Вероника Черных - Икона
– Ну, дорогие мои, – воскликнула радостно Анна Федотовна, – с Пасхой вас, с Воскресением Христовым!
Полина Сергеевна изумилась: надо же, напоролись на верующую!!! Вот ведь невезение!
– Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ, и сущим во гробех живот даровав! Христос воскресе!
Краюхины молчали, не зная, что отвечать. Наконец, Полина Сергеевна вспомнила:
– Воистину воскресе!
Анна Федотовна улыбнулась:
– Что ж, разговеемся, родные мои! Угощайтесь!
Полина Сергеевна мысленно пожала плечами: какие ж они ей родные? Просто гостюют у неё иногда, а ещё реже – ночуют. Но возражать вслух не стала.
Тюкнули крашенные яйца. Разрезали лёгкий, душистый кулич. Вкуснее этих яиц и кулича Краюхины прежде не едали! Набросились так, что едва треть от всего оставили. Стыдоба, конечно, а хочется… Когда и где теперь такое попробуешь?
– Вкусно? – поинтересовалась Анна Федотовна.
– Очень! – с жаром подтвердили Краюхины.
– Хорошо! Кушайте, кушайте вдоволь! А вкуснее – так освящённое ведь. Сегодня в церкви святила. Специально в город ездила на ночь, в Покровский собор. Народу было! Как в давние времена! Неуж, думаю, очухались люди-то, к Богу ликом повернулись? Хорошо-то, а? И, правда, хорошо… А вот кабы не девушка окаменелая, так бы все слепошарыми и тыкались в грязном хлеву. Слепороды, одно слово. Слепороды! Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе!
Полина Сергеевна чуть не захлебнулась чаем. Тьфу ты! Свихнулись они, что ли, на девке этой каменной?!
И тут громыхнула железная защёлка на воротах, в окне промелькнули две фигуры в тёмных пальто и платках.
– Кто это к тебе, Анна Федотовна? – удивилась Краюхина.
– И не знаю совсем, честное вам слово, – сама удивилась старушка Яхонтова и встала встречать нежданных гостей.
Вошли две женщины: одна молодая, другая в возрасте, неуловимо похожие друг на друга. Они поклонились.
– Христос воскресе! – вместе ликующе воскликнули они, и Анна Федотовна так же ликующе ответила:
– Воистину воскресе Христос, матушки мои! Проходите, раздевайтесь, умывайтесь, да к столу присаживайтесь.
– Спасибо, сестричка, – со слезами поблагодарила женщина постарше. – Приютила… Хоть роздых косточкам нашим дала. Километров пятнадцать, поди, отшагали, а дочка у меня так ослабла, так ослабла, ну, что тут поделаешь, коли так оно: ослабшая и вот ведь… идти-т надобно, хоть в гроб ложись…
– А куда идти-то? – подала голос Полина Сергеевна, с любопытством изучая гостей.
– Далече отсюда, далече, – покивала женщина постарше, но уточнять не стала, и это насторожило Полину Сергеевну: что за блажь скитаться в советское-то время?!
Они сняли на пороге ботинки, пальто, оставив головные платки, умылись в умывальнике, стоявшем между печкой и стеной и, вытеревшись насухо, присели к столу. Перекрестились, прочитали молитву, пошелестев губами. Аккуратно облупили яйца, аккуратно, до крошки, скушали желтоватые ломтики кулича.
Анна Федотовна вдруг подсуетилась, принесла из печи свекольник, ещё ржаных лепёшек и холодную варёную картошку в чугунке. Краюхины тоже присоединились к трапезе. Обыкновенная деревенская еда показалась им необыкновенно вкусной.
Необыкновенными чудились им и гости. Немногословные, скромные, лица светятся непонятной для Краюхиной радостью и покоем, идущими из глубины души – в тех глубинах, где только и зарождаются самые истинные, искренние чувства, способные озарить пространство вокруг человека, их испускающего.
– Вы бы уж отдохнули, переночевали, – переживала Анна Федотовна, – со слабостью-то сколь тут пройдёшь? Всего ничего. А тут бы передохнули, сил набрались – и в путь свой упоительный.
Полина Сергеевна, ставши в тупик, переглянулась с сыном.
– Почему путь упоительный? – спросила она.
– Да как же! – с готовностью пояснила Анна Федотовна. – По весне пойдут. Всё пробуждается в природе, и сердца, застывшие по зиме, пробуждаются ноне. И потом – к Богу ж идут. А путь к Богу всегда упоителен. Попробуйте.
«Вот ещё…» – фыркнула про себя Полина Сергеевна. – Какой ещё путь к Богу? За этот путь тебе такой путь укажут – живой бы остаться!..».
– Хороша весна… – вдруг произнесла молодая незнакомка, глядя в окно на юную зелень вишни.
– Хороша… – эхом согласилась та, что старше.
