Верт Уильямс - Ада Даллас
– Нет, – коротко ответила она.
– Тогда мы возьмем с собой лишь наряд полиции, чтобы сдерживать толпу, – согласился я.
– Отлично.
Она не была рассержена, просто холодная стена, и только, и не успел я сообразить, что делаю, как схватил ее за руку и прошептал:
– Когда же мы увидимся, черт побери?
Она вырвала руку, лицо ее от злости еще больше побелело, и она прошипела:
– Сейчас же прекратите!
– Когда мы увидимся? – повторил я, не отпуская ее.
– Убирайтесь! – В ее голосе явно слышались раскаты грома.
– Я спрашиваю, когда мы увидимся?
– Никогда! – швырнула она. – И больше не лезьте ко мне. Никогда, говорю я вам.
Я был груб. Я решил быть помягче.
– Ада...
– Убирайтесь!
Она швырнула это слово мне в лицо, как нож, а где-то поодаль открылась дверь, раздался чей-то голос, и я отпустил ее. Она двинулась по коридору, от гнева еще больше раскачивая бедрами, и, пройдя через холл, скрылась в своем кабинете.
Лицо у меня пылало, уши горели. Я еще никогда в жизни так не ненавидел.
Но не думать о ней я не мог. Как ни старался. Горящее бледное лицо, сжатое в тугой комок тело и голос, швыряющий в меня камнем: "Никогда!" Я ежедневно помнил это слово. Я мог забыть его на десять, двадцать, а то и тридцать минут кряду и чувствовал себя превосходно, не думая о ней, а потом вдруг мне приходила на ум мысль: "Господи, ведь ты не вспоминал о ней целых полчаса", – и я снова принимался думать о ней. Опять она стояла передо мной, и я вновь слышал ее ледяной голос: "Никогда!" – и вновь оставалась лишь пустота в сердце и тяжесть в желудке.
Я старался заняться работой. Без толку. Виски, женщины. Тоже бесполезно.
Когда я был с женщиной, передо мной вставала она, и я видел белое лицо с кровоподтеками от моих пощечин и тело, исхлестанное кнутом. Это была моя месть ей.
Если бы я мог причинить ей боль! Оскорбить ее, а потом овладеть ею! "Никогда!" – сказала она.
Однажды я вернулся к себе в кабинет после проверки гаража. Слишком много неполадок в моторах. Я лично проверил все случаи, уволил двух механиков, которые были не гражданскими лицами, а служили у нас в полиции, и вернулся в значительно лучшем расположении духа.
Я сел. И тут увидел на столе записку: "Просила позвонить миссис Даллас". Больше ничего. Даже время не было указано.
Что надо этой золотоволосой суке? Хочет сказать, что я уволен? Именно. Наверное, заставила этого паяца Томми рассчитаться со мной. А теперь решила получить удовольствие, лично сообщив мне эту приятную новость. Черт с ней! Постараюсь не доставить ей этой радости.
Я попытался было сочинить несколько приказов, но ничего не получилось. Будь она проклята! И Томми вместе с ней! Будь они все прокляты!
И вдруг раздался официально-бесстрастный голос моей секретарши:
– Полковник, вас просит миссис Даллас.
– Скажите ей... – Пусть она скажет, что я еще не пришел. Но остановился, взял трубку и как можно тверже произнес: – Полковник Янси у телефона.
Если эта сука думает, что заставит меня ползать перед ней на коленях, она очень ошибается.
– Здравствуйте, полковник. – Мягкий, приятный голос.
Меня этим не купишь.
– Слушаю вас. – Я все еще был тверд. Они могут уволить меня, но получить удовольствие – черта с два.
– Надеюсь, я не очень помешала вам, полковник. – Она помолчала секунду. – Не можем ли мы увидеться сегодня в течение дня?
Я знал, что ей нужно.
– Если вам требуется от меня прошение об отставке, я пришлю его с курьером.
– Отставка? Полковник, о чем вы говорите? Никто не собирается требовать вашей отставки. Просто мне нужно вас видеть.
Что я теряю?
– Хорошо, – сказал я.
– Мы можем встретиться в кафе в два часа?
– Хорошо, – повторил я.
Через стеклянную дверь я увидел, что она сидит за столиком вместе со своей секретаршей. Наверное, нарочно привела ее с собой: респектабельнее выглядит. На столике стояли только чашки с кофе, она не курила. Она никогда не курила на людях. Боялась потерять голоса сельских жителей.
Я толкнул дверь и вошел. Секунду она смотрела мне в лицо, потом ее взгляд скользнул куда-то в сторону, и я понял, что наше свидание должно выглядеть случайным. Я сделал вид, что, проходя мимо, заметил их, поздоровался и попросил разрешения сесть за их столик.
– Пожалуйста, полковник, – сказала Ада.
