Жозе Душ Сантуш - Формула Бога
— Добро пожаловать, профессор, — приветствовала она Томаша. — Рада вашему освобождению.
— Однако, мне кажется, не более, чем я сам.
Женщина улыбнулась.
Они вошли в квартиру, и Саббар немедленно куда-то исчез, а хозяйка проводила Томаша в гостиную и предложила ему сесть.
— Если желаете, можете снять чадор.
Томаш не стал дожидаться повторного приглашения, он быстро стащил через голову длинное черное покрывало.
— Так вы себя лучше чувствуете?
— Значительно лучше. — Историк устроился на диване и попытался расслабиться. — Вы можете мне объяснить, что вообще происходит? Кто вы?
— Меня зовут Хамидэ, но, боюсь, я не вольна давать вам пояснений. Вскоре здесь появится человек, который ответит на все ваши вопросы. Не желаете ли пока подкрепиться?
— Еще как желаю! — воскликнул он.
Хамидэ исчезла в коридоре, оставив Томаша одного. Он почувствовал, что засыпает.
«Дзинь».
Неожиданный звук резко вывел его из дремы.
В коридоре послышались шаги, и Томаш увидел торопившуюся в соседний с гостиной холл Хамидэ. Иранка сняла трубку домофона и обменялась с кем-то парой слов. Повесив трубку, она обернулась к Томашу.
— Сейчас придет тот, кто сможет вам все объяснить.
Хамидэ сняла предохранительную цепочку, открыла входную дверь и удалилась. Томаш в ожидании замер. Он слышал, как лифт спустился, постоял мгновение и стал подниматься. Видел, как ярко освещенная кабина плавно всплывала снизу, как она с легким подскоком остановилась на этаже и как со стуком отворилась ее дверца. Человек, который вышел из лифта, в первый миг показался ему просто темным размытым пятном, тенью, но вскоре обрел четкие очертания.
Их взгляды встретились.
Когда она вышла из лифта, Томаша удивило скорее не то, что это она, а то, что он как будто этого и ожидал.
Его глаза видели в дверном проеме высокую стройную фигуру. Томаш поднялся, но не смог сделать ни шага. Они стояли и безмолвно смотрели друг на друга. Ее пухлые, слегка приоткрытые губы подрагивали, на высокий лоб падали выбившиеся прядки черных волос, в прекрасных янтарных глазах светились беспокойство, нетерпение, облегчение.
И тоска.
— Ариана…
Уписывая сочное «горме-сабзи» — блюдо из мелко нарезанного мяса с фасолью и зеленью, которое ему принесла Хамидэ, Томаш рассказывал Ариане о приключившемся с ним в последние четыре дня. Иранка слушала молча и лишь качала головой.
— Через это проходит так много людей, — вздохнула она. — И Эвин — не самое страшное из мест заключения.
— Да, есть еще и пресловутая 59-я тюрьма, куда меня везли.
— О, на самом деле их множество. Пятьдесят девятая расположена на проспекте Валиаср, и она, возможно, еще и поэтому наиболее известна, но помимо нее существует множество других. Например, тюрьма номер 60, центр содержания «Эдара Амакен»[15], «Таухид». Иногда несколько таких заведений закрывают, но через какое-то время открывают новые. — Она опять покачала головой. — И на словах никто к этому не причастен.
— Как вы узнали, где я был?
— У меня есть свои люди в Национальном управлении тюрем. Эвин находится в ведении этой конторы, правда, на бумаге, а реально там заправляют совсем иные организации. Я знала, что в Эвине вам придется хлебнуть лиха, но хоть как-то утешало, что по крайней мере вы в легальной тюрьме. Если бы вы оказались в нелегальной, не было бы никаких гарантий вновь увидеть вас живым. Я переговорила со своими друзьями, связанными с реформистским движением, и попросила их помочь.
— Похитить меня из Эвина?
— Нет-нет. Пока вы находились в Эвине, мы ничего не могли сделать. Ключевым моментом была организация вашего перевода в один из центров содержания. Во-первых, вне стен тюрьмы похищение осуществить значительно проще. А во-вторых, поскольку центры содержания — учреждения незаконные, и по выходе из Эвина, с юридической точки зрения, вы перестали считаться задержанным. Если бы операция провалилась и нас схватили, какие бы обвинения нам предъявили? В преднамеренном блокировании уличного движения? Или в попытке предотвратить незаконное содержание под стражей? Формально в данный момент вы были бы свободным гражданином, и на этом бы строилась наша защита. Вчера я уже располагала сведениями о том, что сегодня, если вы откажетесь сотрудничать со следствием, вас переведут в 59-ю тюрьму. Таким образом, на подготовку операции у нас были почти сутки.
