Николя Барро - Улыбка женщины
— В восемь часов, — ответила она, пригладив волосы.
Я посмотрел на часы. Четверть восьмого. С минуты на минуту будет звонить Адам.
— Что ж, мадемуазель Бреден, мы еще успеем выпить с вами по бокалу, — продолжал уговаривать я. — Сейчас только четверть восьмого, через десять минут я исчезну. Итак, я открываю бутылку.
Она улыбнулась. Я знал, что она сейчас скажет:
— Ну хорошо. Только десять минут.
Я полез в карман брюк за штопором.
— Видите? — шутил я. — Я и инструмент приготовил.
С легким хлопком пробка выскользнула из горлышка.
Я разлил вино по бокалам, которые Орели поставила на стол.
— Итак, будьте здоровы!
Мы чокнулись. Я пил «Креман» большими глотками, стараясь казаться спокойным. Я боялся, что она услышит удары моего сердца, которое стучало, как молот. Обратный отсчет пошел. Сейчас раздастся звонок, и тогда станет ясно, лишний я здесь или нет. Я пристально смотрел то на свой бокал, то на красивое лицо Орели.
— Вы пропали всего на две недели — и вот уже у вас новый поклонник, — заметил я, потому что надо было что-нибудь сказать.
Она покачала головой и покраснела.
— Я его знаю? — не отставал я.
— Нет.
И тут зазвонил телефон. Мы оба посмотрели в его сторону, но Орели, похоже, и не собиралась брать трубку.
— Вероятно, кто-нибудь решил зарезервировать стол, — сказала она. — Мне нет необходимости подходить, автоответчик включен.
Послышался щелчок, объявление автоответчика, а затем раздался голос Адама:
— Добрый вечер, это Адам Голдберг. У меня сообщение для Орели Бреден. Я литературный агент Роберта Миллера и звоню по его поручению. — (Я заметил, как сразу побледнела Орели.) — Мне следовало бы сказать вам об этом лично, но… в общем, мистер Миллер просил передать, чтобы сегодня вы его не ждали. Ему жаль, что так получилось. — Слова Адама, как камни, падали в пространство зала. — У него… голова идет кругом. Вчера вечером неожиданно нагрянула его жена и, судя по всему, хочет у него остаться. Думаю, им есть о чем поговорить друг с другом. — На некоторое время Адам замолчал. — Мне неприятно посвящать вас в его семейные дела, но для мистера Миллера очень важно, чтобы вы знали: он отменяет вашу встречу по действительно серьезной причине. Он просил передать, что очень сожалеет об этом и надеется на понимание.
Адам подышал в трубку еще несколько секунд и попрощался. Орели Бреден стояла как громом пораженная. Она так крепко вцепилась в бокал, что, казалось, вот-вот раздавит его пальцами.
Она смотрела на меня, а я на нее, и мы оба молчали. Потом она раскрыла рот, как будто собиралась что-то сказать, но не произнесла ни слова. Вместо этого она залпом выпила вино и прижала пустой фужер к груди. Я уставился в пол.
— Да… — наконец выдавила из себя Орели.
Ее голос дрожал.
Я поставил свой бокал на стол. На какое-то время я почувствовал себя подлецом. Однако, вспомнив выражение: «Король умер, да здравствует король!» — решил действовать.
— Так вы должны были встретиться с Миллером? — спросил я. — Один на один и в день вашего рождения. — Я сделал паузу. — Не слишком ли много ему чести? Я имею в виду, вы ведь совсем его не знаете.
Она не отвечала. Потом у нее в глазах появились слезы. Она быстро отвернулась от меня и подошла к окну.
— Я не знаю, что вам сказать, милая моя Орели. Это просто… ужасно… ужасно.
Я встал за ее спиной. Она плакала. Я осторожно положил руку на ее вздрагивающее плечо.
— Мне жаль. Боже, как мне жаль, Орели.
Я с удивлением заметил, что говорю чистую правду. Ее волосы пахли ванилью, и больше всего мне хотелось сейчас отвести их в сторону и поцеловать ее в затылок. Однако вместо этого я продолжал успокаивать ее, поглаживая по плечам.
— Орели, не плачьте, прошу вас, — шептал я. — Я знаю, это больно, когда тебя вот так обманывают… Но все ведь хорошо… хорошо.
— Миллер уже звонил мне, — всхлипывала она. — Он хотел меня видеть и сказал мне столько приятного… И я все приготовила, решила посвятить этот вечер ему… После письма я думала… я что-то для него значу. Он делал такие намеки, вы понимаете?.. — Она резко повернулась и посмотрела на меня заплаканными глазами. — А сейчас вернулась его жена, и я чувствую себя… чувствую себя… ужасно…
Она сложила ладони. Я взял ее за руки.