Я сел. Подошла официантка, я заказал кофе. Я взглянул Аде в лицо: гладкое, свеженапудренное, оно было непроницаемым. Какого черта ей нужно?
Мы немного поболтали, так, ни о чем, а затем Ада сказала:
– Ах! Я вспомнила, что должна ехать в город, а моя машина в гараже.
Я сообразил, что от меня ожидалось.
– Моя машина у дверей, миссис Даллас. Позвольте мне вас отвезти.
– Ну что вы, полковник! Как я могу вас так затруднять?
– Никаких затруднений, миссис Даллас.
Я расплатился, и через боковую дверь мы вышли к черно-белой полицейской машине, которую я оставил перед кафе.
Но когда я начал открывать дверцу, она остановилась.
– Слишком заметная, – тихо сказала она.
В чем дело?
– Возьмем мою собственную, – предложил я.
Мы сели в мой "шевроле". У меня никогда не было шикарной машины, потому что я мог пользоваться любой из тех, что находились в моем распоряжении. Но, увидев "шевроле", она как будто осталась довольна.
– Очень хорошо.
Я дал задний ход и, выруливая, думал, куда она прикажет ехать. Но она молчала, и мне пришлось спросить. Она смотрела не на меня, а вперед, сквозь лобовое стекло. Я решил, что она не расслышала вопроса, и только хотел повторить его, как она ответила:
– За реку.
Я ничего не сказал. Мне даже не хотелось думать о том, о чем я не мог не думать: наконец-то это должно произойти.
Но почему именно так? Для чего она избрала такой странный способ? Может, она из тех, кто, приняв решение, не откладывает дела в долгий ящик? Не усложняй, приказал я себе. Не волнуйся и пожинай плоды.
Мы ехали по шоссе по направлению к мосту.
Я пытался придерживаться официального тона:
– По какому вопросу вы хотели меня видеть, миссис Даллас?
Она недобро улыбнулась и какое-то мгновенье смотрела прямо мне в лицо.
– Наберитесь терпения, полковник. Вас ждет сюрприз.
Мое сердце строчило, как автомат. Неужели она имеет в виду то же самое? И меня обдало жаром: сейчас!
Я свернул за угол, потом мы сделали вираж и очутились на мосту. Я чувствовал, как растет во мне это "сейчас", а впереди, над железной решеткой моста, похожее на оранжево-красный шар, полыхая огнем, висело солнце. Оно слепило мне глаза, потому что я ехал прямо на него.
Я бросил взгляд в сторону и увидел сквозь парапет моста сверкающую коричневую воду, текущую широко и свободно, а потом сворачивающую в темную зигзагообразную полосу зеленых деревьев на фоне голубого неба.
Все это я увидел за какую-то долю секунды. А потом мы начали быстро спускаться, как лифт в высотном здании, когда все внутри замирает от ожидания, и, съехав с моста, очутились на западном берегу реки.
– Куда? – спросил я.
– Прямо.
Ее лицо оставалось таким же непроницаемым, каким было, когда мы выехали из города. Я думал, что скрывается за этой изваянной из мрамора или изо льда маской, и ждал, когда это случится. Я ехал в нетерпении и все время предвкушал свою победу.
Не поворачивая головы, одними губами она сказала:
– Сверните сюда.
Я увидел узкую дорогу – две колеи в рыхлом черноземе, – уходящую с шоссе в лес. Я снизил скорость и сделал поворот.
Машина запрыгала по проселку, на который с запада падали темные тени. Дорога уходила в лес. И воздух был насыщен запахом леса. В густой желтой траве среди холмов дорога почти не проглядывалась. Вести машину приходилось наугад. Я так и не мог понять, куда мы едем.
Так мы ехали минут семь-восемь, удалившись от шоссе примерно на две мили.
– Далеко еще? – спросил я.
– Не очень, – спокойно ответила она, а я, взглянув на ее неподвижное лицо, еще раз подумал, что таится в ее мыслях.
Мы углублялись в лес и проехали, наверное, еще миль пять, когда она сказала:
– Сейчас будет полянка. Там и остановимся.
У подножия огромного дерева с черным стволом я увидел покрытую зеленой травой прогалину. Над прогалиной нависал толстенный сук от этого дерева.
Я затормозил и съехал с дороги, почувствовав, как осела под тяжестью машины мягкая почва. Я повернул ключ в зажигании, и машина, вздохнув, замерла.
Между вершинами деревьев проглядывал, склоняясь к западу, большой оранжевый шар солнца. Но на тенистой полянке было прохладно и тихо. Лишь с деревьев доносился веселый гомон соек да похожий на шепот напуганных женщин шелест листьев, хотя стояло полное безветрие.
– Ну и дорога! – заметил я, не зная, что сказать.
– Это старая охотничья тропа. Теперь по ней никто не ездит.
– Еще бы, – рассмеялся я. В тишине смех прозвучал как-то нелепо и гулко.
