Яна Лапутина - Игра в гейшу. Peek-a-boo
– Без вдоха и выдоха. И, значит, «без Мене не можете творити ничеготе». Случилась беда, тебя, слава богу, она, по годам твоим, обошла.
– Это очень уж глобально, – сказала я. – А сейчас каждый занят самим собой... Дышит и выдыхает для себя.
– Как рыбы?
– Похоже, – улыбнулась я, представив себе что-то аквариумное.
– «Макбета» Шекспира читала? – неожиданно спросил отец Илларион.
– Конечно.
– Помнишь, там ведьма вещает? «Добро во зле, а зло – в добре».
– Забыла, – честно призналась я.
– Хорошо, что способна на честность. А теперь к ответам на твои вопросы. Они, если ты их только услышишь, без толку. Слушать и слышать – разные вещи. Запомни и обмысли душой – каждое доброе дело привлекает к себе внимание врага нашего спасения – Диавола. Это сказал архиепископ Иоанн. А вот Преподобный Амвросий Оптинский отвечает тебе дальше. Не много таких людей, которые терпят скорби и гонения за одну благочестивую жизнь. По сказанному от Апостола: «Вси, хотящии благочестно жити, гонимы будут». Все те, остальные, терпят скорби и болезни для очищения прежних грехов или для смирения горделивого мудрования.
Я вздохнула.
– Безответно, да? – спросил отец Илларион.
– Рыбам проще, – сказала я.
– Ступай с Богом, – сказал батюшка. – Я буду молиться за тебя.
Я поцеловала ему руку и медленно вышла из молельной.
Перед глазами почему-то стояла прозрачная стенка аквариума, где пузырился из тоненького шланга воздух, а на меня смотрела не мигающей черной бусиной глаза какая-то плоская рыбина, дыша шевелящимся открытым ртом.
Глава 65
Счастья вообще не бывает. К примеру, в природе. Оно принадлежит только роду человеческому, и рассказывать о нем, о счастье, как и о нежности, почти невозможно. Я это открыла давно – счастье и нежность бессловесны. Они говорить не умеют.
А тут – Анечкина свадьба. Самый главный, счастливый и нежный вечер в ее жизни. Я видела и слышала все: цветы, свечи, наряды, подарки, тосты, аплодисменты, вальс Мендельсона, поцелуи, улыбки, смех, взрывы хохота, радостные крики и возгласы, разноцветье гастрономического изобилия на столах, хлопки шампанского, попытки хорового пения... Если про что-то забыла, простите.
Анечка была бесподобна. Счастье клубилось вокруг нее и выплескивалось из ее невыразимо красивых, широко раскрытых счастьем светло-серых глаз. По правде, мне еще ни разу не довелось участвовать в свадебных пиршествах. Моих подруг Гименей пока еще обходил стороной. Да и сама я – к слову пришлось – к венцу не спешила. Поэтому, если бы я, скажем, не знала, что это свадьба, я бы, наверное, вряд ли отличила эту гульбу от тех, в которых уже поучаствовала. Всяких там дней рождений, юбилеев, презентационных и прочих жрачек-застолий.
Мы сидели за столиком вчетвером. Отари не пришел. Был занят. Леша... ну тут все и так ясно. Вот с этого момента я расскажу о том, чем для меня лично обозначился Анечкин вечер.
Константин Ребров, event menager свадьбы, в роскошном сиреневом фраке – Танька отпала – вышел на люди со своей соведущей... да, той самой, Диминой «сериальной актриской».
На ней так и переливалось шелковой голубизной вечернее платье от Roberto Cavalli.
Она, тут хочешь не хочешь, а надо быть объективной, смотрелась классно. Я впервые услышала ее имя и фамилию.
– Вероника Токарева! – объявил Константин.
А дальше пошло и поехало. Ребята действительно держали всеобщий настрой в руках.
Я видела, видела, как плакали мамы Анечки и Толи Храмова, как молодые припадали друг к другу, отцеловывая очередное «горько», видела первый свадебный вальс молодоженов, видела, как вприсядку сбацал «цыганочку» совсем еще не старый отец жениха...
Но это все как бы периферически. По касательной. В центре моего внимания была Вероника Токарева. А она была неистощима в своей обаятельной веселости. Она умела неплохо петь, Ирка отметила это, танцевать, декламировать. Она обходила столики по кругу, общаясь со всеми, как со своими друзьями, причем достаточно свободно, без излишнего «амикошонства». И когда во второй раз наведалась к нам, то вдруг, наклонившись к моему уху, неожиданно шепнула:
– Уделите мне, пожалуйста, две минуты.
На ее левом запястье, перед моими глазами, искрился – еще не разбитый, подумалось мне, – Chopard.
– Ты че, ее знаешь? – вонзилась в меня всевидящая Танька.
– Конечно, – мол, кто ж ее не знает, кивнула я.
Танька уже успела станцевать с Константином и была на взводе.
