Франсин Проуз - Голубой ангел
Шерри начнет его жалеть, и его мучения, и без того вполне заслуженные, станут совсем невыносимыми. Выть хочется: что за глупость, ну зачем он пил эту ядовитую смесь похоти и самообмана, пил такими маленькими глотками, что с легкостью убеждал себя, будто и не пьет вовсе? На самом деле хочется сейчас ему только одного – лежать, прижавшись к Анджеле Арго. Но она уже уселась в кровати, скрестив ноги, прислонившись спиной к стене. Свенсон отодвигается, освобождая ей место. Они держатся с такой непринужденностью, словно не было сексуальных игр: просто две соседки по общежитию собрались заняться маникюром и посплетничать. То, что оба обнажены, никак их не стесняет. Он тоскливо смотрит на стены, и взгляд его выхватывает самое печальное: Берт Лар, Гарольд Ллойд, Бастер Китон. Ну почему у Чаплина такой мрачный вид? У него же были сотни женщин.
– Жалко зуб, – говорит Анджела. – Но в сексе чего только не бывает. Со мной однажды такое приключилось. Прямо посреди любовной игры начался эпилептический припадок. Повезло еще, что легкий. Мой партнер бы спятил, если бы я стала биться головой и исходить слюной. Но я собралась с силами и просто ушла.
Как это мило с ее стороны – поведать о собственном провале. Но с другой стороны… а если бы у нее начался припадок сейчас? Что бы он делал?
– Я не знал, что у вас эпилепсия, – говорит он.
– Я сейчас на таблетках. Все в порядке.
– Достоевский тоже страдал эпилепсией.
Свенсон слышит какой-то шум за дверью. Он лежит голый в комнате студентки. А что, если она ненормальная, заманила его сюда, а потом заявит на него, и его выгонят с работы.
– Дверь запирается? – спрашивает он.
– Ага, – кивает Анджела. – Я ее сразу заперла. Как только мы вошли.
Значит, она все специально подстроила. Э, куда ты катишься? Так ведь недолго превратиться в очередного Адама, обвиняющего Еву в том, что она съела яблоко. Сам не маленький. Сам этого хотел. Взрослый человек, преподаватель. Знал, на что идет. Отличный момент разобраться со своим подсознанием. Или с совестью? Он только что пытался, но не смог трахнуть свою студентку. Впрочем, кто, собственно, проявил инициативу? Интересный вопрос. Она ведь пишет как раз про роман учителя и ученицы. Может, это психологическое исследование, понадобившееся ей для следующей сцены?
Она жмется к нему, как обезьянка, с нежностью – или с состраданием? – ерошит ему волосы. Ее соски касаются его лица. Свенсон ловит один ртом, она отнимает его непроизвольным, уверенным движением, и Свенсон вспоминает – да поможет ему Бог! – как Шерри вынимала из ротика Руби грудь, когда та, насосавшись, засыпала.
Он одевается, а Анджела, по-прежнему обнаженная, идет к компьютеру.
– Давайте еще разок попробуем, – говорит она. Он даже не сразу понимает, что речь не о сексе, а о принтере. – Вдруг мы сотворили чудо? – На сей раз она имеет в виду секс.
Он любуется ее гибким, ловким телом. Главная ее прелесть в естественности. Она щелкает мышкой. Принтер мурлычет. Один за другим на стол соскальзывают три листа бумаги.
– Есть! – сообщает она. – Мы таки его реанимировали. Магия какая-то.
Она дожидается, пока он оденется полностью, и протягивает ему листочки.
– Конец главы, – говорит она.
– Замечательно, – говорит Свенсон неуверенно. – Постараюсь про читать поскорее.
Звучит это несколько вымученно – он словно расплачивается за удовольствие. Так, стоп! Ему же действительно нравится роман Анджелы. Он вовсе не прикидывался, не врал, лишь бы заманить ее в постель. На самом деле все было ровно наоборот. Анджела начала ему нравиться именно потому, что понравился роман. Надо было все так и оставить, не следовало путать одно с другим. Впрочем, никакой катастрофы не произошло. Он замолкает, но в конце концов не может удержаться и говорит:
– Вы, конечно, понимаете, что рассказывать об этом не стоит. Иначе будет жуткий скандал.
Одно он знает наверняка: вести семинары так, точно ничего не было, станет очень и очень нелегко.
– Конечно, – говорит Анджела. – Разумеется. Вообще-то я собиралась растрезвонить об этом всем. Мечтаю, чтобы нас обоих выгнали из Юстона. Только вот не хочу, чтобы мой парень про это узнал.
Ах да. Ее парень. У него зубы во время полового акта небось не ломаются.
– Ничего не было, – говорит Анджела. – Потом как-нибудь… ну, мы могли бы…
– Я – с удовольствием, – говорит Свенсон, не вполне, впрочем, понимая, что она имеет в виду. Но сейчас не время это выяснять. Надо поскорее уходить отсюда – пока его репутация не загублена окончательно.
