Анна Гавальда - Просто вместе
Не будь у него мотоцикла, он бы чаще звонил своей старушке, моля Бога, чтобы она не пересказывала ему каждый раз всю свою жизнь…
Проблема заключалась в том, что проветрить мозги уже так просто не получалось. Даже при скорости 200 километров в час он не ощущал привычной легкости.
Даже при 210 и 220 его одолевали мысли. Он изворачивался, хитрил, морщился, ежился, но все было напрасно — мысли словно прилипли к его телу, и от заправки до заправки продолжали лезть в голову.
Сегодня, 1 января, в сухой и сверкающий, как новая монета, денек, он мчался на своем двухколесном друге, без сумки, без рюкзака за спиной, на пирушку с двумя очаровательными бабульками, и предупредительные автомобилисты уступали ему дорогу, а он махал рукой в знак благодарности.
Он сдался и прокручивал в голове одну и ту же заезженную песню: за что ему такая жизнь? Сколько еще придется терпеть? Как от всего этого избавиться? За что такая жизнь? Сколько еще придется терпеть? Где искать спасения? За что?
Он умирал от усталости, но пребывал скорее в хорошем настроении. Он пригласил Ивонну, чтобы отблагодарить ее и с тайной надеждой, что она возьмет на себя застольную беседу, а он проведет время «на автопилоте». Улыбочка направо, улыбочка налево, несколько ругательств, чтобы доставить им удовольствие, а там, глядишь, и кофе подадут…
Ивонна должна была забрать Полетту из богадельни, а потом они втроем встречались в «Отеле путников» — маленьком ресторанчике с яркими скатерками и букетиками засушенных цветов, где он проходил практику, а потом какое-то время работал. Это было в 1990-м. Тысячу миллионов световых лет назад. Но вспоминал он то время с удовольствием…
На чем он тогда ездил?
Кажется, на Fazer Yamaha?
Он мчался, закладывая зигзаги между разделительными линиями, подняв забрало шлема, чтобы чувствовать солнце. Он не переедет. Не сейчас. Он останется в этой слишком большой квартире, куда однажды утром, вместе с девушкой в ночной рубашке, сошедшей с небес, вернулась жизнь. Девушка была немногословна, но с тех пор, как они стали соседями, их дом ожил. Филибер начал выходить из своей комнаты, и они каждое утро пили вместе шоколад. Он сам перестал шваркать дверьми, чтобы не разбудить ее, и легче засыпал, слыша, как она что-то делает в соседней комнате.
Сначала он ее просто не выносил, но теперь все наладилось. Он ее прижал…
Эй, ты сам-то понял, что сейчас сказал? В смысле?
Да ладно, не придуривайся, чего там… Давай, Лестафье, посмотри мне в глаза и ответь — только искренне: ты и правда думаешь, что «прижал» ее?
Ну… нет…
Так-то лучше… Я знаю, парень, что ты не слишком хитер, но… Ты меня напутал!
Что, теперь уж и посмеяться нельзя?
3
Он снял комбинезон под козырьком автобусной остановки, поправил галстук и шагнул в дверь. Хозяйка раскрыла ему объятия.
— Какой же ты красавец! Сразу видно, одеваешься в Париже! Рене тебя обнимает. Он потом к вам подойдет…
Ивонна поднялась ему навстречу, а бабушка нежно улыбнулась.
— Ну, девочки? Провели день у парикмахера, как я погляжу?
Они прыснули, сделали по глотку розового и пропустили его к окну с видом на Луару.
Полетта надела свой парадный костюм с меховым воротником и брошку под старину. Парикмахер дома престарелых не пожалел краски, и ее волосы цвета само прекрасно гармонировали с розовой скатертью.
— Он здорово постарался, твой мастер, уж покрасил так покрасил…
— Я сказала то же самое, — вмешалась Ивонна, — чудный цвет, правда, Полетта?
Полетта кивала и улыбалась, вытирая уголки губ вышитой салфеткой, и растроганно смотрела на своего дорогого мальчика.
Все получилось в точности так, как он предвидел.
«Да», «нет», «неужели?», «быть того не может!», «вот же черт…», «ах, извините», «ох!» и «трам-тарарам» — вот и все слова, которые он произнес за столом, Ивонна прекрасно заполняла паузы…
Полетта была немногословна. Она смотрела на реку.
Шеф подошел выразить им почтение и захотел угостить дам коньяком. Сначала они отказались, но потом выдули за милую душу, как церковное вино после причастия. Он рассказал Франку несколько поварских историй и поинтересовался, когда тот вернется работать на родину…
— Парижане ни черта в еде не понимают… Женщины сидят на диете, а мужчины только о счетах и думают… Голову даю на отсечение: влюбленные к тебе не ходят… В полдень — деловые люди, этим вообще плевать, что они едят, а вечером — только пары, празднующие двадцатилетие свадьбы и лающиеся из-за того, что машину могут оттащить на штрафную стоянку… Я ошибаюсь?