Машка вела себя индифферентно. Не то чтобы равнодушно ко всему происходящему, но и без видимого интереса. Что-то ковыряла в тарелке, с кем-то сходила сплясать, но в основном молчала.
Ирка была на уровне. Нарочно подошла к Анечке и выпросила у нее ее Толю на танец.
Наконец случилась возможность-пауза для нашего разговора с Вероникой.
Теперь я ее видела совсем близко. У нее был заметный шрамик на правой щеке. Как-будто кто-то полоснул по ней чем-то острым когда-то.
– Я вас знаю по «Дню красоты» на «Домашнем». Мне очень нравится, как вы это делаете. Я решилась обратиться к вам... – она заглянула в мои глаза. – Мне нужен хороший пластический хирург.
Я вопросительно посмотрела на Веронику.
– Грудь. Увеличить. Извините, это вас не касается... но у меня из-за нее, так мне кажется, проблемы с партнером...
– Серьезные? – вырвалось у меня.
Она вздохнула:
– Он перестал мне звонить...
Если честно, хотя я понимаю, что наживаться на чужом горе грех, я вдруг оттаяла. И мне стало жалко ее.
– Вы поможете мне?
– Легко, – сказала я. Достала из клатча визитку и протянула Веронике.
– Это больно? – спросила она совсем уже по-детски.
– Нет, нет, нет, – рассмеялась я. – Звоните.
– Большое спасибо вам! – Она по-дружески потянулась ко мне губами. – До встречи.
Я, да простит мне Бог, счастливая, побежала к Анечке, выпрашивать ее Толю на рок-н-ролл. Я уже отметила, как он клево танцует.
Глава 66
Олег приехал на «ферму» без звонка. Ирка спала у себя в номере. Прилегла просто так и вдруг провалилась в сон. Ей снилось черт знает что... Какая-то бескрайняя кухня. Вся в пару, дыму, клекоте кипящих кастрюль, почему-то оранжевого цвета, и немыслимо огромных коричневых сковородок, на которых с шипением, треском и лопаньем масляных взрывов подпрыгивали бесчисленные глазуньи. Самое страшное было в том, что глазуньи моргали...
– Ма-а-ма! – позвала изо всех сил Ирка и... проснулась.
Перед ней, у ее изголовья, на коленях сидел Олег и нежно-нежно смотрел на нее.
– Тебя что-то напугало? – спросил он и поцеловал Иркины губы.
Она заплакала. Села. Стерла ладошкой слезы.
– Хочешь кофе?
– Нет. Спасибо. А вот коньячку бы махнул, – он показал на стол, где среди сплошных розовых букетов на самом краешке стояла бутылка Hine.
– И я... чуть-чуть... – улыбнулась Ирка.
Когда они выпили, Олег спросил:
– Кто это тебя так? – Он показал рукой на Лешин портрет. – Слов нет, потрясающе!
– Леша Беляков. Есть такой фотомастер.
– Не знаю, – соврал Олег. – А работа... хоть сейчас в Третьяковку.
– В ней фотографий не бывает, – сказала Ирка.
– Может быть, и зря. Ну как ты?
– Хорошо, – сказала Ирка. – Скоро в «Олимпийском» буду петь. С Лещенко. Два романса... уже репетируем.
– Нравится?
– Не то слово! Ты не представляешь...
– Рад за тебя.
– Придешь на концерт?
– Не уверен. Ты же понимаешь... я вот сюда на такси. Мишка повез «хвост», а я сюда. Соскучился... у меня всего полчаса.
– Хватит, чтобы попрощаться, – сказала Ирка и очень серьезно посмотрел на Олега.
– Не понял?
Ирка закурила.
– Я очень устала, Олег. Очень. От этой... беспрерывной игры в прятки. Отпусти меня. Пожалуйста. Я не хочу быть твоим горем. Мне от тебя ничего не надо. Ни-че-го.
Олег растерялся. Он еще никогда не слышал вот таких интонаций. В Иркином голосе не было привычно-петелинского нажима на собственничество, звучащего подтекста на право владения им. В нем, Олег это услышал, была обессиленная нежность и какая-то неизбывная боль.
– А как же я? – спросил Олег, не контролируя себя. И это спросил не он – олигарх Олег Попцов, «небожитель», как окрестила его и ему подобных желтая слэнговая пресса, а абуревший и зароговевший от постоянного напряжения человек, превративший себя в нечто непрерывно считающее, высчитывающее, исчисляющее.
Так может спросить только душа.
И Ирка услышала это – душой.
Когда такое случается, ангелы прикладывают пальцы к губам. Ти-и-ше! Потому что нежность говорить не умеет.
– Я очень, очень тебя люблю, – сказал уже в холле Олег. – Не бросай меня.
Ирка, не мигая, смотрела в его глаза.
Они часто-часто моргали.
Как те, на приснившихся огромных сковородках...
Олег нырнул в желтое такси, а Ирка с неимоверным трудом задавила так и рвущийся из нее крик: «Ма-а-ма!..»
Глава 67
