Айрис Мердок - Монахини и солдаты
Испортил, думал Тим, погубил прошлое, совершил грех по отношению к Гаю, к тому, что всего на какое-то мгновение показалось ему его семьей; и, когда он верил в это, они действительно были ему семьей. Почему не подождал? Гертруда, возможно, написала бы, пригласила прийти. А сейчас он не вовремя, она расстроена, раздражена и будет презирать его. Даже если даст сотню фунтов, это не стоит того. Он даже не хочет от нее ничего. Зачем он только дал Дейзи уговорить себя? Он подонок, и Гертруда тоже так думает.
Тим долго мучился над письмом к Гертруде. Что лучше — прикинуться, будто хочет навестить знакомых, или сразу взять быка за рога и изложить свою просьбу? Письмо он порвал, не мог он об этом писать. В конце концов просто позвонил по телефону, сказал, что этим вечером будет в районе вокзала Виктория, и спросил, нельзя ли зайти к ним. При виде улыбающейся Гертруды у него пропало всякое желание притворяться. Он с места в карьер, неуклюже, прямо, грубо дал понять, что пришел потому, что ему нужны деньги. О господи!
— Понимаю, — сказала Гертруда и принялась водить пальцем по фарфоровому скрипачу. — Но… гм… если не возражаешь… я хотела понять… я думала… мне казалось… что ты преподаешь… а еще продаешь свои картины… и полагала…
— Я должен объясниться, — сказал Тим, — дело всего лишь в том, чтобы продержаться лето. Осенью у меня будет работа. Сейчас работы у меня нет…
— А ты пытался искать? Наверное, ты мог бы получить какую-нибудь работу?
Тим похолодел. Да, пожалуй, мог бы. Но какая пропасть разделяет его с его жизненным опытом и Гертруду! Да, в конце концов Дейзи была права!
— Разве что какую-нибудь, но я хочу заниматься живописью, — ответил Тим.
И сразу понял, что в этой гостиной, со стен которой на него глядели лица трудолюбивых евреев-пуритан, это был худший из ответов. Будто он просит Гертруду поддержать его, ведущего жизнь непрактичного себялюбца.
— Тогда ты можешь продавать свои картины? Зарабатывать этим?
— Нет. Или очень мало. Дело в том, что, пока напишешь, пока продашь…
— Но у тебя ведь есть готовые картины… я имею в виду, которые ты мог бы продать? Убеждена, художники иногда не желают продавать свои произведения, не желают расставаться с ними, мне это понятно.
— Кое-что у меня есть, — сказал Тим, — но не думаю, что много выручу за них. Я не очень модный художник.
Это был единственный способ оправдаться, но Гертруде такой ответ понравился.
— Я рада, что ты это сказал. Конечно, ты не должен стараться быть модным художником ради денег. Что сейчас пишешь?
Тим засомневался, стоит ли объяснять Гертруде ситуацию с кошками. Решил, что не стоит. И ответил полуправдой:
— В настоящий момент рисую людей, людей, которых вижу в парках и так далее… и животных… и…
— Рисование — это то же самое, что ежедневные упражнения для музыкантов, да?
— Да, почти то же, то же самое…
— Полагаю, ты рисуешь все время, пока готовишься к очередной большой картине?
— Мм… да…
— И что это будет?
— Я… еще не уверен…
— Но ты не хочешь прерывать работу и идти преподавать? Ты ведь уже преподавал, не так ли?
— Да, — терпеливо ответил Тим, — было такое, но я потерял это место. Все художественные школы страдают от нехватки средств и экономят в первую очередь на почасовиках. В настоящее время я не могу найти другой преподавательской работы, ищу постоянно, но таких, как я, претендентов много. Так что до сентября я безработный, поскольку не хочу браться за… ну…
— За что-то совсем неподходящее?
— Да. Но даже и такую работу сейчас трудно найти. Вообще любую. Скверные времена.
— Конечно, я понимаю, — проговорила Гертруда.
Он, думал про себя Тим, выставляет свои раны и упрекает ее в том, что она вроде Марии Антуанетты! Неудивительно, что она выглядит раздраженной. Он все сделал не так!
— Извините… — заговорил Тим.
— Но ты, наверное, можешь обратиться за пособием по безработице? — спросила Гертруда.
— Обращался, и уже получаю, — безнадежно ответил Тим. — Это, конечно, не бог весть сколько… но, как вы говорите… обращусь еще раз и получу больше… конечно, я могу отлично прожить… за роскошью не гонюсь… извините, что обеспокоил вас, право, это все ерунда.
— Тебе не приходится кого-то содержать? — спросила Гертруда.
Вопрос не вызвал у Тима затруднений.
— Нет-нет… никого… только себя… иждивенцев не имею.
— Прости, что спросила. Я так мало знаю о тебе.
