Джон Ирвинг - Мир от Гарпа
— Скажите ему, пусть немедленно прекратит, — потребовал папа.
— А знаете ли вы, что он по-другому не умеет? — неожиданно спросил рассказчик снов. — Знаете ли вы, что он не может сделать ни шагу ногами? У него нет берцовых костей. Это замечательно, что он научился ходить на руках! Иначе он вообще бы не смог передвигаться. — Человек на руках кивнул, хотя в его положении сделать это было весьма непросто.
— Пожалуйста, сядьте, — попросила мама.
— Калекой быть не зазорно, — решительным голосом сказала бабушка. — А вот вы, — повернулась она к рассказчику снов, — вы вредный, злой человек! Вы знаете то, что не имеете права знать. Он знает мой сон! — пожаловалась она герру Теобальду таким тоном, будто сообщала ему о краже из ее номера.
— Да, он иногда вредничает, согласен, — признал Теобальд. — Но это с ним нечасто случается, и потом он понемногу стал исправляться. Он не виноват, что знает чужие сны.
— Я хотел помочь вам избавиться от всяких мыслей, — сказал бабушке рассказчик снов. — Думал сделать как лучше. Ведь уже прошло немало времени, как умер ваш муж, пора бы уж забыть этих рыцарей. Не вам одной снятся такие сны.
— Перестаньте, прошу вас, — взмолилась бабушка.
— Но я ведь хотел вам помочь, — продолжал рассказчик снов.
— Ну пожалуйста, перестаньте, — попросил герр Теобальд.
— Я из Туристического бюро, — объявил папа, наверное, потому, что ничего другого придумать не мог.
— О, черт подери! — воскликнул герр Теобальд.
— Теобальд не виноват, — сказал певец. — Это мы во всем виноваты. Он вынужден всех нас терпеть, хотя от этого и страдает его репутация.
— Они женились на моей сестре, — сообщил нам Теобальд. — Это семья, понимаете? Что я могу поделать?
— «Они» женились на вашей сестре?! — изумилась мама.
— Ну, вообще-то, сначала она вышла за меня, — сказал рассказчик снов.
— А потом услышала, как я пою! — добавил певец.
— Но вот за ним она замужем не была, — произнес Теобальд, и все виновато посмотрели на человека, который мог ходить только на руках.
— У них когда-то был маленький цирк, — продолжал Теобальд. — Их погубила политика.
— Лучший цирк во всей Венгрии, — сказал певец. — Вы слыхали что-нибудь о цирке Сольнок?
— Нет, к сожалению, не слыхал, — серьезно ответил папа.
— Мы играли в Мишкольце, Сегеде, Дебрецене, — сказал рассказчик снов.
— В Сегеде дважды, — уточнил певец.
— Мы бы добрались и до Будапешта, если бы не русские, — сказал человек, ходивший на руках.
— Это русские лишили его берцовых костей! — воскликнул рассказчик снов.
— Не ври, — сказал певец. — У него с рождения их не было. Но мы действительно не поладили с русскими.
— Они хотели арестовать медведя, — снова вставил рассказчик снов.
— Не ври! — сказал Теобальд.
— Мы спасли от них его сестру, — добавил человек, ходивший на руках.
— Поэтому я и приютил их, — сказал герр Теобальд, — и потом они вкалывают изо всех сил. Но здесь это никому не нужно. Это чисто венгерский цирк. Медведи на велосипедах — здесь это просто не принято. И эти вещие сны нас, венцев, ни капельки не волнуют.
— Не ври, — сказал рассказчик снов. — Просто тогда я рассказал не тот сон. Мы работали в ночном клубе на Кёрнтнерштрассе, но нас запретили.
— Ни в коем случае нельзя было рассказывать тот сон, — мрачно произнес певец.
— Да, но тут поспособствовала твоя жена! — вскричал рассказчик снов.
— Она тогда была твоей женой! — выпалил в ответ певец.
— Ради Бога, перестаньте! — умолял Теобальд.
— Мы готовим представления для больных детей, — сказал рассказчик снов. — Выступим и в больницах для взрослых, особенно на Рождество.
— Вы бы побольше выступали с медведем, — посоветовал им герр Теобальд.
— Ты это скажи своей сестре, — сказал певец. — Это ее медведь, она его дрессировала. Ее вина, что он такой ленивый и неряшливый. У него столько дурных привычек!
— Он единственный, кто никогда надо мной не смеется, — сказал человек, ходивший только на руках.
— Я больше не могу все это слушать, — прошептала бабушка. — Просто ужас какой-то.
— Ради Бога, дорогая леди, — умоляюще произнес герр Теобальд, — мы хотели вам объяснить, что у нас и в мыслях не было вас обидеть. Страна переживает тяжелые времена. Мне необходима категория «В» для привлечения туристов, но я не могу выкинуть на улицу цирк Сольнок! Совесть не позволяет.
