Амир-Хосейн Фарди - Исмаил
Исмаил немного успокоился, однако и промолчать не смог.
— Тебе-то зачем уходить, мама, уж тогда я должен уйти. Я уйду, чтобы ты успокоилась!
Мать все, что у нее было в руках, бросила на пол и повернулась к нему спиной, сказала:
— Да почему же не сжалится-то Аллах надо мной и не вразумит тебя? За что мне наказание такое жестокое? — и, в слезах, вышла из комнаты.
Он недолго после этого оставался дома. Покрутился по комнате. Был вечер. Время идти в мечеть. Он был в полной растерянности. Что-то нужно было сделать, чтобы выйти из этого положения. Если так все оставить, будет только хуже. Он уже ничего не решал. Колени его дрожали. Он подошел к комоду, достал свою сберкнижку, сложил в рюкзак вещи, нужные для поездки, и вышел из дома. Тихо, чтобы мать не услышала, прикрыл за собой дверь. На улице Махбуб играл в футбол. Увидев Исмаила с рюкзаком, подбежал к нему и, тяжело дыша, спросил:
— Куда едешь?
— Никуда. Иди, играй себе.
— Ну скажи, куда едешь?
— Никуда не еду, сказал же, в баню иду. Иди, играй!
— Сейчас — в баню?
— Не суй свой нос, сказал тебе — иди!
И Исмаил пошел прочь. Махбуб печально смотрел на него.
Его опять, как всегда, потянуло в сторону улицы Саадат. Дверь банка была заперта. Решетчатые жалюзи закрывали стекла. Внутри банка было светло от нескольких люминесцентных ламп. Он невольно остановился, поправил рюкзак на плече и сквозь прорези жалюзи смотрел внутрь, на свой стул и стол, на свою ручку в подставке для ручек, на календарь на столе, на полочку для бумаг, на телефон, на другие знакомые предметы и на места других сотрудников. Он почувствовал, что все это он больше не любит. Душой к этому не привязан. Коротко вздохнул. Опять поправил рюкзак на плече.
— Видите, господин Сеноубари. Мир таков: сегодня мы есть, завтра нас нет, и место наше пусто, словно никогда нас там и не было. Мир преходящ!
Исмаил обернулся. Это был хаджи Зинати — высокий, в черном клетчатом костюме и белой рубашке, с лицом красным и веселым. Он стоял позади Исмаила и улыбался. Исмаил тоже улыбнулся и подал ему руку.
— Не ожидал вас увидеть здесь. Эта встреча к счастью, иншалла!
— Я просто мимо проходил, хаджи. Решил взглянуть на то, как я сам смотрюсь со стороны, сквозь витрину.
— Сквозь витрину? Вы смотритесь прекрасно, молодой человек, просто идеально, и характер ваш виден. А вот с господином Хедаяти я никаких дел не хочу иметь, обсуждать его даже не хочу. Но вы… Слава Аллаху!
Пока их разговором не заинтересовалась вся улица, Исмаил попрощался и направился в конец улицы Саадат. Поднялся по насыпи. В свете последних лучей заходящего солнца железная дорога казалась двумя серебряными блестящими полосами, протянутыми к горизонту, где она терялась в массе деревьев и строений. Голуби-сизари россыпью возвращались в степь со стороны гор. Исмаил стоял в конце улицы Саадат и смотрел то на восток, то на запад — их соединяла железная дорога. И пошел он на восток, туда, где город виднелся в дымке. Он любил этот путь. Здесь был знакомый запах, запах Сары, и дождливого утра, и золотые колонны солнца, упирающиеся в лужицы, и ветерок, бросающий рябь на их поверхность и заставляющий их дрожать — как в то утро, когда Сара была рядом. Опустив голову, он шел по шпалам. Иногда, в надежде, что Сара где-то рядом, он кидал взгляд вперед — и шел дальше.
По обеим сторонам железной дороги были узкие улочки, маленькие пыльные домики, смотрящие в сторону рельс; летними жаркими вечерами их жители выходили на воздух и, для того чтобы избыть время и спастись от тяжелой липкой жары, завладевшей южной частью города, медленно бродили туда-сюда. В створе каждой улицы, на который он бросал взгляд, он ожидал увидеть Сару, но ее не было нигде. Он шел он до тех пор, пока не уперся в большие металлические ворота, в которые уходила железная дорога. В караулке сидел сторож в форме, посмотревший на него скептически. Исмаил понял, что дальше путь для него закрыт. Нужно сворачивать. Так он и поступил. Пошел по пыльной тропинке вдоль высокой кирпичной стены вокзала. Почва была мягкая, суглинистая, ноги его по щиколотку уходили в нее, пыль ложилась на брюки. Он шел медленно, пока не вышел в переулок, а из него — на большую улицу. Уже было время вечернего азана. Взгляд его упал на большую вывеску железнодорожного вокзала.