— Пустяки…
— А эта работа в сентябре тоже на неполную неделю? Ты точно ее получишь или только возможно?
Тим не знал, что сказать. Он и сам не был уверен. Дейзи он убедил, что работа точно будет, чтобы подбодрить их обоих. Но в подобных обстоятельствах никогда не знаешь, чего ждать.
— Ни в чем нельзя быть уверенным, — ответил он, — но надеюсь… то есть думаю…
— Какие-то сбережения у тебя есть?
— Нет… ну, почти нет… то есть… Нет.
— Значит, дела плохи.
— Да нет, не так уж плохи, правда, — сказал Тим. — Вполне можно жить, не знаю даже, на что я жалуюсь…
— А где ты живешь?
— У меня что-то вроде однокомнатной квартирки, в Чизуике, и обходится дешево.
— Извини, что так подробно расспрашиваю, — сказала Гертруда, — просто, уж если я собираюсь помочь тебе, то должна понять ситуацию, должна все видеть.
Перспектива столь безжалостного, беспристрастного разбора привела Тима в полное смятение. Не захочет ли Гертруда увидеть его жилище, взглянуть на картины? Ох, зачем, зачем, зачем он пришел!
— Подобные вопросы, — сказала Гертруда, — задал бы и Гай.
Справедливость ее замечания тронула Тима. Он возвратил фарфорового флейтиста на место. Поднял глаза от изящной, в коричневом чулке ноги Гертруды и встретился с устремленным на него озабоченным взглядом.
— Гай был безгранично добр ко мне. И мне очень его не хватает. Простите…
Он подумал, не стоит ли ему теперь признаться, что Гай одалживал ему деньги, но решил умолчать об этом.
— Я собиралась позже написать тебе, узнать, как твои дела, — сказала Гертруда.
Легкий стук, с которым она поставила скрипача на каминную полку, прозвучал как упрек. Во время своих расспросов она была решительной, деловой. Теперь она снова была в замешательстве, а может, и раздражена.
— Сожалею, что не дождался письма, — сказал Тим.
Это прозвучало грубо.
— Не могу понять, почему Гай не купил ни одной твоей картины?
Гай, конечно, купил одну, но явно так и не показал ее Гертруде.
— Наверное… они недостаточно хороши…
— Ты где-то показывал их, на каких-то выставках?
— Какое там, нет!
— Извини, — сказала Гертруда, — могло показаться, будто я хочу сказать, что купить твою картину было бы все равно что оказать тебе милость, я вовсе не имела это в виду.
Разговор становится ужасным, думал Тим, того и гляди появится кошмарная Анна Кевидж и увидит, как я снова клянчу. Надо убираться.
— Простите, что побеспокоил вас. Даже просто высказать, что тебя гнетет, способно принести облегчение. Мы поговорили, и одно это помогло. Больше того, теперь я вижу, что могу прекрасно справиться. Всего-то и надо протянуть до сентября. Я лишь хотел повидать вас, правда, зайти поздороваться. Думал, приятно будет… снова увидеть вас… эту комнату. Я так много думал о Гае… о том, как это тяжело… вы понимаете… просто хотелось навестить вас. Извините, что наболтал тут всякого о своих пустячных неприятностях. В любом случае теперь их как ветром сдуло. Спасибо за шерри… ого, сколько времени… мне пора…
— Тим, пожалуйста, прекрати действовать мне на нервы, — сказала Гертруда. — Садись вот здесь, а я налью тебе еще.
Тим покорно двинулся к мягкому креслу с прямой спинкой.
— Я просто хочу подумать.
Тим понял, что она пытается представить, как Гай поступил бы на ее месте. Он не ошибся.
Гертруда налила ему шерри в один из хрустальных бокалов, которые вызвали такое презрение у Дейзи. Он с благодарностью принял его. Первая порция лишь раздразнила аппетит. Гертруда пододвинула другое кресло и села напротив. Это походило скорее на небольшое деловое совещание, чем на дружескую встречу.
— Я могла бы дать тебе сколько-то взаймы, — сказала Гертруда.
— О нет, нет! — смутившись, замахал руками Тим (он уже проглотил свой шерри).
Ему так и слышался голос Дейзи: «Если можно, не позволяй ей называть это займом — вряд ли мы отдадим деньги, не сможем, но, когда это называется долгом, это висит над тобой, ты палец о палец не ударишь, чтобы вернуть его, но все равно будешь мучиться». Тим признал точность ее диагноза. Потом подумал, пусть, пусть это будет называться займом, долгом, только бы это были деньги. Но он уже выкрикнул: «Нет!»
Гертруда тем временем продолжала:
— Но куда лучше будет, если я найду какой-нибудь способ, как тебе зарабатывать деньги. Надо самому зарабатывать на жизнь. Хочешь?.. Я должна помочь тебе…
