Эм Вельк - Рассказы (сборник)
Готлиб Грамбауэр выставил всем выпивку по второму кругу, и Мартину казалось, что весь трактир говорит о его славе искусного звонаря. Он чувствовал себя юным героем, окруженным любовью и восхищением родины, и уже мысленно видел новую заметку в окружной газете, и уже ощущал будущую зависть своих городских соучеников, которым недоставало поддержки родной земли. И вообще жизнь была прекрасна, а он, Мартин, был Антеем, Зигфридом, Теодором Кернером, лордом Байроном, Генрихом Гейне в одном лице. И жаждал больших подвигов, чем просто звонить в колокол. «Бим-бам», — слышались издалека колокола славы, и хотя это был лишь звон стаканов с пуншем, а приветствие восхищенной толпы выражалось только в шуме деревенского трактира, этого оказалось достаточным, чтобы во впервые опьяненном мальчишеском мозгу наивное заблуждение превратилось благодаря пуншу и собственному желанию в реальную действительность. «Подвиги, подвиги!» — гремело в юноше. Большой колокол — теперь он действительно раздался в голове Мартина. Когда он поднялся, дабы объявить куммеровцам о своих героических помыслах, у него хватило времени лишь на то, чтобы поднести ко рту носовой платок и под дружный смех собравшихся, шатаясь, выйти во двор.
Мужчины, сидящие в трактире, сразу же забыли о герое и снова принялись шуметь о налогах и властях предержащих. И только когда трактирщик незадолго до двенадцати открыл окно и поставил, как было принято, перед каждым по стакану пунша и по блинчику, они, тоже как было принято, умолкли и прислушались с благочестивым выражением на лице к звукам за окном. Потому что теперь следовало ждать, пока ровно в полночь башенные часы не пробьют двенадцать раз. Тогда начинали пить за здоровье присутствовавших, поздравлять друг друга с Новым годом и выставлять выпивку; у кого карман толще, тот и угощал дольше, а почти у всех куммеровцев мошна была туго набита, и поэтому угощались они довольно долго. Однако мужчинам надо было поторапливаться, так как в час ночи трактирщик неумолимо закрывал свое заведение. Это делалось по договоренности с пастором, чтобы во время новогодней проповеди засыпало не слишком много мужчин.
На улице было, наверно, градусов пятнадцать мороза. Снег, лежавший полуметровым слоем, сверкал и блестел в лунном свете. В деревне стояла полная тишина, даже фибелькорновский пес Гектор, обычно всю ночь напролет лаявший на луну, безмолвствовал. Слышалось только слабое завывание метели, и Готлиб Грамбауэр истолковал это как уход старого года. Тут наконец начали бить башенные часы. И когда все взволнованно прислушались к их бою и прямо-таки ощутили перелом времени и после двенадцатого удара продолжали ждать, не будет ли еще одного, потому что большинство присутствовавших было уже не в состоянии считать удары, тут и произошло чудо.
Староста как раз поднял свой стакан и произнес:
— Ну, давайте выпьем за то, чтобы в Новом году мы могли хотя бы раз в неделю сказать: «Будем здоровы!»
Как раз в тот момент, когда все встали и хотели поздравить друг друга, с колокольни послышались сильные удары: бим-бам-бим-бам, — это был звон большого колокола. Такого еще не бывало с тех пор, как существовал Куммеров. Удары повторялись снова и снова с поразительной размеренностью и становились все более звучными: бим-бамм-бим-бамм! Казалось, колокол вот-вот разорвется.
Крестьян охватили удивление и страх: не возвещал ли этот звон чуда, которое предсказывала нищенка-цыганка? Бим-бамм-бим-бамм. Это уже и было, наверно, чудо, разве иначе могли бы люди взобраться сейчас на колокольню и извлекать из колокола такие прекрасные, неземные звуки? Этого не удалось бы два года назад сделать даже самому Мартину Грамбауэру с его лучшими помощниками.
Стали звать Мартина, но его не оказалось.
— Может, он заснул во дворе? — воскликнул Герман Вендланд и выбежал на улицу.
Большой колокол продолжал звонить. Мужчины столпились в дверях трактира. В домах зажегся свет. Распахивалось все больше дверей и окон. Вот открылась дверь пасторского дома и оттуда в домашнем халате стремительно вышел пастор Брайтхаупт. Но он поспешил не в церковь и не на колокольню, а в трактир. Пастор заподозрил (о чем уже подумали многие), что тут дело не в чуде и не в новогоднем новшестве, а, вероятно, где-то горело, да так сильно, что для набата годился только большой колокол, хотя до сих пор его еще не оскверняли для такой надобности, даже когда горело в замке. На улицу вышли женщины с детьми. Ночной сторож Береншпрунг изо всех сил трубил в пожарный рожок. Фальшиво и скверно, потому что был уже в сильном подпитии. И, наконец, примчался на двуколке Фридрих Реттшлаг, у которого в этом месяце хранился ключ от пожарного сарая.
