот клочок пергамента нашел слуга Блеза Паскаля спустя несколько (по одной из версий — восемь) лет после смерти ученого и философа. Клочок был зашит в полу его камзола… Один из исследователей жизни ученого месье Бремен доказывает, что именно в эту ночь произошло обращение Блеза Паскаля и оно положило конец долговременным душевным мукам. Вселенная предстала перед ним как единая трансцендентная реальность. Жуткие галлюциногенные видения сменились видениями Света, Жизни и Любви…»
* * *…Она так и уснула на полу, положив голову на груду книг, в неудобной позе. Уснула сразу, будто проглотив снотворное. Только в голове промелькнул короткий вопрос: «Неужели?» — И сразу невидимая завеса надвинулась на уставший мозг.
Это был не сон… Хелена почувствовала, как ее тело стало плоским, будто вырезанным из бумаги. Руки и ноги чуть разведены, как у картонных кукол, которых печатают в журналах для девочек вместе с рисунками одежек. На самом деле, поняла во сне Хелена, это поза полета, поза приближения. Только дети в своих снах способны парить в воздухе, как птицы, — играть, переворачиваться, взмахивать руками. Только ведьмы в сказках или фильмах летают на метлах или в ступах, выделывая в воздухе невероятные пируэты. Тот, кто хочет оторваться от земли — левитировать, — выбирает позу приближения. Спокойную и отстраненную, как на иконах, изображающих Вознесение.
Хелена видит себя посреди темной и незнакомой комнаты перед большим зеркалом. Внутри него, где, казалось бы, должна отразиться ее фигура, темная пустота, похожая на длинный тоннель в горном гроте. Однако два ее отражения — повернутые в профиль, стоят вдоль амальгамы. В левом верхнем углу в темных грозовых облаках вырисовывается вершина горы, на которой что-то мерцает неровным рыжеватым светом. Сохраняя позу приближения, Хелена отрывается от пола. Испытывает мощный зов зеркала, которое медленно начинает втягивать ее в себя. Она не в силах сопротивляться. Страх и любопытство охватывают ее. Неужели она сможет войти в амальгаму? Что там, за ней? Кто ждет на вершине? Хелена всматривается пристальнее и видит на этой горе силуэт обнаженной рыжеволосой женщины. А мерцающий свет излучают ее длинные распущенные волосы. Она узнает себя и с удивлением смотрит на тех двух, стоящих неподвижно, как стражи. Кто из них — настоящая она? Чтобы проверить, Хелена додумывается сделать определенные движения: подносит руку к своим волосам и начинает прочесывать их растопыренной пятерней. Волосы клоками вылезают из-под ее пальцев, устилают пол… Женщина на горе́ улыбается и подносит тонкий белый палец к своим губам. Зеркало продолжает втягивать Хелену, она уже совсем близко от его поверхности, она понимает, что через миг окажется там, откуда уже никогда не вернется… Хелена стонет во сне и не может проснуться. В конце черного тоннеля возникает новое видение: вокруг свечи сидят десять теней. Когда они одновременно поворачивают лица на ее стон, Хелена узнает их. Страх проходит. Зеркало останавливает ее приближение. Хелена плачет. Это они, те, для кого она писала свои книги! Их десять. Десять безумных людей, которые почувствовали обращение, десять единомышленников, которых она не распознала сразу, их глаза излучают любовь, свет и жизнь. Они сидят в дружеском кругу в конце черного тоннеля — за их спинами вырисовывается море, золотисто-голубой горизонт, сочная зелень экзотических деревьев, терракотовый берег.
