Федор Шахмагонов - Из жизни полковника Дубровина
Несколько иным, чем обрисовала его Клавдия Ивановна, представал он и из допроса.
Из протокола допроса Шкаликова старшим лейтенантом Колобковым:
"Следователь. Расскажите, Шкаликов, как вы попали в плен?
Шкаликов. Попал, и все... Как и все тогда попадали. Меня ранило. Сила перла. Растерялись, А тут крики, минометы бьют... Окружение. Немецкие танки далеко сзади нас оказались.
Следователь. Решил, что Красной Армии конец?
Шкаликов. Про Красную Армию какой разговор?
Про себя решил, что конец! Настает такая минута, гражданин начальник...
Следователь. Я не начальник!
Шкаликов. Извиняйте! Привычка лагерная, каждого начальником звать, кто без номера на спине.
Следователь. Куда был ранен?
Шкаликов. В плечо. Поглядите! Кровью в поле истекал, они подняли и в колонну... Как в колонну попал, так и пошло... Никуда не отобьешься.
Следователь. В каких был лагерях?
Шкаликов. Во всяких... Все разве упомнишь? Далеко меня не загоняли. В Белоруссии, потом в Польше...
Следователь. Что делал в лагерях?
Шкаликов. Все, что и другие... Работал. Лес валил, дороги мостил, насыпи ремонтировал на железной дороге. В каменоломнях камни выбивал. Так и жили...
Жрать-то надо было. Не работал бы-с голоду подох.
И без того кожа да кости остались... А тут подвернулось бежать... И нельзя было не бежать. Знали мы много. Крепости строили, подземные заводы. Все равно нас сничтожили бы...
Следователь. Группу возглавил?
Шкаликов. Чего же ее возглавлять. Сказал одному, другому. Вижу, не продадут, сами все смерти в глаза глядят. Не продали..."
Бойко отвечал. Так держат себя люди, уверенные в своей правоте, или те, кто разыгрывал уверенность, которой нет.
Я не люблю и побаиваюсь уж слишком простых схем в нашей работе. Но начинается в общем-то все с самого простого. Потом первооснова, которая всегда проста, затягивается паутиной всяческих премудростей.
Очень уж облегченно выглядел в рассказе Шкаликова весь побег от начала и до конца. Так вот запросто доверился совершенно незнакомым людям в лагере, где все было пронизано агентурой гестапо, военнопленные этого лагеря работали на немецких военных объектах первой важности. Очень удачно все смягчала обстановка, в которой совершался побег. Немцам и в особенности гестаповцам тогда было уже не до военнопленных.
Расчистка завалов при бомбардировке. И тут все сходилось. Пришлось поднять некоторые архивные материалы в Министерстве обороны. Да, действительно, накануне Нового года наша авиация усилила налеты на железнодорожные узлы. И подслеповатый конвоир. Скорее всего, из фольксштурма, из народного ополчения, тогда Гитлер ставил под ружье всех, кто мог стоять на ногах.
И именно Шкаликов сбил у конвоира очки, а Голубев пристрелил. Не Шкаликов, а Голубев пристрелил. Мог стрелять и Шкаликов. Но кто-то умный, очень осторожно все складывал. Почти герой, да не герой... Война прошлась по польской земле туда и обратно. Польская вдовушка... Она много могла рассказать. Прошло более двадцати лет. Где же ее найдешь?
12 января наши войска уже перешли в свое последнее наступление. И где-то уже в двадцатых числах Колобков вел свой допрос. Они вышли из подвала. Неужели польская крестьянка никому не сказала бы, что четверо русских помещены были к ней гестаповцами?
* * *
Искали Шкаликова...
Сначала наши товарищи должны были найти, если она вообще имелась, закономерность в смене городок, откуда шли переводы.
С чего начинать? Ну, конечно же, выписали прежде всего все названия городов, станций, поселков, откуда шли переводы. Складывалось впечатление, что Шкаликов только тем и занимался, что следы свои запутывал, все пятнадцать лет провел на колесах. Пятнадцать лет!
В каждом году двенадцать месяцев. Сто восемьдесят раз он отправил переводы из разных мест. Перекидки были просто удивительны. Возьмем, к примеру, подряд любую серию. Идет денежный перевод из Волгограда. Это в январе. В феврале, в тех же примерно числах, перевод отправлен из Ташкеша. В марте — из Баку, в апреле — из Егорьевска, в мае — из Новороссийска, в июне — из Москвы, а в июле — из Владивостока. Повторялись города.
Но маленькие станции иной раз и не повторялись. Логическим путем установить центр, откуда разбрасывались переводы, не удалось.