«Бим-бамм-бим-бамм!» — раздавалось с колокольни. Торжественные звуки неслись по заснеженным полям, прорывались через лес, перелетали широкую долину. В Руммелове, Раммелове, Мудделькове и Гриппентале люди услышали их и очень удивились, потому что во всей округе новогодней ночью никогда не бывало колокольного звона. И если поначалу звуки колокола показались им очень торжественными и прекрасными и они позавидовали такому христианскому новшеству куммеровцев, то вскоре все же в них закралось сомнение. И когда одному из них померещилось даже зарево пожара над Куммеровом, все проверили пожарные шланги и поспешили туда, бранясь и ругаясь, что проклятые безбожники испортили своим пожаром именно новогоднюю ночь. Неизвестно, что они там снова натворили? Надо бы дать им сгореть дотла, но ведь в конце концов каждый из соседей считал себя лучшим христианином, чем эти безбожники.
Звон оборвался разом, колокол не издал больше ни звука. И снова священный ужас охватил сердца сидящих в трактире крестьян. Но они были куммеровцами, и их колокола были ближе к земле, чем к небу. Поэтому они хотели знать: как это произошло? Ключ от колокольни хранился у кантора, неужто он с ума сошел? Но ведь одному человеку, да к тому же старому Каннегисеру, не под силу раскачать большой колокол. Все кинулись к колокольне, некоторые побежали к кантору, но его не оказалось дома, дверь стояла распахнутой настежь. Когда дюжина молодых крестьян поднялась на площадку для колокола (сначала им пришлось раздобыть несколько фонарей), они ничего там не обнаружили, а только встретили на колокольне растерянного кантора.
Тут на улице раздалось бренчанье бубенчиков, и первыми привезли на санях пожарный шланг раммеловцы.
Потом приехали муддельковцы, мандельковцы, крестьяне из Гюнтерсберга и последними, как всегда, из Гриппенталя. Трактирщику пришлось открыть дверь в залу, хотя там и было холодно. Собравшиеся до самого утра рядили да гадали, откуда взялся восхитительный колокольный звон, и рассказывали разные новогодние истории. Так что в первый день Нового года в Куммерове нельзя было уже разжиться ни глотком рихтенбергера, ни кружкой пива, ни стаканчиком пунша.
Мартин Грамбауэр исчез. Не найдя сына дома, отец отправился в церковь и натолкнулся там на кантора Каннегисера. Им не нужно было объясняться друг с другом. Только спрашивали себя: как Мартину удалось это сделать? Они вместе еще раз поднялись на площадку для колокола. И нашли его все же там. Он мирно спал, прикорнув в углу. Прошло порядочно времени, пока они разбудили Мартина. Он не мог произнести ни слова, и немалых трудов стоило спустить его вниз по крутым ступеням и доставить домой.
— Он совершенно без сил, духовных и физических, — промолвил кантор Каннегисер. Готлиб Грамбауэр перевел это следующим образом: «Уж вы не трубите об этом. Мальчишка пьян вдребезги! Помалкивайте!»
Они дали друг другу слово никому ничего не рассказывать: пусть крестьяне и впредь продолжают верить в чудо.
Однако на следующий день, незадолго до проповеди к Грамбауэрам зашел пастор Брайтхаупт. Его дочь Ульрика сказала ему, что звонил в колокол не кто иной, как Мартин, она поняла это по звучанию (девушка с недавних пор брала уроки игры на фортепьяно).
— Посмотри-ка на меня, — пророкотал пастор. Теперь уж не помогли никакие отговорки.
— И почему ты осквернил колокол? — Тут пастор увидел расширенные от ужаса глаза мальчика.
— Осквернил? Я ведь хотел возвестить наступление Нового года во славу господа нашего, сотворившего небо и землю. Меня прямо-таки потянуло на колокольню. — Он разразился рыданиями.
Пастор огляделся.
— А откуда у тебя ключ от колокольни?
— Я ведь знал, где он висит.
— Но как же ты совершенно один справился с колоколом?
— Я ощутил тогда в себе огромную силу, как Антей, как Геракл, как они оба вместе. — Мартин знал, что старого учителя можно задобрить с помощью древнегреческой мифологии.
— Это невозможно, — возразил, однако, пастор, — Антея и Геракла нельзя называть вместе. Разве ты не знаешь, что они были врагами, что Геракл задушил Антея, оторвав его от земли? — Пастор Брайтхаупт вновь овладел собой. — Было бы, пожалуй, уместней, если бы ты поискал примеры в христианской религии.
