Урмила Чаудхари - Узница. 11 лет в холодном аду
Пятый класс я окончила в Гадхаве как самая лучшая ученица класса и как вторая по успеваемости из нашего выпуска. На протяжении двух месяцев я ходила в шестой класс, а потом меня сразу же перевели в седьмой. Учеба и до сегодняшнего дня является для меня самым главным приоритетом. Я знаю, что если я хочу получить хорошую профессию и что-то изменить в этой стране, то я должна использовать этот шанс.
БОРЬБАС того момента как Ман Бахадур и другие сотрудники организации увидели, что я отношусь к школе очень серьезно и старательно занимаюсь, они стали во всем поддерживать меня.
Однажды они спросили, есть ли у меня желание наряду со школьными занятиями поучаствовать в репетициях театральной труппы.
— У тебя так много энергии, ты должна ее использовать. Ты определенно была бы хорошей артисткой, — говорили они.
«А почему бы и нет, — подумала я, — я никогда еще не играла в театре, но с удовольствием попробую».
Итак, они пригласили меня на занятия театральной группы, которые проходили в помещении одной из гостиниц в Ламахи. Нас было восемь девочек и четверо мальчиков. Сначала мы все немного робели. Я тоже поначалу немного боялась.
Когда руководитель давал нам задания, мы стеснялись играть друг перед другом. Например, мы должны были изображать чувства: печаль, радость, ярость, страх. Или же придумать какую-нибудь фигуру: пожилую женщину, крестьянина, богатую даму. С каждым разом мы становились все смелее. Когда я увидела, что другие решились играть перед труппой, я тоже осмелела. И при этом чувствовала себя действительно хорошо. Уже на второй день мне стало нравиться примерять на себя различные роли, а также давать волю своим чувствам. Мои воспоминания о Жестокой Мадам сослужили мне хорошую службу. Когда я подражала ее высокомерной манере, особенно как она двигалась, сдвинув солнцезащитные очки себе на лоб, и как она надменно говорила со мной, то остальные участники курсов громко аплодировали мне.
Я наконец-то смогла по-настоящему выплеснуть все свои чувства: свою ярость, обиду, страхи и пережитые унижения. Я кричала и плакала, бушевала и жаловалась, просила милостыню и ругалась, рвала на себе волосы, гордо вышагивала, словно моя махарани, или еле-еле ковыляла, как древняя старуха.
Театр был прекрасным выходом для эмоций, заметила я. Мне не нужно было всегда держать себя в руках и удерживать все в себе, наоборот, я могла действительно спокойно кое-что доводить до крайности. Великолепно!
Первая же театральная постановка, естественно, была о судьбе камалари. Мы сами вместе придумывали сюжет и затем записывали его: как торговец появляется на празднике Магхи, чтобы найти в деревне девочку и забрать ее с собой. Типичная сцена, когда он приходит к родителям и уговаривает их. Он обещает, что их дочь в большом городе научится чему-то полезному. Что она будет ходить в школу, у нее будут красивые платья и всегда достаточно еды. Он приносит им подарки, спиртные напитки и предлагает деньги за их дочь. Родители сомневаются, но в конце концов отец соглашается. Мать понимает, что у дочки нет выбора и она должна уйти вместе с торговцем. Затем у махарани ее избивают и эксплуатируют. Она вынуждена работать с утра до ночи, ей ничего не дают есть, она спит на голом полу в кухне.
Нам доставляло удовольствие придумывать образы действующих лиц и диалоги.
Мы сначала должны были исполнять все роли по очереди. Я играла почти всех: мать в отчаянии, пьяного отца, запуганную дочь. Мне очень нравилось переодеваться, менять голос и каждый раз двигаться по-другому. Остальные говорили, что у меня все очень хорошо получается и я убедительно перевоплощаюсь в другие образы.
Лишь злую махарани-маликни, как мы на непальском языке называем помещиц, прежде всего злых, я поначалу играть не хотела. Но затем эта роль стала моей любимой.
На протяжении всех пяти дней занятий в театральной труппе мы спали и ели в этой же гостинице. Было очень весело сидеть вечером на террасе или в комнате с другими девочками и разговаривать с ними. Они все были камалари, как и я, и приблизительно такого же возраста. Мы рассказывали друг другу о своей жизни у помещиков, о школе, о наших семьях. Я наслаждалась этим, потому что, кроме Чандры, у меня не было подруг моего возраста. Я заметила, как мне этого не хватало все эти годы — просто смеяться и общаться с другими.
