Хуан Бас - Скорпионы в собственном соку
Быть может, это было его секретное оружие против испанских захватчиков, и Перу знал слова Хулио Камбы, но он вырвал их из контекста: «Чеснок служит как для отпугивания ведьм, так и для отпугивания иностранцев». Мне все время хотелось почистить ему зубы паяльником.
В середине апреля мое интенсивное военное обучение объявили оконченным. Меня посадили на торговое судно, отправлявшееся из Алжира курсом на Марсель. Мне не терпелось вернуться в Бордо и увидеть красивую девушку из булочной, которую я не забыл.
Наряду с футбольными стадионами и площадями для корриды, я добавил в список мест, где больше не будет моей ноги, Алжир, но в данном случае не смог сдержать свое обещание ради возможности исполнить другое, более важное.
Бордо снова ускользал у меня из рук. В порту Марселя меня ждал тот тип, что караулил меня во время встречи с дядей.
Тартало хотел видеть меня в своей вотчине.
Мы ехали на машине по дороге на Монпелье, Тулузу, Тарб и По, пока не достигли буколического Сан-Бартелеми в Ландах, достаточно близко от Байонны, где находилось шале, укрывшее в своих стенах руководство ЭТА.
На этот раз мне не завязывали глаз, кажется, меня уже считали одним из своих.
В огромном гараже, пристроенном к дому, откуда мы перешли в жилые помещения, стояли роскошный «BMW», «вольво», внедорожник и два мотоцикла с большим объемом двигателя.
Дядя Пачи вместе с Франсиско Мухикой Гармендия, Артапало, также прозванным Пакито, еще одним из военных руководителей организации, который станет ее верховным политическим главой после смерти Тартало, приступили к моему крещению в боевики, к церемонии посвящения в рыцари: мне дали мое «железо» – пистолет, автоматическую «Астру» девятого калибра, только что сошедшую с фабричного конвейера, и открыли бутылку «Моэ amp;Шандон».
Я ужинал вместе с ними, переночевал в шале, а на следующий день уехал один на «рено» с надежным номером – в Мадрид для укрепления действовавшей там группы.
Пересекая бесконечные бургосские степи, я подумал, что со мной снова происходит то же, что и во время отношений с Бланкой, когда я был более озабочен тем, чтобы переспать с ней, чем тем, чтоб найти благоприятный случай для ее убийства.
В данном случае то обстоятельство, что меня посылают в Мадрид, кроме того, с опасным приказом присоединиться к самой активной боевой группе ЭТА, заботило меня более потому, что я удалялся от моей прекрасной незнакомки из Бордо, чем потому что откладывалось устранение дяди Пачи.
33
Жизнь полна случайностей, и квартира, где укрывалась мадридская группа, находилась в Сан-Хосе де Вальдера; быть может – я был не способен это определить, – в том же самом квартале, где я убил Лало Сепильо, агента и приятеля Бланки Эреси.
Мадридской группой управлял тогда (она сражалась уже три года, не зная отдыха) один из самых опытных, разыскиваемых и знаменитых активистов ЭТА, Хосе Луис Уррути Субера, не имевший клички.
Уррути уже некоторое время был не согласен с методами членов руководства, которых он считал неспособными, бессмысленно кровавыми и безответственными бюрократами, ведущими ЭТА к политическому самоубийству. Но прежде всего он полагал, что они – шайка трутней, озабоченных только тем, чтобы обеспечить себе продолжение беззаботной жизни, какую они год за годом вели.
Эти соображения он не держал в слишком строгом секрете; он изложил мне их в первый же день, как я приехал, пока мы вместе опустошали бутылку домашнего пачарана,[117] лучшего в мире напитка, на его сомнительный вкус.
Ребята из Сан-Бартелеми тоже были сыты Уррути Суберой по горло, как сообщила мне Пантера; они считали его безумцем, которого нужно будет поскорее отправить на пенсию.
Уррути был помешан на своей безопасности (они бы сошлись с Франко на этот счет). Он постоянно менял внешность: тасовал бороды, усы, очки, цвет и длину волос, а холодной мадридской зимой ночевал в фургончике, который парковал каждый раз на другой улице. Он завешивал металлические стены одеялами, чтобы не окоченеть от мороза.
Его настольной книгой были «Сравнительные жизнеописания» Плутарха, и ему нравилось приводить цитаты из Марка Аврелия.
Однажды ночью во время горячего идеологического спора с Пантерой он сказал:
– Не говори мне, что нужно жертвовать собой ради дела, не будь идиоткой, женщина… Единственное важное дело – это мы сами.
Французская полиция случайно задержала его на дорожном посту в 1997 году.