Томаш отодвинул в сторону пустую тарелку и легонько коснулся руки Арианы.
— Вы восхитительны, — негромко сказал он. — И… и я обязан вам жизнью…
Иранка вскинула на него ставшие еще больше глаза и как бы случайно задела кончиками пальцев его запястье. Но тут из коридора послышался какой-то шум. Ариана бросила косой взгляд на дверь гостиной, и на лице у нее промелькнула досада.
— Что вы… я ничего такого не сделала… это был мой долг. Не могла же я позволить, чтобы они вас убили!
— Вы сделали гораздо больше, чем просто исполнили долг, — Томаш уже гладил ее руку. — Гораздо больше.
Ариана нехотя убрала руку.
— Извините, но я должна… — Она умолкла, не зная, что сказать.
Томаш улыбнулся.
— Да, я понимаю. И не хочу создавать вам трудностей.
Еще более прекрасная в своем замешательстве, Ариана опустила взгляд на расстеленный на полу персидский ковер. Оба смущенно молчали, все еще пребывая под очарованием взаимного прикосновения. Размеренное течение беседы прервалось, разговор угас, но одновременно вышло наружу то, что подспудно теплилось внутри. Как скрытый огонь, который тлеет где-то в глубине, горит медленно и незаметно, но однажды вспыхивает пожаром.
— Томаш, — наконец нарушила она молчание. — Можно я задам вам деликатный вопрос?
— Конечно.
— Скажите, зачем вы были в министерстве в час ночи?
Застигнутый врасплох, Томаш посмотрел на нее долгим взглядом. Он с радостью ответил бы на любой ее вопрос, но только не на этот.
— Я хотел увидеть рукопись.
— Это я понимаю. Но почему глубокой ночью? Почему взломав дверь кабинета «К» и сейф?
Томаш почувствовал огромное желание открыться Ариане, излить душу и рассказать все как есть. Однако истина была слишком опасной и означала, что в определенном смысле он предал ее, злоупотребил ее доверием.
— Я… как бы это выразиться… ощутил… ну… мною овладело типа неудержимое любопытство. Мне обязательно надо было ее видеть, чтобы убедиться… что меня не вовлекли в проект военного назначения.
— Проект военного назначения?
— Отказ позволить мне ознакомиться с текстом лично или хотя бы на словах передать его содержание вызвал у меня подозрения. С учетом международной полемики по поводу иранского ядерного проекта, в том числе в ООН, и непрекращающихся американских угроз, кое-какие вещи меня очень обеспокоили.
— Я вас понимаю.
— Я начал нервничать и хотел разобраться, что происходит на самом деле.
— А человек, который был с вами? Кто он? Томаш и вправду запамятовал, что цэрцушника звали Багери, поэтому ответ его прозвучал совершенно естественно.
— Моса? Тип, с которым я познакомился на базаре.
— Моса, вы говорите?
— Да, — подтвердил Томаш. — Вы знаете, что с ним?
— Знаю. Он был ранен той ночью и спустя несколько часов умер в госпитале.
— Бедняга.
— Он был специалистом по вскрытию замков… Только круглый идиот на моем месте этим не воспользовался бы, вы не находите? Поэтому я и решил нанять его. — Португалец сделал неопределенный жест. — А все остальное вам известно.
— Н-да, мягко говоря, вы проявили неблагоразумие, Томаш.
— Конечно, — согласился он и резко наклонился к ней, будто в голову ему пришла идея. — А можно теперь я задам вам деликатный вопрос? О чем говорится в рукописи Эйнштейна?
— Извините, но этого я вам не могу открыть. Одно дело — спасти вас, и совсем другое — предать родину.
— Вы опять правы. Забудьте. — Томаш быстро махнул рукой, как бы отметая свой вопрос. — Но на это-то вы, должно быть, сможете дать ответ… — произнес он, будто рассуждая вслух.
— На что?
— Что произошло с профессором Сизой?
У иранки бровь поднялась дугой.
— Почему вы думаете, что профессор Сиза имеет к нам какое-то отношение?
— Я могу быть наивным растяпой, но я не глупец.
На лице Арианы вновь появилось выражение озабоченности.
— Сожалею, но данную тему я тоже не могу комментировать.
— Почему? Это же, полагаю, не сопряжено с предательством родины.
— Дело не в этом, — возразила она. — Если моему руководству станет известно, что вы знаете много такого, что вам не положено знать, подозрения падут в первую очередь на меня.
— Вы снова правы, конечно, правы.