— О, знаете, мне, вообще-то, плевать… Я просто делаю свое дело.
— Так я о том и говорю! В Париже ты работаешь за зарплату… Возвращайся, будем ходить с друзьями на рыбалку…
— Хотите продать заведение, Рене?
— Пфф… Кому?
Пока Ивонна ходила за своей машиной, Франк мог бабушке надеть плащ.
— Вот, она дала мне это для тебя… Наступила тишина.
— Тебе не нравится?
— Нравится… Конечно, нравится… Она заплакала.
— Ты такой красивый…
Она указывала на тот рисунок, который ему не понравился.
— Знаешь, она носит его каждый день, твой шарф…
— Врунишка…
— Клянусь тебе!
— Значит, ты прав… Эта малышка ненормальная, — добавила она, сморкаясь и улыбаясь сквозь слезы.
— Ба… Не плачь… Мы прорвемся…
— Ну да… Вперед ногами…
— Знаешь, иногда я говорю себе, что готова, а в другие дни я… Я…
— Ох… родная моя…
И он впервые за всю свою жизнь обнял бабушку.
Они расстались на стоянке, и он почувствовал облегчение: слава богу, не придется самому возвращать ее в эту дыру.
Когда он сел в седло, мотоцикл показался ему слишком тяжелым.
Он назначил свидание подружке, у него были деньги, крыша над головой, работа, он даже нашел друзей — и все-таки подыхал от одиночества.
«Ну и дерьмо, — прошептал он себе под нос, чертово дерьмо…» Он не чертыхнулся в третий раз потому, что, во-первых, легче от этого не становилось, а во-вторых, запотевал козырек шлема.
Ну и дерьмо…
4
— Ты снова забыл кл…
Камилла не закончила фразу. Это был не Франк, а давешняя девушка. Та, которую он, «попользовавшись», выпер из дома в рождественский вечер…
— Франка нет?
— Уехал навестить бабушку…
— Который час ?
— Около семи…
— Ничего, если я останусь и подожду его?
— Конечно… Входи…
— Я помешала?
— Вовсе нет! Я дремала перед телевизором…
— Ты смотришь телек?!
— Смотрю… А то тебя так удивляет?
— Предупреждаю — я выбрала самую дебильную передачу. Девки, одетые как шлюхи, и ведущие в костюмах в облипку поводят бедрами и читают текст по бумажке… Это что-то вроде караоке со знаменитостями, но я никого не узнаю…
— Да ну, вот этого наверняка знаешь — он из «Star Academy»…
— Что такое «Star Academy»?
— Вот видишь, я была права… Франк говорил, что ты вообще не смотришь телевизор…
— Он преувеличивает… Вот эта передача — просто прелесть… Как будто барахтаешься в чем-то теплом и липко-сладком… Ммм… Все участники — красавчики, не переставая целуются, а бабы моргают, чтобы тушь не растекалась. Чертовски волнительно, сама увидишь…
— Подвинешься?
— Давай… — Камилла протянула девице угол одеяла. Что-нибудь выпьешь?
— Чем ты травишься?
— Белым бургундским…
— Пойду за стаканом…
— Что там происходит? Я ничего не понимаю…
— Сейчас объясню. Налей мне.
Во время рекламных пауз они болтали, Девушку звали Мириам, она приехала из Шартра, работала в парикмахерском салоне на улице Сен-Доминик и снимала квартирку в 15-м округе. Обе беспокоились насчет Франка и решили послать ему эсэмэску. К концу третьей рекламной паузы они стали подружками.
— Ты давно его знаешь?
— Около месяца…
— Это у вас серьезно?
— Нет.
— Почему?
— Да потому, что он только о тебе и говорит! Шучу… Он одно сказал — что ты чертовски здорово рисуешь… Слушай, а давай я приведу тебя в порядок?
— В каком смысле?
— Волосы…
— Сейчас?
— Потом я буду слишком пьяная и могу отчикать тебе ухо!
— Но у тебя даже ножниц нет…
— А бритвенные лезвия в ванной есть?
— Вроде да… По-моему, Филибер все еще пользуется неандертальским палашом…
— Что именно ты будешь делать?
— Придам форму…
— Как насчет того, чтобы сесть перед зеркалом?
— Боишься? Будешь за мной надзирать?
— Просто посмотрю, как ты работаешь…
Мириам стригла, Камилла рисовала.
— Подаришь его мне?
— Нет, все что угодно, только не этот… Я храню все автопортреты, даже такие уродливые…
— Зачем?
— Не знаю… Мне кажется, если буду рисовать, в один прекрасный день наконец узнаю себя…
— А в зеркале ты себя не узнаешь?