Он уже несколько лет как от всего отошел (его исключили из ЭТА в 1994 году). Он жил со своей женой в Румане, в маленькой затерянной деревушке, по новым документам.
Когда он отсидит свой шестилетний срок во Франции за связи с террористами, его экстрадируют в Испанию, чтобы судить за шестнадцать убийств и два ограбления.
Пантера, Ичасо Перес Гарсия, второй по значению член группы, тоже была террористкой-ветераном. Про нее говорили, что она нахальна и своевольна и стреляет по своему усмотрению, нарушая приказы; я сам лично мог в этом убедиться.
Это была женщина впечатляющей внешности: почти метр восемьдесят ростом, тело модели, зеленые глаза пантеры и длинная грива, черная, вьющаяся. Ее фотография как очень разыскиваемой этарры[118] висела во всех аэропортах, на всех вокзалах и во всех общественных местах, но она не заботилась о том, чтобы менять внешность, потому что нравилась себе такой.
Говорили, что ее осведомителем был любовник из гражданской гвардии до тех пор, пока она его не убила.
Она также отбывает заключение во Франции и вскоре будет экстрадирована за двадцать три смерти, которые задолжала испанскому правосудию.
Она хорошо относилась ко мне. Это она придумала мне прозвище Антон, или Антончу, и я его сохранил. Она назвала меня так, потому что я напоминал ей ее парня из Орко, который носил это имя.
Однажды ночью в грозу она явилась в мою комнату нагой.
Она объяснила мне, что, когда сверкает молния, ей необходимо заниматься сексом, как угодно и с кем угодно. Несмотря на ее страстную, кошачью сексуальность, ей не удалось меня возбудить.
Она бурно отреагировала на это, прежде чем уйти, хлопнув дверью.
– Чтоб тебе с рыбами трахаться, парень. Какая жалость.
Третьим был некий Чомин Оронос, по прозвищу Чордо («со сросшимися бровями»), молчаливый наваррец из Элисондо, эксперт по взрывчатке. Он был страстным любителем калимочо,[119] неблагородного пойла, чье изобретение или по меньшей мере крещение приписывается поэту-пьянице из Бильбао Габриэлю Арести.
Я видел, как Чордо умер, но слышал от него не более десяти слов.
В июне поступил приказ осуществить покушение. Жертвой был выбран дивизионный генерал Мартинес Морланс, работавший на СВР, службу военной разведки.
В полдень, прежде чем отправиться к себе домой обедать, примерно в одно и то же время генерал останавливался заказать аперитив в баре на улице Колумела, пересекающей улицу Серрано в ее начале. Маршрут каждый день менялся, но на вышеупомянутую улицу он обязательно попадал через Серрано и всегда обязательно проезжал по ней.
Колумела – это весьма узкая улица с односторонним движением, с машинами, стоящими по обе стороны; благодаря тем, кто паркуется в два ряда, обычно остается только одна свободная полоса; это было подходящее место для покушения.
Генерал совершал свои передвижения на заднем сиденье автомобиля без опознавательных знаков, «сеате-132» темно-синего цвета, не бронированном, с водителем и одним-единственным охранником; все они были одеты в гражданское.
Через три недели после получения приказа план ekintza[120] в отношении генерала Мартинеса Морланса был готов.
Уррути и Чордо будут ждать в «сеате-1430», припаркованном во втором ряду на улице Колумела; командир группы – на водительском сиденье, а Чордо рядом с ним, с рацией, чтобы взорвать машину, начиненную тридцатью килограммами «гомы-2», аккуратно припаркованную метрах в пятидесяти от их наблюдательного пункта, на правой стороне улицы по направлению движения, как и их машина.
Пантера и я, на мощном мотоцикле, оба в закрытых шлемах, на некотором расстоянии следовали за машиной генерала. Вела она, а я держал связь с нашими товарищами посредством уоки-токи, спрятанного в сумке, что висела у меня на плече. Я сообщил им, что жертва только что преодолела перекресток с улицей Конде Аранда и вот-вот минует Серрано, чтобы въехать на Колумела.
Пантера остановила мотоцикл возле нашего «сеата». «Сеат» генерала вот-вот поравняется с машиной-бомбой; их автомобиль ехал медленно из-за плотного движения. На нас свистели и ругались за то, что мы стоим во втором ряду.
Машина жертвы в этот момент оказалась рядом с бомбой; по тротуару проходили люди.
Чордо перекрестился и привел механизм в действие, но ничего не произошло: взрывчатка не сработала. Уррути выругался; он был прав, когда жаловался, что каждый раз им присылают плохой материал.