Они ласково улыбнулись, и Краюхиным вместе с хозяйкой померещилось, будто просветлело в горнице, заиграло праздником, запело соловьиными горлышками…
«Что же это?! – растерялась Полина Сергеевна. – Может, они мне чего подсыпали? Странно всё это… Кто они вообще такие?!».
Анна Федотовна налила гостьям чаю, унесла во двор самовар – снова топить, воду кипятить. Вернулась, торопясь попотчевать странниц, а те уж и закончили трапезу. Поблагодарили хозяйку и Бога, крепче затянули концы платков под подбородком. И тут Анна Федотовна решилась и шёпотом спросила, обмирая от неловкости за догадливость свою:
– А ж вы никак… Вера… и мама её?
Полина Сергеевна подпрыгнула на своём стуле. Точно! Как она сразу-то не догадалась? Только… откуда они взялись? И вообще… значит, они настоящие?
Ну, и дела.
– Значит… что же? Вы существуете? – пробормотала Краюхина, жадно разглядывая лицо девушки.
Та не смутилась, ответила на жадный взгляд умиротворённым живым взглядом.
– Существуем, – сказала. – А вы говорили, что меня нет. что я не стою в сорок шестом доме, и всё это – обман и нелепость. А я – СТОЯЛА.
Вера посерьёзнела. Накрыла загрубелую женскую руку своей чистой девичьей рукой. Прикосновение не леденило, как того ожидала Полина Сергеевна, не жгло, а дарило приятное сухое тепло.
– Я каменная была, Полина Сергеевна. А вы – вы ею остались.
Она убрала лёгкую свою руку, опустила её под стол, на колени положила. Мать её вздохнула тихонько.
– Пойдём мы, – сказала она. – Пора. Спасибо, что приветили нас, Господь воздаст.
Анна Федотовна понятливо кивнула и собрала им в дорогу немного еды: яиц, лепёшек, первую зелень, остатки кулича.
– Вам в Лавру надо идти, к батюшке Сергию, – сказала она женщинам. – Уж он защитит.
– Далеко, – односложно ответила Степанида Терентьевна, надевая пальто.
– Далеко, – согласилась Анна Федотовна озабоченно. – А куда ж тогда?
– А куда Господь укажет, – сказала Вера. – Повсюду Он, всюду ждёт нашей любви. На Урале, например, монастырь сохранился. И несколько храмов.
– Не пропадём, – улыбнулась хозяйке Степанида Терентьевна.
– Не пропадём теперь, – эхом откликнулась Вера.
Открыли гостьи дверь, перешагнули порог. Вера оглянулась на Краюхину.
– Ты, Полина, на сына своего посмотри. На себя. Не гори в аду. Очнись. Господь тебе поможет. Пресвятая Богородица защитит. Святитель Николай дорогу укажет. Как мне указал.
Вера широко перекрестила свою лжесвидетельницу и исчезла с матерью в двух шагах от ограды Яхонтовской избы.
Полина Сергеевна несколько долгих минут стояла на крыльце, прижигая к себе молчаливого сына.
– Я, когда вырасту, в семинарию пойду, – неожиданно сообщил сын.
Полина Сергеевна сильнее прижала его к себе.
– Вот ещё чего удумал, – проворчала она, а сама не могла насмотреться на рощицу, скрывшую на своих тропинках Карандеевых. – Помолчи у меня! Ты сперва вырасти, выучись, а потом поглядим, сумеешь ли супротив советской власти Богу служить. Не слыхал разве, что один слуга не служит двум хозяевам?
– Почему?
– Разорвёт на части, вот почему, – отрезала Полина Сергеевна и подтолкнула мальчика к воротам. – Иди копать уже… Всё сгорело, всё… И сколько ещё сгорит… Нам бы хоть не сгореть-то… – бормотала она рассеянно, не замечая радости, которую так и испускала Анна Федотовна, слушая её речи.
Вот и всё.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Январь 2010 года. Женский монастырь
– Наверное, она, эта Краюхина, тоже потом к Богу пришла, – задумчиво предположила Рина Ялына.
Монахиня Синклитикия не стала ни утверждать, ни отрицать:
– Во всяком случае, пищу для размышлений она получила. Что из этого получилось, из этой встречи, Бог один знает.
Альбина широко зевнула, прикрыв ладонью рот. Она эту историю не только читала в книге свидетельств о чуде, но видела и документальный фильм, и художественный. Последний так и называется – «Чудо». Наврано, переврано там много, искажено, принижено, извращено. Один факт из всей истории и остался – вечеринка и окаменение. А остальное – ложь, пища дьявола.
Вера трупными пятнами покрылась, священник показан трусом и домашним деспотом. Хрущёв откуда-то взялся. Мать сошла с ума, под поезд бросилась. Николаем Гаврилястым оказался женатый журналист из другого города, не приехавший к любовнице и получивший задание написать фельетон об окаменевшей девушке, и почему-то его не написавший.
И прочая дребедень, не выдерживающая никакой критики со стороны верующего человека, знающего, к тому же, хоть немного о Чекалинском чуде.