Внизу, в маленькой комнате для гостей с неоновым светом и запыленными бутылками колы и виски на полках, круглосуточно работал телевизор, если, конечно, не отключали свет, что иногда случалось, особенно по вечерам. Во время еды мы смотрели новости или же индийские и непальские музыкальные видеофильмы. Мы комментировали рекламные видеоролики и смеялись над ними. Над толстым мужчиной, который рекламировал лапшу в пакетах. Над толстощекой девочкой-школьницей с косичками, которая всегда послушно пила свой апельсиновый сок, а также над влюбленной парочкой, которая, обнявшись, ехала по Катманду на мопеде, что для Непала было довольно смело. Это была прекрасная, веселая и беззаботная неделя.
В конце занятий я вместе с другими шестью участниками была отобрана для труппы уличного театра. Я очень этому обрадовалась. Размышления о том, справлюсь ли я со школой и будет ли у меня достаточно времени для учебы, я просто отбросила.
«Как-то уж получится, — подумала я. — Значит, буду учиться по ночам».
Я хотела продолжать играть в театре, потому что у нас образовалась такая приятная компания и мы прекрасно понимали друг друга. Поначалу другие девочки все еще относились ко мне с недоверием, считая, что я не такая, как они, потому что носила футболку и ела ложкой, а не руками. Однако когда я рассказала им, как я жила в Катманду одиннадцать лет и где работала, они поняли, почему я такая.
С этой труппой, пятью девочками и двумя мальчиками, с просветительским спектаклем о камалари мы побывали во многих деревнях. Мы играли посреди хижин для крестьян — для мужчин, но прежде всего для женщин. Ведь только так можно было достучаться до них.
Уличный театр очень распространен в Непале. В деревне нет особых развлечений, поэтому выступление театра является знаменательным событием. Когда приезжает труппа, играет музыка и танцуют люди, зрители сбегаются отовсюду, чтобы посмотреть, что происходит.
В начале нашего представления мы погромче включали музыку, записанную на кассетный магнитофон, чтобы привлечь людей. Затем демонстрировали пару танцев, но и само театральное действие прерывалось танцами, чтобы люди не скучали, а также для того, чтобы мы успевали переодеться. Костюмы, аксессуары, диалоги — все придумывали сами.
Только одна сотрудница социальной службы помогала нам. Каждое наше выступление она заканчивала страстным призывом покончить с системой камалари и не отдавать своих дочерей в чужие семьи за нищенскую подачку. Мы скандировали: «Девочкам нужно образование, а не рабство!» — и высоко поднимали наш самодельный плакат: «Остановите систему камалари!»
По лицам людей мы видели, что они начинали задумываться, как им относиться к нашему спектаклю. Это было хорошее начало. Может быть, пара матерей на следующий праздник Магхи примут решение не отдавать своих дочерей в услужение.
Исполняя роли в театре, я заметила, в чем именно заключается мое призвание: бороться за что-то и заступаться за кого-то. Например, однажды мы услышали об одной девочке, которую хотели продать в Индию. Я за одну ночь написала пьесу на тему торговли девочками и собрала всех остальных участников театра. На следующее утро мы поехали в деревню, где жила девочка, чтобы выступить там. Деревня лежала далеко на равнине почти у самой индийской границы. Поездка на джипе длилась два часа. Но мы пошли на это, надеясь помочь девочке.
Люди в деревне с любопытством рассматривали нас, потому что к ним вообще редко приезжали чужие, не говоря уже о театральной труппе. Прибыв на место, мы стали готовиться к выступлению. На хижине для деревенских собраний на главной площади мы развесили наши самодельные плакаты и сделали занавес из цветной материи, за которым могли бы переодеваться. Затем включили музыку.
«Моя боль так сильна, потому что ты не отвечаешь на мою любовь», — пела женщина жалобным, почти плачущим голосом на непальском языке. Жители деревни останавливались и выходили из домов, чтобы посмотреть, откуда раздается музыка. Все больше и больше людей собиралось перед нашей импровизированной сценой. Старые беззубые мужчины, молодые женщины с полуголыми грудными детьми на руках, пожилые женщины в национальной одежде тхару, крестьяне, пришедшие прямо с поля, и целая куча детей.
Мы объявили, что сейчас сыграем для них пьесу, и пригласили садиться. Итак, они расселись вокруг нас широким кругом. Несколько маленьких детей ничего не боялись, они бегали посреди площади и танцевали под музыку. Это было хорошо, потому что взрослые смеялись, — таким образом лед отчуждения был быстро сломан.
