Хантер Томпсон - Ромовый дневник
Полицейский позвонил в дверь, и на звонок отозвалась кроткого вида негритянка, которая нервно топталась на месте и клялась, что не видела никакой белой девушки и ровным счетом ничего про ночную вечеринку не знает.
— Будь я проклят! — рявкнул Йемон. — У вас тут ночью была самая что ни на есть блядская вечеринка, и я отдал шесть долларов, чтобы на нее попасть!
Женщина отрицала все касательно вечеринки. Она лишь признала, что несколько человек действительно спят в доме, но никакой белой девушки среди них нет.
Полицейский спросил, нельзя ли войти и посмотреть. Негритянка пожала плечами и впустила его, однако когда Йемон попытался пройти следом, она возмутилась и захлопнула дверь прямо у него перед носом.
Через несколько минут полицейский вышел.
— Нет там никакой белой девушки, — сказал он, глядя Йемону в глаза.
Мне не хотелось ему верить, потому как не хотелось встречаться лицом к лицу с другими возможными исходами. Все должно было выйти проще простого — найти ее, разбудить и увести. Но теперь проще простого не получалось. Шено могла оказаться где угодно — за любой дверью на острове. Я взглянул на Йемона, ожидая, что он в любой момент взбесится и начнет махать кулаками. Но он тяжело привалился к перилам веранды и, казалось, готов был зарыдать.
— Господи Боже мой, — бормотал он, вперившись взглядом в свои ботинки. Отчаяние его было таким неподдельным, что полицейский положил ему руку на плечо.
— Прости, мон, — сказал он. — Идем отсюда.
Мы съехали вниз по холму к участку, и полицейский пообещал найти девушку, по описанию похожую на Шено.
— Я сообщу остальным, — заверил он. — Она обязательно объявится. — Он по-доброму улыбнулся Йемону. — Ведь тебе там все равно делать нечего, кроме как из-за баб кругами бегать.
— Угу, — отозвался Йемон, Затем он положил на стол плащ и небольшой саквояжик Шено. — Отдайте ей, когда объявится, — попросил он. — Мне неохота с этим по округе таскаться.
Полицейский кивнул и положил вещи на полку в дальнем конце комнаты. Затем он записал мой адрес в Сан-Хуане, чтобы послать весточку, если они ее найдут. Наконец мы распрощались и побрели к «Гранд-Отелю» позавтракать.
Мы заказали ром со льдом и гамбургеры. Ели молча, читая газеты. Наконец Йемон поднял взгляд и непринужденным тоном заметил:
— Она просто шлюха. Не понимаю, почему меня это должно беспокоить.
— Ну и не беспокойся, — сказал я. — Она свихнулась — совсем спятила.
— Ты прав, — кивнул Йемон. — Она шлюха. Я сразу это понял — как только впервые ее увидел. — Он откинулся на спинку сиденья. — Я с ней на Стейтен-Айленд, на вечеринке познакомился. Примерно за неделю до того, как сюда приехал. Только я ее увидел, так сразу себе сказал: «Вот обалденно классная шлюха — типа не из-за денег, а просто чтобы потрахаться». — Он снова кивнул. — Она пришла ко мне домой, и я как бык на нее насел. Она всю неделю у меня торчала — даже на работу не ходила. Я в то время вместе с другом моего брата квартиру делил — пришлось его на кушетку в кухню выселить. Можно сказать, из родного дома его выпер. — Он грустно улыбнулся. — Потом, когда я улетал в Сан-Хуан, она захотела вместе со мной отправиться. Насилу уговорил ее несколько недель подождать.
В тот момент у меня в голове разгуливало сразу несколько разных Шено: маленькая девчушка в Нью-Йорке с тайной страстью и гардеробом от Лорда и Тейлора; загорелая блондинка, бредущая вдоль берега в белом бикини; пьяная, визгливая хулиганка в шумном баре на Сент-Томасе; и наконец девушка, которую я увидел прошедшей ночью, — вот она танцует в тонких трусиках, вовсю трясет грудями, где буквально светятся крупные розовые соски, покачивает бедрами, пока какой-то безумный головорез спускает ей трусики… а затем тот последний взгляд — как она стоит в центре комнаты, на мгновение оставшись в одиночестве, и тот маленький кустик коричневых волос бросается в глаза как маячок на фоне белой плоти бедер и живота… тот священный кустик, бережно взлелеянный родителями, слишком хорошо осведомленными о его ценности и могуществе, посланный в Смитсовский колледж для культивации и некоторого выставления под ветер и непогоду жизни, в течение двадцати лет объект заботы со стороны легиона родителей, учителей, друзей и советчиков, в итоге пересаженный в Нью-Йорк на волю Всевышнего.
