Грэм Свифт - Последние распоряжения
В пять минут четвертого они еще сидели на скамье, а в моем фургоне не было совершенно ничего, что помогло бы убить время: только старый замурзанный телефонный справочник да документы у меня в кармане. Но их я и так помнил наизусть. Джейн Эстер Паттерсон. Дата рождения, дата смерти. Ей было восемьдесят семь лет. Причина смерти: кровоизлияние в мозг. Ближайшие родственники: Джон Реджинальд Паттерсон. Сын. Если заведующий окажется не слишком сердитым, спрошу у него, сколько лет она здесь провела.
(Я спросил. Он ответил, что двадцать восемь.)
Я смотрел, как Эми выпрямилась – на этот раз Рэй остался неподвижным, – снова быстро сунула руку в пакет и бросила крошки. Чувствовалось, что они оба хотели бы, чтобы между ними не было этого пакета. Потом Эми взяла пакет, скомкала его и начала отряхивать юбку, точно собираясь встать, но прежде чем она это сделала, Рэй протянул руку и положил на ее дальнее плечо, а затем передвинул ладонь ей на шею, запустив пальцы под ее волосы, как перед тем запускал их к себе за шиворот. Словно ему давно уже хотелось сделать это или что-то подобное, но отважился он только потому, что она решила встать и у него больше не было бы такой возможности. Тогда Эми чуть помедлила и как будто слегка потерлась шеей о ладонь Рэя. Потом встала, как собиралась, и Рэй тоже вскочил, точно на пружине, и они оба пошли к выходу на автомобильную стоянку.
Я скрючился на сиденье, но они вряд ли увидели бы меня из-за отражений на ветровом стекле, даже если бы посмотрели в мою сторону. У меня возникло впечатление, что несколько секунд назад они были двумя молодыми людьми, а теперь стали людьми постарше или только притворились ими. Они выглядели немножко странно. Но где же и выглядеть странными, как не здесь. Эми выбросила скомканный пакет в урну, а Рэй кинул окурок себе под ноги и наступил на него. Они шли отдельно, будто нарочно стараясь держаться поодаль друг от друга, как люди, случайно идущие в одном направлении.
Наверно, тут часто происходят встречи. Пути посетителей пересекаются. Есть время, чтобы поговорить, и бремя, чтобы его разделить. Постоянно действующий клуб одиноких сердец.
Они прошли четыре или пять машин слева от меня, и на сей раз я попросту спрятался, уткнувшись носом в пассажирское сиденье, то есть тоже повел себя странно. Потом я потерял их из виду, когда они огибали фургон сзади. Но я подглядывал в зеркальце, а из бокового окна мне были хорошо видны главные ворота. У фургона есть один плюс: ты можешь смотреть поверх стоящей рядом машины. Я услышал, как завелся мотор, как Рэй выехал задним ходом, а потом увидел его проезжающим через ворота, мимо столбика посередине со стрелками «Въезд/Выезд». Чтобы попасть домой, надо было свернуть налево. Другая дорога вела прочь из Лондона: в Юэлл, Эпсом, Ледерхед. Я увидел, как Рэй притормозил, замигал поворотником и поехал направо.
Не надо никого судить. В нашем деле учишься хранить тайны.
Рэй
Я сказал, что пока чувствую себя самым натуральным Счастливчиком. Оправдываю прозвище.
А он, улыбаясь, ответил, что чувствует себя самым натуральным ослом. И шансов поумнеть, видно, уже нету.
Тут он поглядел на меня, и я подумал, всего на секунду: уж не считает ли он, что это зависит от меня? Вроде как тогда, когда его только привезли в больницу, еще до операции, до того, как он узнал: я стал замечать, что все поглядывают на меня с особым выражением, будто мне теперь и карты в руки. Рэй все обмозгует, все уладит. Джек может положиться на своего старого корешка. Рэйси. Пока Рэйси рядом, можно не сомневаться: все будет в ажуре, хирург заштопает Джека как надо.
Ужасно тяжело быть Счастливчиком, подумал я.
Но он глядит на меня, точно понимает, что ставит меня в трудное положение, хотя на самом-то деле в трудном положении сейчас не я, а он. А потом говорит, будто качает головой в ответ на мои мысли: «Мне хана, Рэйси, – этак медленно и внятно. И повторяет, будто я мог не расслышать: – Мне хана. Я только об Эми думаю».
Тут я замираю, глядя прямо ему в глаза своими, широко раскрытыми, словно стоит мне хотя бы сморгнуть – и я пропал.
«Мне-то хана, – говорит он, – но я еще не разобрался с Эми. – Я смотрю на него и бровью не веду. – Не хочу, понимаешь, оставлять ее на мели».
«Ты же не виноват, что у тебя...» – говорю я.
«Да нет, – отвечает он. – Просто я ей кое о чем не сказал».
Я гляжу на него. А он – на меня.
«Это я о деньгах, – продолжает он. – Мы ведь вроде как собрались купить домик в Маргейте, так? В Уэстгейте. И все кругом решили, что Джек Доддс наконец поумнел и хочет начать новую жизнь. И надо же, мол, что как раз на ее пороге он возьми да и свались на больничную койку – экая жалость».