— Совесть не позволяет, черта с два! — воскликнул рассказчик снов. — Выкинуть нас на улицу! Да ему и во сне такое не может присниться.
— Если бы приснилось, ты бы об этом сразу узнал, — добавил человек на руках.
— Я боюсь ее медведя, — признался герр Теобальд. — Это страшное животное, оно сделает все, что она ему прикажет.
— «Он», а не «оно», — сказал человек на руках. — Это славный медведь, он никого еще ни разу не тронул. У него нет когтей, ты это прекрасно знаешь. И кстати, почти нет зубов.
— Да, бедняжка ест с большим трудом, — подтвердил герр Теобальд. — Он ведь уже очень старый.
Через папино плечо я увидел, как он пишет в своем громадном блокноте: «Дряхлый медведь, безработный цирк. Ключевую роль в семье играет сестра».
И тут мы увидели ее — она стояла на тротуаре у выхода из кафе и занималась с медведем. В столь ранний час на улице было немноголюдно. Как и положено, она держала медведя на поводке — чисто символическая предосторожность. Женщина в необычном красном тюрбане ходила взад-вперед по тротуару рядом с медведем, лениво крутившим педали на своем одноколесном велосипеде. Медведь непринужденно разъезжал от одного счетчика парковки к другому, держась за них лапой при повороте. Слов нет, он искусно сидел на велосипеде, но вместе с тем было ясно, что это для него предел. Медведь, казалось, и сам понимал, что из велосипеда больше ничего не выжмешь.
— Не надо выпускать его на улицу, — взволнованно заговорил герр Теобальд, — хозяин кондитерской жалуется, что он отпугивает покупателей.
— Наоборот, он привлекает покупателей! — воскликнул человек на руках.
— Кого-то привлекает, а кого-то и отпугивает, — произнес рассказчик снов. Он вдруг помрачнел.
Мы между тем так увлеклись представлением, что совсем позабыли о старой Джоанне. Взглянув на бабушку, мама увидела, что та тихонько плачет, и сказала мне, чтобы я отправился за машиной.
— Ей все это слишком тяжело, — сказал шепотом папа герру Теобальду, и артисты цирка Сольнок виновато потупили глаза.
На тротуаре ко мне подкатил медведь и вручил ключи от машины — она стояла на обочине мостовой.
— Не каждому понравится, чтобы ему таким манером подавали ключи, — сказал сестре герр Теобальд.
— Не сомневаюсь, ему это понравилось, — сказала сестра и взъерошила мне волосы. Чем-то похожая на официантку из бара, она, вероятно, вечером выглядела бы привлекательнее. Утром же было заметно, что она старше брата и обоих мужей. В один прекрасный день, подумал я, она перестанет быть сестрой и женой и будет для всех заботливой матерью — она ведь стала мамой своему медведю.
— Иди ко мне, — сказала она зверю. Он вяло крутил педали на одном месте, опираясь лапой на счетчик. Скуки ради лизнул языком маленькое стекло на циферблате. Женщина дернула за поводок. Медведь посмотрел на нее. Она дернула снова, и медведь в ответ с вызывающим видом стал кататься на велосипеде — то в одну сторону, то в другую… Он словно почуял, что на него смотрят, и давай стараться изо всех сил, как на арене во время представления.
— Стой, хватит, — приказала ему сестра Теобальда, но он крутил педали все быстрее, срезая утлы и лавируя между счетчиками. Сестре пришлось отпустить поводок. «Дюна, стой», — пыталась она остановить медведя, но он был неуправляем. На одном из виражей колесо слишком близко подкатилось к бортику тротуара, и велосипед с силой ударился о крыло припаркованной рядом машины. Велосипед упал, медведь сел рядом на обочине. Скорее всего, он не сильно ушибся, но был явно удручен случившимся. Никто не засмеялся. «Ох, Дюна!» — сердито воскликнула сестра, но затем подошла к нему и присела на тротуар. «Дюна, Дюна», — мягко журила она медведя, а он лишь качал в ответ своей большой головой и не поднимал глаз. Она вытерла рукой слюну у него на шерсти возле пасти, но он отвел ее руку лапой.
— Приезжайте еще! — жалобно крикнул герр Теобальд, когда мы садились в машину.
Мама сидела в машине, закрыв глаза, и растирала пальцами виски, чтобы не слышать наших разговоров. Она утверждала, что это ее единственное спасение от столь буйной семьи, как наша.
Мне в этот раз как-то не хотелось докладывать об уходе за машиной, но я заметил, что папа старается сохранить беспристрастность; мы должны помнить, что дело превыше всего. На коленях он держал огромный блокнот, как будто мы только что завершили обычную инспекционную поездку.