Просторный вокзальный зал с высоким потолком был полон народа. Здесь был приятный прохладный воздух, резко контрастирующий с уличной тяжелой и липкой жарой, дымом и густой пылью. Он сделал несколько глубоких вдохов и поправил рюкзак за спиной. Подошел к билетной кассе. Перед ней стояло несколько человек. Когда настала его очередь, он не знал, что сказать. Кассир смотрел на него вопросительно. Исмаил сказал:
— Мне нужен билет.
— Один билет?
— Один.
— Куда?
— А куда у вас есть?
Кассир удивился:
— Я задал вопрос, куда вы хотите ехать?
— Так куда у вас есть?
— В любую точку мира. Итак?
— Нет, так не пойдет. Ближайший поезд куда отходит?
— Ближайший поезд идет на Тебриз, уже посадка заканчивается, будете брать?
— Давайте, один билет.
И он получил билет на Тебриз вместе с ворчанием кассира.
— Удивительное дело, не знать, куда ехать! Но ехать срочно!
Исмаил побежал в сторону платформы.
Глава 16
Платформа была почти пустой. Последние пассажиры заходили в вагоны. Исмаил, держа в руке билет, который он показывал каждому встречавшемуся на пути служащему и охраннику, выбежал на платформу и вошел в поезд. В купе он сел возле окна. На вокзале было темно, за исключением пятен света тут и там из дверей служебных помещений. Поезд тронулся тяжело и как бы неохотно. Еще не покинув вокзал, он дал трубный гудок. Звук был печальный и даже мрачный, как долго сдерживавшееся глубокое рыдание. Поезд медленно покинул вокзал и еще раз дал гудок, такой же, как прежний, похожий на голос человека, начавшего рыдать. Когда Исмаил вечерами слышал эти гудки, начинала ныть душа, возникало чувство заброшенности и разлуки, представлялось ему, что дорогой человек расстается с ним и уезжает на чужбину. А вот теперь сам он был этим человеком. Перед его глазами проплывали домики с освещенными окнами, стоящие рядом с железной дорогой. Он подумал, что Сара стоит сейчас перед одним из этих окон и смотрит с тоской на уходящий поезд. Он увидел ее тревожный взгляд и полные слез глаза, которые смотрели на него, и опять услышал голос, этот знакомый голос.
— Ты — кто?
Третий гудок раздался на пересечении с улицей Саадат, там, где луч света падал из каморки стрелочника. Улица Саадат была пустой, и лишь у считанных магазинов еще были не опущены жалюзи. Еще не смолк гудок поезда, а улица уже осталась позади. Исмаил глубоко вздохнул и прижал лоб к холодному стеклу окна. Сказал сам себе: «Куда я еду?» Потом он присмотрелся к попутчикам. Их было двое: солдат, который о чем-то беспокоился и то выходил в коридор, то бросался на сиденье и вздыхал, и еще один молодой человек, который сидел напротив Исмаила и читал книгу средней толщины, обернутую в спортивную газету.
Теперь поезд шел с ровной скоростью. Быстро уносились назад смутно различимые высокие глинобитные стены вокруг полей и громадные заводские корпуса. Через некоторое время, когда обработанные поля остались позади, началась голая степь, спящая в ночной тьме. Исмаил прислонился к подголовнику и закрыл глаза. Он устал. О городе, куда направлялся поезд, он имел лишь смутное, гадательное представление. Он не знал, что будет делать, когда приедет в Тебриз. Он сам не заметил, как уснул.
Проснулся он от чьей-то песни. Открыл глаза. Пел солдат. Он стоял у открытого окна купе и высоким, печальным и монотонным голосом выводил одно и то же: «Поцелуй меня… Поцелуй меня на прощанье…» Доходя до последней строки куплета, он начинал петь то же самое сначала. Тот пассажир, который читал, теперь тоже закрыл книгу и с раздражением смотрел по сторонам. Когда он заметил, что Исмаил проснулся и смотрит на него, раздражение его уменьшилось, рот под густыми усами расплылся в улыбке, зубы его и глаза заблестели. Не прекращая улыбаться, он негромко сказал:
— Кажется, возникла серьезная проблема.
Голос его был низкий, в словах заметен акцент.
Сон Исмаила улетучился. Он поерзал и, посмотрев на солдата, сказал:
— Обнаружился технический дефект, обуславливающий повторение мелодии.
— Обнаружился бы тот человек, который поцеловал бы его, наверное, проблема решилась бы!
— В том-то и проблема, что человек не находится.
Услышав их голоса, солдат повернулся и посмотрел на них. Его большие глаза были красными и мокрыми от слез. Он был высок и худ. Лицо маленькое, брови густые, губы мясистые, правильной формы, шея длинная, фигура изящная. Поняв, что говорят о нем, он смутился и сел на свое место.