Прошло некоторое время, прежде чем она успокоилась. Мне хотелось остаться с ней, утешить ее, протягивая один платок за другим. Я надеялся, она никогда не узнает, почему я оказался здесь именно в этот момент, когда Роберт Миллер навсегда исчез из ее жизни.
Потом мы просто сидели друг против друга. Она подняла на меня глаза и спросила:
— У вас не найдется сигареты? Думаю, это то, что мне сейчас нужно.
— Да, конечно.
Я протянул ей пачку «Голуаз». Она взяла сигарету и задумчиво на нее посмотрела:
— Последний раз я курила «Голуаз» с миссис Динсмор на кладбище. — Орели улыбнулась и продолжила больше для себя самой: — Узнаю ли я когда-нибудь, что же стоит за его романом?
— Может быть, — ответил я, поднося ей спичку. — Но только не сегодня.
Ее губы почти коснулись моего лица. Потом Орели откинулась на спинку стула и выдохнула струйку дыма.
— Нет, — решительно возразила она. — О встрече с писателем мне придется забыть.
Я сочувственно кивнул и подумал, что у мадемуазель Бреден именно сейчас появилась неплохая возможность отужинать с писателем, пусть даже и не с Робертом Миллером.
— Знаете что? — сказал я ей. — Не вспоминайте вы этого Миллера, который, очевидно, сам не знает, чего хочет. Ведь все дело в книге, так? Этот роман помог вам забыть свои горести, он словно с неба свалился, чтобы спасти вас. Я считаю, что это здорово!
Она застенчиво улыбнулась:
— Да, вероятно, вы правы. — Потом выпрямилась и долго вглядывалась в меня. — Все-таки я рада, что вы оказались здесь, месье Шабане.
Я взял ее руку:
— Моя дорогая Орели, вы и представить себе не можете, а как я счастлив оказаться сегодня здесь. — Я поднялся. — Ну а сейчас мы отметим ваш день рождения. Я не позволю вам так сидеть и хандрить. — Я налил ей еще вина. Она залпом осушила бокал и решительно поставила его на стол. — Вот это правильно, — одобрил я и взял ее за плечи. — Вы позволите проводить вас к столу, мадемуазель Бреден? Если вы откроете мне, где хранятся ваши вкусности, я сам принесу и еду, и напитки.
Разумеется, Орели не упустила возможности собственноручно навести последние штрихи в своем меню. Тем не менее я прошел с ней на кухню, где она велела мне открыть бутылку красного вина и приготовить салат в большой фаянсовой миске. А сама тем временем поджарила кубики ветчины на маленькой сковородке. Впервые оказавшись на ресторанной кухне, я глазел на восьмиконфорочную плиту и многочисленные горшки, сковородки и ковши, развешанные вокруг нее на расстоянии вытянутой руки.
Первый бокал красного вина мы выпили на кухне. Второй — уже за столом.
— Просто великолепно! — нахваливал я, поглощая нежные листики фельд-салата с кубиками ветчины.
А когда она внесла на сковородке рагу из баранины, я включил музыку. Раздался ласкающий слух голос Жоржа Брассанса: «Je m'suis fait tout petit…»,[34] и я подумал, что каждый мужчина хотя бы раз в своей жизни встречает женщину, которой охотно позволяет себя приручить.
Баранина так и таяла во рту.
Я закатил глаза, а Орели рассказала мне, что сегодняшние блюда ее научил готовить отец, который ушел из жизни в октябре, совсем молодым.
— В первый раз он сделал это меню, когда моя… когда он… — Тут она замялась и почему-то покраснела. — В общем, много лет назад, — закончила она предложение и снова схватилась за бокал.
Пока мы ели рагу, она поведала мне о Клоде, который так подло ее обманул, и о своей лучшей подруге Бернадетт, подарившей ей на день рождения то самое красное пальто.
— Такая блондинка, она тоже была на чтениях, помните, месье Шабане?
Я смотрел в ее зеленые глаза и ничего, кроме них, не помнил, однако живо кивнул:
— Просто замечательно иметь такую хорошую подругу. Выпьем за Бернадетт!
Мы подняли бокалы за Бернадетт, а потом, по моей просьбе, за прекрасные глаза Орели Бреден.
— Вам бы все дурачиться, месье Шабане, — засмеялась она.
— Вовсе нет, — возразил я. — Я еще ни у кого не встречал таких глаз. Они не просто зеленые, они как два драгоценных опала. И сейчас, когда горит свеча, они мерцают, как океанские волны в лунную ночь.
— Дорогой мой, — вздохнула она. — До сих пор никто не говорил так красиво о моих глазах.
И она рассказала мне про шеф-повара Жака, ворчуна с золотым сердцем, который так скучает по Нормандии и ее бескрайнему морю.
— Но у меня тоже золотое сердце, — заметил я, приложив ее ладонь к своей груди. — Вы чувствуете?