«Так и я думал», – отвечаю.
«И ты, – говорит он, – и Эми. Только никто не знает, что, не продай я свою лавку, я бы прогорел. Потому и продал. Никто не знает, что пять лет назад я взял заем, чтобы спасти магазин, и срок возврата истекает через месяц. Но все утряслось бы. Я продаю магазин, продаю дом, покупаю маленький домик в Маргейте, крохотный такой домишко, а на разницу выкарабкиваюсь из ямы, тюк-в-тюк хватает. Но теперь все отменяется, верно? Теперь вариантов нет, правда же?»
Он смотрит на меня, точно мне лучше знать.
«А почему было не продать все пять лет назад, вместо того чтобы идти занимать?» – говорю я.
«Потому что тогда мне надо было зарабатывать на жизнь», – говорит он.
Я гляжу на него.
«Я мясник, Рэйси, – говорит он. – Вот кто я есть».
Но я все гляжу на него. Это он и в то же время не он. Как будто раньше он прятался. «Зато теперь мне заработок ни к чему», – говорит он.
«Так значит, у тебя... никакого проблеска не было?» – спрашиваю я.
«Нет, Рэйси, – отвечает он. Но мне все не верится. – И никакой такой новой жизни. Не для меня это».
Мы смотрим друг на друга.
«Сколько?» – спрашиваю я.
«Брал семь штук, – говорит он. – А отдавать надо почти двадцать».
Я складываю губы трубочкой, чтобы тихо присвистнуть. А он говорит: «Мы здесь не о банках толкуем. Это был особый заем. У частного лица».
«Не у Винса ли?» – спрашиваю.
Он смеется. Откидывает назад голову и заходится сухим болезненным смехом, так что я невольно тянусь к картонным мисочкам, соображая, не позвать ли сестру. «Винс? – говорит он, задыхаясь. – Да Винси мне стакан воды перед смертью не подаст».
«У кого же тогда?» – говорю я.
«Из Винси гроша не вытянешь, тем более на лавку, – говорит он. – Его послушать, так я давно должен был пойти в супермаркет».
«Ну и у кого же?»
«У одного из его старых приятелей. Партнеров по бизнесу. Так что пришлось под большие проценты, ты ж понимаешь».
Он смотрит на меня, точно ждет, что я покрою его презрением.
«Лучше б тебе было рискнуть и на двухлетку поставить, – говорю я. – Пришел бы к дяденьке Рэйси».
А сам уже понял, куда ветер дует.
«Но мне ведь много надо было, Счастливчик, – говорит он. – А на ставку откуда взять? Вообще-то интересно, что ты об этом заговорил».
Он смотрит на меня, начиная улыбаться, и я быстренько перебиваю: «Ну а Эми ты рассказал?»
Он качает головой.
«И не собираешься?» – спрашиваю.
«В том-то и загвоздка, – говорит он. – Я надеюсь, что, может, не придется, может, нужды такой не возникнет. Интересно, что ты о ней заговорил».
Он тычет пальцем в картонную мисочку, которую я все это время держал в руках, и говорит: «С этой штукой ты будто милостыню просишь».
Я возвращаю мисочку на место.
«Не знаю, какие у нее планы, – говорит он. – В смысле, когда я уже... Может, она захочет здесь остаться. А может, будет торговать тот домик в Маргейте. Там еще не все нитки оборваны. Еще можно довести дело до конца. В любом случае я не хочу, чтобы к ней заявился кредитор. Не хочу, чтобы она обнаружила за собой должок в двадцать тысяч».
Похоже, он ждет, что я подскажу ему решение.
«Прямо золотое яичко, верно? – говорит он. – Двадцать штук. Так это у людей называется: золотое яичко».
«Стало быть, она думает, что ты просто поумнел, – говорю я. – Что правда собирался начать новую жизнь. И ничего не подозревает».
Он глядит на меня, точно хочет сказать: я, мол, и сам все понимаю. И говорит: «О некоторых вещах лучше помалкивать».
«А почему Маргейт?» – спрашиваю я.
«Я не хочу оставлять ее на мели, – говорит он. – Хочу, чтоб у нее все было в порядке». И его глаза вдруг закрываются, веки тяжело падают вниз, словно он больше не может их удержать, словно он улизнул куда-то без предупреждения, а я пусть разбираюсь как знаю.
Потом он открывает глаза, точно и не заметил, что прикрывал их.
«Что она будет делать, по-твоему?» – говорю я.
«Это зависит от того, как все повернется, – говорит он. – И от тебя в том числе».
Я гляжу на него.
«Мне нужен выигрыш, Рэйси, – говорит он. – Позарез нужен, как никогда в жизни. – Он медленно поднимает над одеялом правую руку. Из-за всех этих трубок, которые к ней прикреплены, кажется, что поднимает ее не он, а кто-то другой, как в кукольном театре. – И теперь у меня есть что поставить».