– Я прочту и позвоню вам. – Он всегда так говорит. Наверное, Анджела права. Они могут общаться как раньше.
– Буду ждать, – говорит Анджела. Нет, что-то все-таки изменилось. Начнем с того, что раньше она не подходила к нему обнаженной, никогда – само ехидство! – не протягивала ему руку на прощанье.
– Пока, – говорит она и, не подумав одеться, возвращается к компьютеру.
Свенсон выскакивает в коридор, даже не проверив, пусто ли там. Удача, похоже, все еще сопутствует ему, наверное, это судьба, благосклонная к любовникам, если они с Анджелой могут таковыми считаться. Во всяком случае, они уже не просто учитель и ученица. Что-то изменилось бесповоротно. Что семинар – вся его жизнь пойдет теперь иначе. Он подходит к лестнице и нос к носу сталкивается с Клэрис.
– Добрый день, Клэрис! – говорит Свенсон.
– Добрый день, профессор Свенсон.
Он и не пытается объяснять, что приходил, потому что помогал Анджеле покупать компьютер. Он не может заставить себя произнести имя Анджелы вслух, частично и потому, что точно знает – именно об Анджеле Клэрис и подумала, она догадалась, что сейчас произошло. Прочитала по его лицу.
– Ну что ж, – говорит Свенсон, – увидимся на семинаре.
– До встречи, – отвечает Клэрис, наблюдая за тем, как он вприпрыжку сбегает по лестнице.
* * *Свенсон проверяет почту. Не пришло ничего. Ну, не совсем ничего. Имеется коричневый конверт с купонами на скидки, который долго еще проваляется на кухонном столе, и они с Шерри будут на него посматривать, стыдясь своей лени и нежелания пусть по мелочам, но экономить на хозяйстве, пока тот, кому это надоест первому, не выбросит конверт в мусорное ведро. Глядя на стопку так и оставшихся без ответа приглашений на роскошные приемы, на литературные конференции, которые проводят на виллах Тосканы и виноградниках Сономы, он думает про Лена Карри.
Контраст между незаслуженной популярностью Лена и собственным незаслуженным изгнанием вызывает у него приступ недовольства и раздражения, объектом которого при отсутствии иных становится Шерри, хотя она этого ничем не заслужила, разве что бедняжку угораздило сидеть вот тут на кухне и листать кулинарную книгу, видно, в поисках рецепта чего-нибудь изысканного ему на ужин, под занавес дня, который он провел, изменяя – ну, вернее, пытаясь изменить – своей супруге со студенткой.
У Шерри наверняка тоже выдался непростой денек. Когда возникают причины для волнений, Шерри обычно обращается к секретам «Сицилийской кухни». Кухни той древней культуры, в которой роль семейного психолога берут на себя суровые мужчины, родственники обманутой жены, а в качестве лечения выбирают похищение и/или убийство.
– Чего нам хочется? – спрашивает Шерри, не отрывая взгляда от книги.
– Хочется миллион долларов. Новую жизнь. Хочется вернуться на двадцать лет назад…
– На ужин, – перебивает его Шерри.
– Овсянки, – говорит Свенсон.
– Чего-чего?
– Я сегодня зуб сломал. – Свенсон трогает языком зазубренный осколок. Срочно нужно к стоматологу. Вдруг придется пломбировать канал? Может, уже нерв обнажился? Нет, он бы почувствовал.
– Ой-ой-ой! – Шерри морщится словно от боли. – Как тебя угораздило?
– Об оливковую косточку, – объясняет Свенсон,
– Откуда взялась оливка? В университетской столовой такую экзотику, по-моему, не подают.
А где сострадание? Ну поморщилась, ну охнула, и все? А теперь Свенсону разбираться с этой оливкой. Неопытным врунам надо давать дополнительные пять секунд на размышление.
Да уж… Про несуществующую оливку Свенсон не додумал. Он выжидает пару секунд – лжец в нем еще не проснулся окончательно.
– Знаешь, удивительная вещь. Во мне вдруг открылась неукротимая тяга к оливкам. Я отправился в «Мини-март», купил банку оливок и всю ее съел, а потом – знаешь, как бывает: сосешь и сосешь косточку, даже забываешь о ней. И тут – р-раз!
Монолог на чистом адреналине, ну и ладно, лишь бы сработало. Очень часто проходит именно неправдоподобная ложь.
– Ты что, забеременел? – спрашивает Шерри.
– Что? – изумляется Свенсон. – Что?
– Тебя тянет на соленое и острое. Тед, слушай, а ты ведь на долю секунды, но всерьез испугался, что забеременел.
– Шерри, это не шутки. У меня сломан зуб. Лет в двадцать думаешь, что исправить можно все. К сорока семи понимаешь, что это не так.