Покончив с завтраком, мы сели на автобус до аэропорта. Вестибюль оказался забит жалкими пьяницами: мужчины волокли друг друга в душевые, женщины блевали на пол прямо у скамей, перепуганные туристы чесали языками. Одного взгляда на эту сцену было достаточно, чтобы понять: мы можем проторчать здесь весь день и всю ночь, прежде чем дождемся места на самолете. Без билетов мы могли прождать здесь трое суток. Положение казалось безвыходным.
И тут нам отчаянно повезло. Мы зашли в буфет и принялись высматривать свободное место, когда я вдруг заприметил того самого пилота, который в четверг отвозил меня на Вьекес. Я подошел поближе, и он, похоже, меня узнал.
— Привет, — сказал я. — Помните меня? Кемп — из «Нью-Йорк Таймс».
Пилот улыбнулся и протянул мне руку.
— Помню, — кивнул он. — Вы были с Зимбургером.
— Чистое совпадение, — отозвался я с ухмылкой. — Скажите, а вы нас обратно в Сан-Хуан не подбросите? Мы просто в отчаянии.
— Конечно, — сказал пилот. — Я лечу туда в четыре. У меня два пассажира и два свободных места. — Он кивнул. — Вам повезло, что вы так рано меня нашли, — я их долго томить не стану.
— О Боже, — выдохнул я. — Вы нас просто спасли. Запрашивайте любую цену — я запишу это на счет Зимбургера.
Пилот широко ухмыльнулся.
— Вот и славно. А то я не знал, кому бы это сгрузить. — Он допил кофе и поставил чашечку на стойку. — Теперь мне надо бежать, — сказал он. — Подтягивайтесь на взлетную полосу к четырем — там будет тот же красный «апач».
— Не беспокойтесь, — заверил я. — Мы не опоздаем.
Толпа все густела. Самолеты отлетали в Сан-Хуан каждые полчаса, но все места были зарезервированы. Народ, ожидавший вакансий, мало-помалу снова начал напиваться, вытаскивая из поклажи бутылки виски и пуская их по кругу.
О чем-то думать было просто немыслимо. Мне хотелось покоя, уединения собственной квартиры, бокала вместо бумажного стаканчика, четырех стен между собой и кошмарной толпой пьяниц, что давила со всех сторон.
В четыре мы вышли на взлетную полосу и нашли там красный «апач». Пилот уже прогревал мотор. Полет занял тридцать минут. С нами летела молодая парочка из Атланты; они прибыли утром из Сан-Хуана и теперь желали как можно скорее отсюда убраться. Их до глубины души потрясли дикие и бесцеремонные ниггеры.
Меня подмывало поведать им про Шено, изложить все подробности и закончить чудовищным предположением на предмет того, где она сейчас и чем занимается. Однако вместо этого я сидел и молча глазел на белые облака. Чувствовал я себя так, будто пережил долгий и опасный загул и теперь возвращался домой.
Моя машина стояла на том же месте, где я ее и оставил, а мотороллер Йемона был прикован к ограде рядом с кабинкой смотрителя. Отцепив его, Йемон сказал, что едет к себе домой, хотя я предложил ему остаться у меня и забрать Шено, если в течение ночи она вдруг там объявится.
— Черт побери, — сказал я. — Раз уж на то пошло, она могла уже вернуться. Она вполне могла подумать, что прошлой ночью мы ее бросили, и сразу отправиться в аэропорт.
— Угу, — отозвался Йемон, резко дергая мотороллер. — Именно так, Кемп, все и случилось. Надо полагать, когда я вернусь домой, у нее уже и обед будет готов.
Я проследовал за ним по длинной подъездной аллее и помахал на прощание, сворачивая на шоссе к Сан-Хуану. Вернувшись в квартиру, я немедленно отправился ко сну и не просыпался до следующего полудня.
По пути в редакцию я задумался, не рассказать ли там что-нибудь про Шено, однако стоило мне войти в отдел новостей, как Шено вылетела у меня из головы. Сала подозвал меня к столу, где у него шла возбужденная беседа со Шварцем и Мобергом.
— Все кончено! — заорал он. — Ты вполне мог на Сент-Томасе оставаться. — Оказалось, Сегарра уволился, а Лоттерман вчера вечером отбыл в Майами — предположительно, в последней попытке найти новый источник финансирования. Сала был убежден, что газета сходит на говно, однако Моберг считал, что это ложная тревога.
— У Лоттермана куча денег, — заверил он нас. — А в Майами он свою дочь поехал проведать — так он мне перед самым отлетом сказал.
Сала горестно рассмеялся.
— Окстись, Моберг, — неужели ты думаешь, что Скользкий Ник бросил бы такую синекуру, если бы в стенку не уперся? Встань лицом к фактам — мы безработные.
— Проклятье! — воскликнул Шварц. — Я только-только тут пристроился. За десять лет это первая работа, которую мне хотелось бы сохранить.