Нужна была идея. В точной науке это называется гипотезой. Надо было условно допустить какое-то решение.
Если оно окажется неверным, то оставался хотя бы способ решения исключением.
Собрались у меня в отделе на совещание все, кто занимался этим делом.
Василий Михайлович Снетков, как я уже говорил, включился в расследование сразу. Григорий Иванович Волоков, подполковник, обычно занимался у нас изучением архивных материалов. Он поднял протоколы Колобкова, искал и другие документы. Это тоже немалая работа.
Архивы разбросаны по стране, не сразу и определишь, что и в каком архиве искать. Подключил я опытного человека, майора Сретенцена. Он как раз и решал голозоломку с переводами.
Попросили его доложигь, как продвинулось разрешение головоломки. Сретенцев человек осторожный.
— Закономерность пока не обнаружена! — коротко доложил он.
— Вариант проводника? — спросил я его.
— Проводник... — начал он раздумчиво. — Соблазнительно! Я вас понимаю! И проводник при таких условиях иголка в сене... Однако был бы намек! Отрицать и вариант проводника опасно, коли ничего нам пока нe известно.
— Проводник — это решение лежит на поверхности! — ответил я ему. — Но как самое простейшее, рассмотрим хотя бы и это! Для чего умер Шкаликов, для чего он исчез?
Сретенцев усмехнулся:
— На этот вопрос ответ у нас есть... Умер он, чтобы скрыться.
— И понадежнее! Не так ли?
— Понадежнее...
— Проводник — это надежно?
Сретенцев не торопился с ответом. Вмешался Василий.
— Проводник все время в дороге...
— И что! — подбодрил я Василия.
— И все время на людях! Встречи, встречи и встречи!
Это ненадежно! Спрятался, чтобы внезапно встретиться с теми, кого боялся? Нет! В проводники не пойдет!
— Малая вероятность случайной встречи! — отпарировал Сретенцев.
— Человек, который скрывается, больше всего боится невероятных встреч, вообще невероятностей преступник опасается больше, чем логических вероятностей.
— Шкаликов, я думаю, незнаком с такой системой взглядов. Он не профессиональный шпион, — заметил Волоков.
— Это как шестое чувство! — настаивал Василий. — Сначала преступник или замысливший вот так же скрыться человек продумывает всякие невероятные случайности... Иначе и преступлений не было бы! Логический ход событий ими упускается из виду. Ну копнись по-настоящему милиция в его смерти! Разве не установили бы, что он инсценировал свою смерть? Это почему же телогрейка появилась на льду? Почему? Под водой телогрейку снял? В ледяной воде-то! И еще даже из полыньи на лед положил! С переводами все запутал, а этакую мелочь не предусмотрел. Телогрейка шьется на ватной подкладке, она в воде так тяжела, что самому легче на кромку льда вылезть, чем ее выбросить!
Срстенцев вздохнул:
— Я тоже на такой легкий ход не рассчитывал. Проводник — это железная дорога. Фотографии Шкаликова у нас есть... Разослали бы по управлениям кадров всех железных дорог, время спустя он и обнаружился бы!
Много их, проводников, но это все же была бы надежная ниточка. Отправной момент, что ли... Не проводник он!
Спрятался в глухой угол, сидит смирно.
— Хорошенькое смирно! Каждый месяц из разных городов весточку подает. Когда только успевает!
Один человек этого сделать не может! — заключил Сретенцев.
— И два не могут! — заметил Волоков.
— Как сообщаются между собой все точки отправления? — спросил я Сретенцева.
— Все до одной? — переспросил он.
— Ну, хотя бы все до одной?
— Всяко сообщаются! — ответил он. — И железными дорогами они между собой связаны, и аэролиниями, и водой...
— Вы хотите сказать, что железнодорожный узел отпадает?
Сретенцев поднял глаза, мы встретились взглядами.
Вижу, тяжело ему. Не нашел точки опоры. И понимаег, что торопиться надо.
— Все годится, товарищ полковник! И железнодорожный узел, и аэродром... Важен здесь принцип, не откуда шли переводы, а кто их делал? Зацепиться не за что! Разные стоят на квитанциях фамилии. Ничего не значат эти фамилии. Любую поставить можно. Но я нашел десяток схожих почерков. Считайте, что десяток переводов сделан одним и тем же почерком. Ни один из этих почерков Шпаликову не принадлежит. Значит, делали переводы многие и многие люди по его просьбе! В этот круговорот втянуто более сотни людей!
— Что же вы думаете делать? — спросил я наконец Сретенцева, догадываясь, что какое-то все же решение у него есть, хотя он в нем и не уверен.
